Пустыня в цвету - Джон Голсуорси

– Где ты хочешь сойти, Динни?

– На Маунт-стрит.

– Значит, ты останешься в городе?

– Да, до пятницы.

– Мы тебя высадим, и я поеду к себе в клуб. Ты сегодня отвезешь меня обратно, Джин?

Джин кивнула, не оборачиваясь, и так ловко проскользнула между двумя ярко-красными автобусами, что оба шофера обругали ее одним и тем же словом.

Динни лихорадочно думала, что ей делать. Удобно позвонить Стаку и попросить немедленно сообщить ей, как только появится отец? Тогда она сможет точно рассчитать время. Динни принадлежала к тем людям, которые сразу же располагают к себе прислугу. Кладя себе на тарелку картофелину, она невольно внушала тому, кто ее подавал, что он интересует ее как личность. Она всегда говорила «спасибо» и редко уходила, не сказав на прощание несколько приветливых слов. Стака она видела всего три раза, но знала, что он считает ее человеком, хоть она родилась и не на окраине. Динни мысленно оглядела его уже немолодую фигуру, черные волосы, монашеское лицо с большим носом и выразительными глазами, резко очерченные губы, которые говорили о рассудительности и доброте. Держался он прямо и ходил чуть-чуть вприпрыжку. Она поймала его взгляд и прочла: «Уж если нам суждено жить вместе, смогу ли я с ней ужиться? Да, смогу». Динни чувствовала, что он бесконечно предан Уилфриду. Она решила рискнуть. Когда ее довезли до Маунт-стрит и машина отъехала, Динни подумала: «Надеюсь, мне никогда не придется быть отцом!»

– Можно от вас позвонить, Блор?

– Конечно, мисс.

Она назвала номер телефона Уилфрида.

– Это Стак? Говорит мисс Черрел… Вы могли бы оказать мне маленькую услугу? Мой отец должен зайти сегодня к мистеру Дезерту, – генерал Конвей Черрел, – не знаю в котором часу, но мне бы хотелось застать его у вас… Позвоните мне, как только он придет. Да, я буду здесь… Большое спасибо… Как здоровье мистера Дезерта?.. Пожалуйста, не говорите ни ему, ни отцу, что я приду. Огромное вам спасибо!

«Ну вот, – подумала она, – если только я правильно поняла отца. Напротив дома Уилфрида картинная галерея. Оттуда я увижу, когда он уйдет».

Обедали они вдвоем с тетей, до обеда никто не позвонил.

– Твой дядя видел Джека Маскема – там, в Ройстоне, – сказала леди Монт, – он привез с собой оттуда этого другого, – ужасно похож на мартышку; они оба ничего не скажут. Но, слышишь, Динни, Майкл говорит, чтобы он не смел этого делать!

– Чего, тетя Эм?

– Печатать поэму.

– А!.. Он ее непременно напечатает!

– Почему? Она такая хорошая?

– Это лучшее, что он написал.

– Вот и ни к чему.

– Уилфрид не стыдится своего поступка.

– По-моему, у тебя будет ужасно много хлопот!

– А разве вам нельзя вступить в ненастоящий брак?

– Я ему предлагала.

– Динни, как тебе не стыдно!

– Он не согласился.

– Ну и слава богу! Мне было бы так неприятно, если бы ты попала в газеты!

– Мне тоже, тетя.

– Флер попала в газеты за клевету.

– Я помню.

– Как называется эта вещь, которая летит обратно и по ошибке попадает в тебя?

– Бумеранг?

– Я так и знала: что-то австралийское. Но почему у них такой странный акцент?

– Понятия не имею.

– А кенгуру? Блор, налейте мисс Динни еще!

– Спасибо, тетя Эм, больше не хочу. Можно, я пойду вниз?

– Пойдем вместе. – И, поднявшись, леди Монт поглядела на племянницу, склонив голову набок. – Дыши поглубже и ешь сырую морковку. Охлаждает кровь. А почему Гольфстрим, Динни? Какой это гольф?

– Мексиканский, дорогая.

– Я читала, что откуда-то оттуда приходят угри. Ты куда-нибудь идешь?

– Я жду телефонного звонка.

– Когда они произносят «гр-р-р-рустно», у меня начинают ныть зубы. Но девушки там милые. Хочешь кофе?

– Ужасно!

– Кофе помогает. Не так расклеиваешься.

«Тетя Эм гораздо проницательнее, чем кажется!» – подумала Динни.

– Влюбляться куда хуже в деревне, – продолжала леди Монт, – там кукушки. Кто-то мне говорил, что в Америке их не бывает. А может, там не влюбляются? Дядя, наверно, знает. Когда он вернулся оттуда, он мне рассказывал историю про какого-то «папашу из Ну-у-порта». Но это было так давно. Я всегда чувствую, что творится у людей внутри, – вдруг сказала тетка, и Динни стало жутковато. – А куда пошел твой отец?

– К себе в клуб.

– Ты ему сказала?

