Николай II в секретной переписке - Платонов Олег Анатольевич

Мы тоже много раз думали, что “таинственной рукой” мог оказаться жених, воображаю всеобщее волнение! — Вновь увидеть тебя здесь будет таким счастьем! Дорогой мой, — только поступи умно, вели распустить Думу, — с Треповым будь тверд, как кремень, и держись Калинина, верного друга. Получила милые письма от Виктории и Джорджи. Они горячо благодарят за подарки.

А теперь — прощай, мой друг, сокровище мое. Благословляю и целую тебя без конца. Твоя

Женушка.

Будь стоек — будь властелином.

8 дек. 1916 г.

 Дорогая моя!

Горячо благодарю тебя за милое письмо. Я приму Трепова в понедельник 12 дек. Не мучься, моя дорогая. Теперь я спокоен и тверд и знаю, что отвечать. Он приезжает еще и для того, чтобы здесь решить серьезные железнодорожные вопросы с Гурко.

Я передал телеграммы Фред(ериксу). Он просил, раньше чем напечатать их, разузнать о человеке, приславшем их. И я нахожу, что это правильнее. Ответ придет через Калинина, так что ты от него можешь узнать раньше и там решить.

По счастью, у меня не много бумаг, но за эти дни мне пришлось принять старого “Dudel” (Адлерберга), Соловово и Озерова. Книга, присланная тобою, очень изящно издана. Я рад иметь “ХаджиMypama”. Да, я могу представить себе дикий восторг Ольги. Граббе и все наши казаки тоже были очень взволнованы. Граббе показал мне Ольгин привет — очень хорошо!

Каждый вечер наслаждаюсь двумя главами “The wall of part.” и скоро кончу.

Теперь у нас настоящая хорошая зима с массой снегу. Должен кончать. Да благословит Бог тебя и девочек!

Горячо целую тебя, Солнышко мое, и бесконечно люблю.

Сердечный приветим и А. Поблагодари ее за письмо и подарок.

Всегда твой старый

Ники.

Ц.С. 9 декабря 1916 г.

Мой ангел!

Большое, большое спасибо за твое милое письмо! Я рада, что тебе нравится эта прелестная английская книга; она действует так освежающе среди забот и огорчений этого мира. Мы сегодня вечером повидаемся с нашим Другом, — я очень рада. У бедной Ани вчера страшно болела нога, нечто вроде Drachenschuss'a[1064] и ишиаса, — она кричала от боли. Сейчас у нее Б., она сегодня лежит в постели, а потому я не знаю, сможет ли она завтра ехать. Мы берем с собой Настеньку, Ресина и Апраксина. Девочки ликуют, так как они любят спать в поезде, но мне будет грустно одной. Так мало сплю, когда тебя нет со мною. Жду Риттиха. Принимала Добровольского, — много говорили о Мишиной Г. Общине и о сенате.

Бедный генерал Вильямс, страшно огорчена за беднягу! Пожалуйста, кланяйся бельгийцу от меня. Как идут дела в Румынии и вообще на войне?

Милый мой, прощай. Бог да благословит и сохранит тебя! Нежно тебя целую. Твоя

Женушка.

Получила письмо от Ирэн. Мосси потеряла двух сыновей, а теперь старшая пара близнецов находится в бою.

