Али-баба и тридцать девять плюс один разбойник - Леонид Резников

не вытерпев пения Касыма, похожего на завывание любвеобильного, одуревшего без ласк кота, сбросил через забор прямо на голову барда-самоучки тяжеленный горшок, полный испражнений.

– Эк! – только и произнес удивленно Касым, выпустив из ослабевших пальцев дутар. Глаза Касыма сошлись на переносице и закрылись. Дутар, звякнув в последний раз, сполз по круглому пузу Касыма на землю и затих. Наступила долгожданная тишина.

Али-баба осторожно выглянул на улицу.

Под самым окном, прислонившись спиной к стене дома и повесив голову на грудь, спал Касым, распространяя вокруг себя отвратительный запах нечистот.

– Да, брат, тяжела участь творческого человека, – покачал головой Али-баба, закрыл окно, чтобы невыносимая вонь не проникала в комнату, и вернулся на свое ложе, где мгновенно уснул, лишь голова его коснулась подушки.

Касым пришел в себя лишь глубокой ночью.

– О, моя бедная голова! – пробормотал он, осторожно ощупывая пальцами знатную шишку на макушке.

С трудом поднявшись на ноги и прихватив дутар, он поплелся вдоль стены. Дойдя до дверей половины дома Али-бабы, Касым нащупал ручку и ввалился внутрь. Темнота стояла, хоть глаз выколи, но Касым на ощупь добрался до комнаты, в которой сном праведника, улыбаясь чему-то во сне, спал Али-баба, и склонился над братом. Тяжелое и гневное дыхание коснулось Али-бабы, и он проснулся. Настороженно вглядываясь в темноту, Али-баба пытался осознать, что его могло разбудить. То ли ему почудилось чужое присутствие в доме, то ли причиной тому была нестерпимая вонь, забивающая нос и рот и не позволявшая Али-бабе нормально дышать.

Поведя глазами влево, Али-баба замер на краткий миг, а затем вскочил с постели и испуганно вжался в угол. Кошмарное страшилище пристально смотрело на него из темноты. Огромная, круглая рожа с оскаленной пастью и горящими белками глаз не отпускала его, приковав к месту цепким взглядом.

– Зачем ты это сделал? – спросила рожа, отчего у Али-бабы мгновенно отлегло от сердца. Скованность сменилась слабостью во всем теле, и Али-баба буквально стек по стенке на ложе.

– Фу-у, Касым! Зачем же так пугать людей! – зажав нос, прогундосил Али-баба.

– Я спрашиваю, зачем ты это сделал, проклятый разбойник?

– Сделал что?

– Зачем ты облил меня помоями и еще огрел по голове?

– Ах, вон ты о чем! Но с этим вопросом тебе лучше обратиться к нашему соседу Ибрагиму. Ему, похоже, не очень понравился твой голос. Но если ты не хочешь, чтобы тебе на голову одели еще и второй горшок, то я бы на твоем месте отправился наконец спать. И еще было бы неплохо, если бы ты сначала помылся. От тебя, знаешь ли, невыносимо пахнет чем-то странным.

– Ты еще и издеваешься надо мной? – Касым в сердцах хватил дутаром об пол. Дутар заунывно и робко дзынькнул.

– Знаешь, если тебе совсем не хочется спать, то ты можешь пойти поразвлечь свою обожаемую Айгуль чудной игрой на твоем прекрасном инструменте. Я уверен, она оценит ее по достоинству. А теперь прошу, оставь меня в покое! Мне совсем не помешает выспаться. Дверь, я надеюсь, ты найдешь сам.

Али-баба вновь удобно устроился на постели, отвернулся к стене и закрыл глаза.

– Не-ет, так легко ты от меня не отделаешься! Я сейчас… Я сейчас подожгу дом, вот!

– Удачи тебе, только прошу, не шуми сильно и не обожгись.

– А…

– Спокойно ночи, брат Касым! – Али-баба зевнул и мгновенно провалился в сон.

