Почему и нет? Часть вторая - Александр Головчук

  Подбегаю к пострадавшему человеку.

  Вроде не покалечился. С виду цел. Вот только кровь из носа и с губы капает на белый шелк сорочки. Конечности как будто не поломаны. Мы с Гаврилой, осторожно поддерживая под руки, помогаем ему подняться на ноги. Тот только мычит, видно язык прикусил или просто сильно забился, но к своему коню все равно пытается подойти.

  А там уже хлопочет Грач, ему помогает Перебийнис.

  Подбежав к лежавшему коню, коновал резко за узду задрал голову жеребца, поднимая коня. Встанет?

  Рывок, еще один, еще. Благородное животное все-таки поднимается, хоть и не с первой попытки.

  Стоит, дрожит всей кожей. Глаза навыкате, ноздри раздуты, переднюю правую поджимает. Фельдфебель держит за узду, которую ему сунул в руки Грач. Виновато смотрит на меня. За друга неловко, понимаю. Сам тем временем оглаживает и успокаивает коня, хорошо хоть на польском языке шепчет, а коновал занялся бабкой и копытом. Ему все по барабану. Точно - Айболит. Ветеринар.... Грррр...

  Пальцы лошадиного доктора умело бегают по белому чулочку и выше по гнедой шерсти, проверяя, цела ли кость. Конь стал подфыркивать и дергать головой. Вроде очухивается....

  За всеми этими действиями напряженно следил наш пострадавший всадник.

  Грач поднял голову и успокаивающе улыбнулся и кивнул головой хозяину скакуна.

  - Wszystko dobrze... Кości jest nienaruszona... ( Все хорошо... Кость цела...)

  Парень облегченно вздохнул и вырубился.

  Очень интересно...

  О пострадавшем мы узнали не много, ему было трудно говорить. Но как только слегка пришел в себя, то кое-что нам поведал. Мужчина оказался военным отпускником, прибывшим из Испании к своей невесте. Небольшой аккуратный дом ее родителя располагался буквально в трех верстах от места нашей встречи. Туда мы и доставили обоих болящих, и коня, и всадника. Конь дошел сам. Сначала ковылял на трех копытах, связки он таки повредил, хоть и не критично. Порой он робко пытался ступить и на поврежденную, уже туго забинтованную коновалом ногу, и это ему стало потихоньку удаваться. Так что к концу пути конь довольно бодро хромал на четырех. А вот парня пришлось поддерживать всю дорогу, об землю он приложился неслабо. Но ничего, тоже вроде оклемывается потихоньку. Из крепкой породы человек, похоже. И вообще, везунчики. Оба.

  Вот так мы и познакомились с Марией Слуцкой, ее отцом Юзефом Слуцким и собственно с нашим пострадавшим, Анджеем Николевским.

  Сам Николевский оказался лейтенантом, или вернее поручиком-шеволежером уланского польского полка гвардии Наполеона. С 1808 года он с перерывами воевал в Испании, а невеста ждала его в Польше. Молодые люди искренне любили друг друга, и вот сегодня пан Анджей сделал ей предложение руки и сердца. Услышав долгожданное 'да' он в бешеной радости вскочил на своего любимца Тюльпана и понесся галопом по лугам, остужая встречным ветром разгоряченный лоб. Столь эмоционально выраженная радость чуть не стоила этому горячему парню здоровья. К счастью, обошлось.

  Если не считать слегка прикушенного языка, разбитой губы, расквашенного носа и невозможности скакать на своем скакуне минимум неделю, то и вспомнить было бы нечего.

  Меня и мой почт (сопровождение) в этом доме приняли весьма радушно. Гайдуков и слугу расположили не в людской, а в отдельной пусть и маленькой комнатушке рядом с кухней. Мне выделили вторую гостевую комнату. Их в доме и было всего-то две. Вечером хозяева пригласили меня на ужин. По окончании трапезы мы остались в общей зале, ведя неспешную беседу по интересам.

  Невысокая милая блондинка хлопотала возле своего жениха, что-то тихонько ему выговаривая, а тот млел от прикосновения ласковых пальчиков. Им было интересно только друг с другом. Старый Слуцкий потягивал из громадного стеклянного кубка венгерское вино и, довольно усмехаясь в пышные седые усы, наблюдал за молодняком, попутно развлекая гостя, то есть меня. Разговор, как уже водится, шел о политике, прежних временах и о войне.

  - Ах, пан Алекс. Вам, германцам, никогда не понять нас, поляков. Вроде и воевали и роднились сколько столетий, а вы нас не понимаете. Впрочем, и мы вас, германцев, тоже. Это же надо было придумать - поделить мою Ойтчизну! Словно кусок сукна. Разодрали по живому.... Такое не забывается. Вы получили кровника на веки вечные.

