Странный Брэворош - Сергей Николаевич Полторак

почётном месте среди иностранной швали.

Некоторые одноклассники вроде Генки Скобельдина после шко- лы ошивались в центре города, надеясь выпросить у какого-нибудь иностранца жвачку. Часто получалось. Но ещё чаще мальчишек гоняла милиция.

Глеб жвачку никогда не пробовал, да ему почему-то и не хоте- лось. Честь и достоинство советского пионера он понимал как-то буквально, по-газетному, и она, эта совсем невидимая честь, не по- зволяла Глебу унижаться перед холёными иностранцами.

В один из вечеров, когда Глеб делал уроки, а мама читала своего любимого Чехова, неожиданно раздался звонок. Оказалось, приехал

дядя Сеня. Военная форма ему по-прежнему была очень к лицу. Он странным образом заметно помолодел и словно расправил крылья. Мама почему-то очень смущалась его неожиданной молодости и старалась больше молчать, суетясь то на кухне, то у стола в комнате.

– 

А как там поживают мои апартаменты? – спросил через какое-

то

время

дядя

Сеня.

Мама

в

очередной

раз

смутилась,

засуетилась

ещё

больше

прежнего:

– 

Ждут вас, Семён

Игнатьевич, не сомневайтесь!

– 

Да

я

не

к

тому,

–

тоже

засмущался

дядя

Сеня.

–

Просто

привёз

шалуну сувенир из дальних странствий, хотел посмотреть, как он

будет

гармонировать,

так

сказать,

с

имеющимся

интерьером.

Дядя Сеня открыл свой скромного вида чемоданчик и достал из него огромную морскую раковину нежно розового цвета. Глеб и мама смотрели на неё зачарованно.

– 

Значит,

всё

же

были

на

Кубе,

или

где-то

в

тех

краях?

– 

Что вы, что вы! – дурашливо замахал руками дядя Сеня. –

Купил

в

ближайшей

комиссионке.

Они втроём прошли в комнату Глеба. Дядя Сеня одобритель- но посмотрел на обстановку. Порядок в комнате был образцовый. Дядя Сеня поставил раковину на широкий подоконник, и сразу же создалось впечатление, что она тут стояла всегда.

Потом пили чай, как в прежние времена. Дядя Сеня балагурил, справлялся о маминой работе, о здоровье Глеба и его учёбе. О себе ничего не рассказывал. Только, прощаясь, с неожиданной грустью посмотрел на маму и сказал:

– 

Я в Ленинграде проездом. Сейчас еду на аэродром. Лечу в

Москву,

а

потом

–

к

новому

месту

службы,

на

Чукотку.

Труба

зовёт,

так

сказать.

Он

вдруг

порывисто

схватил

своими

длиннющими

ру-

чищами в охапку маму и Глеба, поцеловал их по очереди в макушки

и, не прощаясь, вышел из комнаты. Мама и Глеб почему-то так и

остались

стоять

на

месте,

беспомощно

глядя

друг

на

друга.

Больше они о дяде Сене не слышали никогда.

15.

Трудно сказать почему, но Глеб не любил иностранную музыку. Это не было проявлением его патриотизма или ещё чем-то. Просто не любил, как не любит кто-то манную кашу или, допустим, дождь на дворе.

До поры ему казалось, что он вообще ничего не любит из того, что любили его сверстники. Читать, правда, любил, но этим никого в середине 1960-х годов удивить было нельзя: запоем читал весь Со- ветский Союз. Глеб к пятому классу давно перечитал Чуковского, Маршака, Гайдара и тайком от мамы переключился на Мопассана. Сам бы он, конечно, до этого не додумался, но сосед Геня Рафальсон, учившийся к тому времени уже в техникуме холодильной промыш- ленности, открыл ему глаза на этого замечательного французского новеллиста. Проскочив сразу через несколько интеллектуальных ступенек, оставив нечитанными «Приключения Буратино» и

«Приключения Чиполлино», Глеб, стремительно взрослея, погру- зился в мир сложных человеческих отношений. У каждого свои жизненные университеты, которые часто бывают совершенно не- предсказуемыми.

Неожиданно Глеб оказался оглушённым стихами Лермонтова, особенно его стихотворением «Бородино». Казалось, оно было написано специально для него, Глеба! В то время как другие пяти- классники это произведение «проходили», часто – проходили мимо него, – Глеб увидел в этом стихотворении программу своей будущей жизни, не меньше.

Странным образом он запомнил «Бородино» слово в слово с первого прочтения и не уставал твердить эти стихи снова и снова. Как про себя в будущем он чеканил: «Полковник наш рождён был хватом…».

То была божественная музыка, с которой не могли сравниться никакие зарубежные ансамбли, обожаемые сверстниками. Мопассан и Лермонтов – нечастый выбор для пятиклассника. Но не он вы- бирал произведения этих очень разных авторов: казалось, это они, сумасшедший француз и нервный потомок шотландца, зачем-то выбрали Глеба своим душевным наследником. Одиннадцатилетний Глеб в своём неуютном двадцатом веке продолжал жить душевными переживаниями взрослых героев века минувшего. Глебу было очень комфортно с ними наедине. Он читал то новеллы, то стихи и душа его сжималась и перекручивалась, как бельё, которое после стирки своими сильными руками выжимала мама.

Не меньше, чем классики литературы, на Глеба неожиданно по- влияло кино. Точнее, только один фильм – «Вертикаль», который Глеб увидел впервые во время летних каникул 1967 года, после

окончания пятого класса. Герой фильма, которого играл артист Владимир Высоцкий, имел совершенно удивительный тембр го- лоса, голос настоящего мужчины. Глебу казалось, что у его папки был чем-то похожий голос. А, может, и вовсе такой же. Высоцкий пел пронзительные песни, от которых бросало в дрожь. Глебу не хотелось стать альпинистом или гитаристом, подобно персонажу Высоцкого, но ему нравилась высота духа этого человека. Он хотел, как Высоцкий, парить силой воли, благородством над трусостью и низменными чувствами слабых людей, населявших планету Земля. В первых числах августа 1968 года к Глебу с мамой заглянул Матвей Иосифович Цукерман, или попросту Земляк, как звали его мама и Глеб. Земляк сиял от счастья: он раздобыл для Глеба бес- платную путёвку в пионерский лагерь «Чайка» под Зеленогорском,

который находился на берегу Финского залива.

– 

Последняя летняя смена, лагерь маленький, уютный – всего

четыре отряда, – тараторил Земляк. – Директор лагеря – мой старый

приятель,

за

Глебом

приглядит,

если

что.

Это «если что» очень не нравилось Глебу. Но сама возможность поехать в лагерь, покупаться в Финском заливе казалась заманчивой. В лагере оказалось лучше, чем Глеб предполагал. Воспитатели и пионервожатые в душу не лезли, построениями и всякими массовы- ми играми загружали в меру. Большую часть времени можно было болтаться по территории и заниматься своими делами. А свои дела были так себе, не особо примечательными: забравшись в укромное место, Глеб с приятелями играл в карты, в подкидного дурака, и травил анекдоты. Оказалось, что его память хранила великое мно- жество неизвестно каким путём попавших в неё смешных историй. Особое место занимали анекдоты про Чапаева. Василий Иванович в те годы был очень почитаемым героем Гражданской войны, и анекдоты про него попахивали политической гнильцой. Оттого они