Али-бабе показалось, что не успел он сомкнуть век, как его вновь поднял с кровати непонятный шум. Али-баба вскочил с постели и прислушался. С улицы доносились топот множества ног, крики людей и детский плач, а в неплотно притворенное окно проникал запах гари. Али-баба, сразу смекнув, в чем тут дело, выскочил на улицу.

У правой половины дома, в которой проживала семья Касыма, творилось нечто невообразимое: по двору металась, словно обезумевшая, Айгуль, за ней гурьбой бегали дети, ища спасения от огня, занявшегося на крыше дома. Набежавшие соседи ведрами черпали воду из неглубокого колодца во дворе и выплескивали ее на крышу, пытаясь залить разгорающийся пожар, грозящий перекинуться на соседние дома, а посреди всей этой кутерьмы весело отплясывал Касым.

– Гори, гори ясно, чтобы не погасло! – выкрикивал он, радуясь огню, словно расшалившийся ребенок. – Вот тебе, Али-баба! Получай!

– Али-баба! – Айгуль, заметив деверя, подбежала к нему. – Молю тебя, успокой своего брата! Он, кажется, сошел с ума.

– Правда? А не ты ли ему в том помогла, добрая женщина?

– Али-баба, да дай ты ему, что он хочет, – вцепилась в сына старушка и принялась трясти его за локоть. – Он же совсем ополоумел от зависти.

– Дай, дай, я на тебя молиться буду! Слова дурного больше не скажу, – вновь заголосила Айгуль.

– Ну хорошо, хорошо! – недовольно проворчал Али-баба, отстраняя от себя женщин. – Эй, Касым! – крикнул он, приблизившись к внутренней калитке. – Зачем ты, о бестолковый, поджег свой дом?

– Пусть горит, пусть все горит! И мой, и твой, и их!

– Хватит тебе уже, иди спать!

– Скажешь, где взял?

– Нет. Но если тебе так неймется, то я принесу сам. Завтра же схожу и принесу.

– Честно? – Касым недоверчиво уставился на брата.

– Я тебя когда-нибудь обманывал?

– Откуда мне знать. Разве ты признаешься.

– Он принесет, принесет, – бросилась Айгуль в ноги мужу. – Слово даю, только не губи!

– Отстань, дура! Ты мне надоела еще больше, чем вот он. Клянусь, еще одно слово, и я вот этими самыми руками сравняю дом с землей, а кирпичи продам!

– Кто тут продает кирпичи? – Из толпы вперед выбрался деловитый мужичонка в тюбетейке набекрень. – Я покупаю! – вытянул он вверх руку.

– Я пока ничего не продаю! – рыкнул Касым. – Вот же люди!

– А сказал: продам.

Мужичонка только рукой махнул и полез обратно, работая локтями.

– Ну вот, сбили! – Касым рассеянно огляделся. – На чем я остановился?

– Ты сказал, что продашь кирпичи, – услужливо подсказал Али-баба.

– Какие к шайтану кирпичи? Что вы ко мне привязались с кирпичами? Гори оно все синим пламенем!

– Не надо, умоляю тебя! – взвыла дурным голосом Айгуль. – Я больше слова тебе не скажу, о мой возлюбленный муж! Как скажешь, так и будет.

– Честно? – Слова жены ласкали Касыму слух и грели душу.

– Честно, честно! – быстро закивала Айгуль, косясь на пламя, стремительно пожирающее сухую солому на крыше.

– Так и быть! – подумав, согласился Касым. – Ты отныне делаешь все, что я ни скажу. – Айгуль опять принялась кивать, держась за штаны Касыма. – И вот тебе первый наказ: прекрати стягивать с меня штаны!

– Хорошо, хорошо. – Айгуль отдернула руки и сложила их на груди. – Вот видишь, какая я послушная!

– А ты, – повернулся он к Али-бабе, – завтра же принесешь мне то,