  - Я не пруссак, пан Юзеф, и не цезарец. Я - саксонец. Мы, Вольфы, верно служили в свое время Яну Казимиру, и чувства поляков можем понять. Но согласитесь, сама шляхта много усилий приложила к тому хаосу, что творился на ваших землях и практически способствовала этому разделу. Разве не так?

  Я сидел расслабленно в удобнейшем кресле и по примеру нашего хозяина потихоньку смаковал вино, действительно великолепное.

  - Пхе...- пан Слуцкий только усы вспушил, - я много пожил. Всю эту политику знаю насквозь. Хаос, конечно, был, но уж слишком управляемый, что для хаоса несколько странно. Не находите? А стоило Костюшко навести порядок, и что...?

  Ага! Сразу в сабли, с трех сторон.

  Сильная Польша нарушала интересы всех своих соседей. Пруссии, Цезаря и даже России. Московиты не могут простить того, что были подданными польской короны. Недолго, но все же.... За то и не любят нас.

  Увы, увы. В прошлом величие Польши. Мы теперь сами платим по счетам.

  Чванство наших магнатов, не желавших признать в свое время де-юре Русь, как равноправного партнера в лоне нашей матери, Речи Посполитой, стоило нам свободы.

  Грюнвальд не научил...? А жаль.

  Там все плечом к плечу стояли. Литва, Жмудь, Великая и Малая Польша, Русь. Как пальцы, сжатые в кулак. Во как! - Шляхтич потряс внушительным кулаком.

  - Сейчас моя страна пожинает плоды недальновидности ее вождей. Ведь де-факто Воеводство Руське всегда стояло несколько отдельно, как бы в стороне.

  Всего-то и требовалось, как признать их гетманство вместо воеводства, и не трогать Киевскую церковь. Три народа вместо двух! Пусть так. Некоторые права и преференции, не более. Нет! Гонор не позволил....

  Нам хватило ума не затрагивать мусульман из литовских и польских татар, мы сумели быть благосклонными к литовским и прибалтийским лютеранам, но мы непотребно отнеслись к христианам, пусть и схизматикам-ортодоксам. Держали их хуже жидов-иудеев, что Христа распяли! Вот и дочванились! - От избытка чувств, пан Юзеф стукнул кулаком по дубовой столешнице. После, отхлебнув вина, продолжил уже спокойнее, даже с некоторой грустью.

  - При гражданских войнах с Хмельницким мы не просто лишились лояльности трети населения, мы из этой трети не самых худших подданных короны сами воспитали врагов. Непримиримых. Так-то вот.

  Это смешно, но сейчас Польша с точностью до шага повторяет судьбу Руси. И это меня ужасает. Если нам придется перенести все то, что перенесли жители тех земель в свое время от нас... - Пан Юзеф печально качнул седой головой.

  - Это будет трудно, пан Алекс. Вся надежда только на гений французского Императора. Он позволил начаться возрождению моей любой Ойтчизны, но боюсь, что нетерпение молодых и горячих голов, как и обида стариков сослужит Польше плохую службу. Мы опять наступаем на те же грабли.

  И не говорите мне о просвещенном веке! Времена всегда одинаковы, молодой человек. Всегда право должно быть подкреплено силой. И зверств вдосталь всегда... - Тут пан Юзеф бросил взгляд на что-то самозабвенно рассказывающей своему жениху, девушку.

  - Поверьте, пан Анджей мне кое-что порассказал про Испанию и их гварильерос, - вполголоса, чтобы не услышала дочка, проговорил пан Слуцкий.

  Умный дядька. Мне этот шляхтич нравился. Мы запросто столковались, что он доставит меня с компанией утром в Варшаву на своей коляске. Вернее выделит коляску с кучером для этого не слишком далекого вояжа.

  Особо его потешила моя версия того, отчего я оказался без транспорта посреди дороги. Ей он поверил охотно, поскольку такое объяснение прекрасно ложилось на его собственный характер.

  Все просто. Я проиграл свою карету в карты. Поступок для немца нетипичный, но поскольку по легенде моя мать происходит из литвинской шляхты, что отчасти и объясняет мое сопровождение из литвинов-гайдуков и литвина-слуги, навязанных матушкой, то вполне допустимый. Пан Юзеф смеялся этому казусу минут пять. Еще больше его потешил рассказ о моей женитьбе, которую я оттягиваю всеми силами. Хоть и покорился воле родителей, но все равно барахтаюсь, надеясь, что путешествие изменит судьбу.

  Пан Юзеф потешался от души, поскольку в молодости сам побывал в таком же положении, но зато потом всю жизнь боготворил свою супругу. Стерпелось и слюбилось, как говорится. Кстати все это дало повод старику поучить меня, бестолкового, жизни, что для пожилых людей - бальзам на раны. Но после нравоучений, особенно если их внимательно слушают, они добреют. Так что мы теперь с транспортом.