Почему и нет? Часть вторая - Александр Головчук

  Поручик задумчиво крутил в руке мундштук, воспоминания взволновали его, видимо он и сам не ожидал от себя такого эмоционального рассказа. Трубка опять едва не погасла, но пан Анджей раскурил ее, сделав маленькую паузу в своем повествовании.

  - Раненые и умирающие мои товарищи, и я сам, были отправлены в подвижной госпиталь в Аранхуэс. О, это была уже совсем другая Испания, наполненная болью и лишениями. Не думайте, что я жалуюсь, но это тоже будни войны, к которым надо готовиться воину, а вы сами хотели узнать разные стороны моей службы.

  Удивительно, но там мы получили минимальную помощь в лечении. Только хирург обрабатывал раны по прибытию в госпиталь, а дальше уже не лечили вовсе. Вернее мы сами лечили друг друга, как могли, перевязывали своих товарищей, особенно тяжело пришлось в самом начале. Капитан Козетольский вспоминал позднее, что едва не умер от голода в ожидании медицинской помощи. Меня не кормили три дня. Зато нас в госпитале посетили сам Наполеон и генерал Дюрок - видимо, французы считали, что внимание сильных мира сего заменяют страдающим и еду, и лекарства. Скорее всего, они ревниво ждали, пока мы выскажем жалобу.... Хоть одну-единственную... Слабость свою покажем.

  Не дождались.

  Правда после, когда я уже начал ходить, а наша атака стала знаменитой, многие офицеры намекали, что, дескать, и они участвовали в этой скачке на перевал. Что они готовы отблагодарить за мое подтверждение этого факта. Хотя, если честно, кроме майора конных егерей Филиппа де Сегюра, который примкнул к моему взводу, я больше французов в атаке не видел. Он - храбрец. Незадолго перед этим майор уже получил ранение. Но, тем не менее, бросился в атаку, вместе с нами не раздумывая. Были еще несколько адъютантов Императора, которые скакали с первым взводом, но это и все. Французы присоединились в большинстве к первому эскадрону нашего полка, который позже поддержал атаку. Уланы первого эскадрона меня и спасли, хоть им пришлось полегче. Без канониров пушки не стреляли...

  Была и третья Испания. Страшная. Я узнал ее зимой. Когда, находясь в патруле, впервые увидел человека со снятой кожей. Это оказался мой приятель, с которым мы делили беды и радости похода и рядом шли в атаку на перевал Самосьерры. Он угодил в лапы гварильерос (партизан). Его, после пыток еще живого, буквально ободрали крестьяне из небольшой деревушки у дороги, а руководил этим варварством священник.

  Вы понимаете это, пан Алекс? Я не могу понять до сих пор. Будь проклята гварилья и те, кто ее затеял!

  Мы мстили, как наши предки. Мы сожгли эту деревню. Вместе с жителями и священником.

  Огненной была четвертая Испания. Жаркой и дымной с удушающим запахом паленого человеческого мяса и криками заживо сгорающих людей. И горела не просто деревенька, а человеческая злоба и жестокость. Огнем пылала польская и испанская месть. Чья жарче? Какая разница, если в итоге - пепел.

  Но была еще и пятая Испания, когда на улицах Сарагосы мы дрались с горожанами. Детьми и женщинами в том числе. Они шли с ножами на наши сабли. Из пятидесяти пяти тысяч жителей и гарнизона города к концу длительной осады осталось едва ли двенадцать тысяч, и они не желали сдаваться. Навахи были и у семилетних детей, и у старух. У них закончилась еда и порох. Истощенные, израненные и обессиленные, они лезли телами на штыки. Только ножи и ненависть.... Если не хватало сил резать, просто шли, чтобы плюнуть нам в глаза и умереть, выкрикивая в лицо врага проклятия или славу своей земле и Святому Якову.

  'Santiago! Santiago! ¡Viva España!' - они шептали, если не было сил выкрикнуть.

  Вот такая она, Испания...

  Славная, проклятая, страшная, жестокая, гордая и прекрасная, но и смертельно опасная для нас. Цветущая земля с людьми, которые по отваге достойны называться друзьями, но стали нашими смертными врагами. Людьми, которых мы обучили жестокости, и они сами теперь преподают эту науку нам. Гордецами, чей гонор не меньший, чем у поляков и не менее нас любящих свою землю. Они - словно наше отражение. Порой увидеть себя без прикрас полезно. Но вместе с тем и страшновато видеть свои уродства. - Пан Анджей отложил окончательно выгоревшую трубку. И со смешком закончил свой монолог.

  - Хм... Вы не находите, пан Алекс, что война делает из солдат философов. Надо либо окончательно огрубеть и оскотиниться, либо действительно по-философски относится ко всему, что происходит вокруг тебя. Чтобы не рухнул рассудок, чтобы просто оставаться человеком.