– Да.

– Ты ведь его любимица.

– Ну нет! Его любимица – Клер.

– Чепуха!

– А у тебя любовь протекала гладко, тетя Эм?

– У меня была хорошая фигура, – ответила та, – пожалуй, ее было многовато, тогда у нас у всех ее было многовато. Лоренс был у меня первый.

– Неужели!

– Если не считать мальчиков из хора, нашего конюха и двух-трех военных. Был такой капитан небольшого роста с черными усиками. Некрасиво, когда тебе всего четырнадцать?

– Дядя ухаживал, наверно, очень чинно?

– Нет, у дяди был ужасный темперамент. В девяносто первом году. Тогда тридцать лет не было дождя.

– Такого, как сейчас?

– Никакого, но я только не помню где. Телефон!

Динни схватила трубку перед самым носом дворецкого.

– Это меня, Блор, спасибо.

Она подняла трубку дрожащей рукой.

– Да?.. Понимаю… спасибо, Стак… большое спасибо. Блор, вызовите мне, пожалуйста, такси.

Она подъехала к картинной галерее напротив дома Уилфрида, купила каталог, поднялась наверх и подошла к окну в верхнем зале. Делая вид, будто внимательно изучает номер 35, который почему-то назывался «Ритм», она не спускала глаз с двери на той стороне улицы. Отец еще не мог уйти от Уилфрида, – с тех пор как ей позвонили, прошло всего семь минут. Очень скоро, однако, она увидела, как он вышел из дома и зашагал по улице. Голова его была опущена; лица Динни не видела, но могла себе ясно представить его выражение.

«Жует усы, – подумала она, – ах ты мой бедненький!»

Как только он завернул за угол, Динни сбежала вниз, быстро перешла улицу и поднялась на второй этаж. Перед дверью в квартиру Уилфрида она постояла, не решаясь нажать звонок. Потом позвонила.

– Я очень опоздала, Стак?

– Генерал только что ушел, мисс.

– А-а… Можно мне видеть мистера Дезерта? Не надо докладывать, я пройду сама.

– Хорошо, мисс, – сказал Стак.

Право же, ни в чьих глазах она не видела столько сочувствия!

Поглубже вздохнув, она отворила дверь. Уилфрид стоял у камина, опершись на него локтями и положив голову на скрещенные руки. Динни на цыпочках подошла к нему и стала молча ждать, чтобы он ее заметил.

Внезапно он вскинул голову.

– Милый, прости, я тебя напугала! – сказала Динни и подставила ему лицо, полураскрыв губы; она видела, как он борется с собой.

Наконец он сдался и поцеловал ее.

– Динни, твой отец….

– Знаю. Я видела, как он вышел. «Если не ошибаюсь, мистер Дезерт? Дочь сказала мне о вашей помолвке и… гм… о вашем положении. Я… гм… разрешил себе прийти к вам по этому поводу: Вы, надеюсь, представляете себе… гм… что произойдет, когда ваша… тамошняя… гм… выходка станет… гм… известна. Дочь моя – совершеннолетняя и может поступать, как ей заблагорассудится, но мы все чрезвычайно к ней привязаны, и, я надеюсь, вы согласитесь, что ввиду такого… гм… скандала… было бы совершенно неправильно с вашей стороны… гм… считать себя помолвленным с ней в данное время».

– Почти дословно.

– А что ты ответил?

– Что я подумаю. Но он совершенно прав.

– Он совершенно неправ. Я ведь тебе уже говорила: «Любовь не знает убыли и тлена». Майкл считает, что тебе не следует печатать «Леопарда».

– Я должен. Мне надо от него освободиться. Когда тебя со мной нет, я совсем схожу с ума.

– Знаю. Но, милый ты мой, ведь те двое ничего не скажут; вся эта история, может, и не получит огласки. То, о чем не узнают сразу, редко становится известно вообще. Зачем напрашиваться на неприятности?

– Дело не в этом. Меня гложет мысль, что я вел себя как трус. Я сам хочу, чтобы все это вышло наружу. Тогда трус я или нет, но я смогу глядеть людям в лицо. Неужели ты этого не понимаешь?

Она понимала. Достаточно было на него поглядеть. «Я обязана чувствовать то же, что чувствует он, – думала она, – как бы я к этому ни относилась; только так я смогу ему помочь; может быть, только так я смогу его удержать».

– Нет, я отлично все понимаю. Майкл не прав. Давай примем удар, и пусть наши головы будут «в крови, но мы их не склоним»[21]. Как бы там ни было, мы не будем «капитанами своей души»[22].

И, заставив Уилфрида улыбнуться, она усадила его рядом с собой. После долгого молчаливого объятия она открыла глаза и поглядела на него так, как умеют глядеть только женщины.

– Завтра четверг. А что, если на обратном пути мы заедем к дяде Адриану? Он на нашей стороне. Что касается помолвки, – мы ведь можем быть помолвлены, а говорить будем, что нет. До свиданья, мой хороший!