  Порою плохо иметь живое воображение. В коротком рассказе ветерана Испанской войны было столько всего разного, что разум просто не успевал переварить за время выкуренной трубки. Здесь нет телевизоров и кинозалов, но зато здесь умеют рассказывать, да так, что действо словно проходит перед глазами и даже не в одном варианте происходящих событий. Меня даже начало колотить от эмоционального солдатского рассказа.

  - Почему? - Этот вопрос вырвался у меня непроизвольно. - Почему за ним так идут...?

  Сумбурный, спонтанный и непонятный до конца даже для меня самого вопрос, но поручик понял. Было странно, видеть мудрую улыбку старца на молодом лице улана. Пан Анджей свято верил в то, что говорил. Всем своим естеством, всей душою и сердцем.

  - ОН идет в бессмертие и предлагает присоединиться. Разве за такое, жизнь - цена?

  Имеешь ответ, Серега. Честный. И что хочешь с ним то и делай.

  Вот тебе и маленький Бонапартий, над которым посмеивался в своем далеком будущем. Вот тебе и 'Корсиканский выскочка'. Это какую же глыбищу свалили русские штыки в союзе с морозами и русскими просторами? Масштаб-то хоть осознал, Серега?

  А если бы не остановили?

  Был бы Британии гаплык, даже к гадалке не ходи. Только вопрос времени. И гварилью испанскую задавил бы своей харизмой корсиканец. Нашел бы способ. Не силой так как-то по-иному. На то и гений. Это сейчас его гордыня давит, невместно с 'голодранцами' дело иметь Императору. Но он далеко не дурак, степень опасности понял бы, в конце концов. А там - дело техники. Год в Испании и все. Были бы самые верные союзники. Испанцы - народ, живущий эмоциями, а от ненависти до любви, сами знаете, всего-то шажок. Вот ведь...

  Такой силой воздействия на людей в двадцатом веке, пожалуй, не мог похвастаться никто, даже при всей мощи пропагандистского аппарата. Разве что в древности воины так боготворили Александра и Цезаря, Аттилу и Тимура.

  Выходит, мы оказались единственной силой, что смогла остановить мощь Наполеона, подминающую под себя мир.

  Хм. 'Никто кроме нас'? Это, еще с каких же пор, а, Серега?

  А всегда, Серый, всегда.... От Олега Вещего. Судьба у нас такая. И этого нам не прощают...

  Вечно чьи-то умные планы ломаем.

  Тьфу ты.

  И вообще, пошли спать. А-то переколотил этот поляк душу, словно коктейль в шейкере. Теперь вот мучайся от мыслей, пока заснешь. А отдохнуть надо.

  Завтра двигаем в Варшаву, а оттуда - домой.

  Вариант возврата в Россию там и решим, по обстоятельствам. Заодно и весточку передадим, что живы да здоровы. В Варшаве есть один адресок-явка... Куракинский, конечно, а кого же еще. Вообще молодец князь Борис Алексеевич, с агентурой в его секторе был полный ажур. Сбор и передача информации - на высоте. Просто талант у человека заниматься таким делом, шпиенским. Далеко может пойти. По крайней мере, такого министра полиции иметь в любой стране не считали бы зазорным. А если чего-то типа абвера или внешней разведки Александр замутит, то кандидат на должность главы такового ведомства уже есть готовенький.

  Эй, стоп. А кто сказал, что такового не имеется уже? Если об этом не знаю я, то совсем не обязательно, что такой службы нет в природе.

  Качество работы агента Изи я смог оценить лично, если он и Черкасова сможет вытащить, то тогда вообще... Респект и уважуха. Надеюсь барон не в числе убитых. Дай-то Бог...

  Кто-то же такие кадры ковал. Или тоже, самородки природные? Ага, как же... Тут школа чувствуется. Мне как человеку иного времени есть с чем сравнивать, оттого и заметно.

  Размышляя таким образом, я и вкатил на любезно одолженной паном Юзефом коляске в город.

  Ах, Варшава! Она была истинно прекрасной. Дома, люди, разноязыкая речь. Буйство красок нарядов, женских улыбок, мужских мундиров. Выезды, кони, кареты. Свое имя - Маленький Париж, Варшава носила по праву.

  Мы легко сняли пару комнат в пансионе невдалеке от центра, гайдуки остались в комнатах, а барин со слугой отправился на прогулку.

  Так, постукивая тросточкой по брусчатке, я прошел в крохотную ювелирную мастерскую, где и находилась явка агента Куракина. Гаврила для страховки остался на улице.

  Ювелир, а по совместительству агент - человек пожилой, степенный и неспешный. Он очень внимательно рассмотрел старинную римскую монету, которая, кроме своей ценности золотого эквивалента, служила еще и паролем.