А. вчера видела Калинина. Он ей сказал, что Трепов сговорился с Родзянко распустить Думу с 17 декабря по 8 января, чтобы депутаты не успели на праздники покинуть Петроград и чтобы можно было здесь держать их в руках. Наш Друг и Калинин умоляют тебя распустить Думу не позже 14-го, по 1-е или даже 14-е февраля, иначе тебе не будет покоя, и дело не сдвинется с места. В Думе они боятся только одного — продолжительного перерыва, а Трепов намеревается тебя поддеть, говоря, что будет хуже, если эти люди разъедутся по домам и разнесут свои настроения. Но наш Друг говорит, что никто не верит депутатам, когда они поодиночке у себя дома, они сильны лишь когда собираются вместе. Дорогой мой, будь тверд и доверься совету нашего Друга — это для твоей же пользы. Все, кто тебя любит, думают, что это правильно. Не слушай ни Гурко ни Григор(овича), если они станут тебя просить о коротком перерыве — они не ведают, что творят. Я бы не стала всего этого писать, если бы не боялась твоей мягкости и снисходительности, благодаря которым ты всегда готов уступить, если только тебя не поддерживают бедная старая женушка, А. и наш Друг; потому-то лживые и дурные люди ненавидят наше влияние (которое только к добру). Трепов был у двоюродного брата Калинина (у Ламздорфа) и, не зная, что это его родственник, говорил там, что 11-го едет к тебе и будет настаивать (нахал какой!) перед тобой на отставке Протопопова. Милый, посмотри на их лица — Трепова и Протопопова, — разве не очевидно, что лицо этого последнего чище, честнее и правдивее? — Ты знаешь, что ты прав, — высоко подними голову, прикажи Трепову с ним работать. Он не смеет противиться твоему приказу, прикрикни на него. Милый, не приехать ли мне к тебе на денек, чтобы придать тебе мужества и стойкости? Будь властелином! Восстают против Калинина потому, что он закрыл собрания союзов — он был совершенно прав. — Наш Друг говорит, “что пришла смута, которая должна была быть в России во время или после войны, и если наш (ты) не взял бы места Ник(олая) Ник(олаевича), то летел бы с престола теперь”. Будь бодр: крикуны угомонятся — только распусти Думу поскорее на возможно более долгий срок — верь мне — ты знаешь, что Трепов флиртует с Родзянкой. Это всем известно, а от тебя он лукаво скрывает это из политики. Отправься к любимой иконе, наберись там решимости и силы. Постоянно помни о сновиденье нашего Друга. Оно весьма, весьма знаменательно для тебя и всех нас.

9 декабря 1916 г.

Мое возлюбленное Солнышко!

Нежно благодарю тебя за твое нежное письмо. Я очень рад твоему решению посетить Новгород, древнейший город России. Ты будешь чувствовать себя совсем иначе, когда вернешься. Я это всегда замечал после поездок по стране. Губернатор Новгорода — превосходный человек, которого я люблю. Его фамилия Иславин. Пожалуйста, передай ему мой поклон.

Надеюсь, m-me Б. не будет тебе мешать или утомлять тебя.

Я переменил день для приема Трепова, назначив на завтра — субботу.

Я намерен быть твердым, резким и нелюбезным.

Благодарю за фотографии, — боюсь, что у меня уже имеются эти же самые. Фред(ерикс) получил письмо одновременно от Врангеля и Ларьки Воронцова. Оба горько жалуются на Мишину жену[1065], не позволяющую им говорить с ним хотя бы об его здоровье. Судя по тому, что они пишут, доктора, пользовавшие его, настаивали на серьезном лечении и на отдыхе в теплом климате. Если бы он остался подольше в Крыму, это принесло бы ему большую пользу. Но он, а может быть она, желает вернуться в Гатчину, чего доктора не одобряют, и никто из них не может проникнуть к Мише, чтоб ему это объяснить. Поэтому я думаю телеграфировать ему, чтоб он оставался там еще месяц.

Дорогая моя душка, я должен кончать. Да благословит Бог тебя и твое путешествие!

Целую нежно и горячо.

Твой старый муженек

Ники.

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Любимый мой!

Мне постоянно приходится писать тебе в невероятной спешке. Пришлось просмотреть кучу докладов Рост(овцева), затем, так как у Ани очень неблагополучно с ногой, три раза была у нее, — принимала массу, — прямо минуты нет свободной. Но она надеется ехать с нами сегодня вечером. Сегодня утром в первый раз 7 градусов. Стало светлее из-за снега, но солнца у нас нет.

Прилагаю к этому письму медальончик, присланный тебе, а также образ на шелку и несколько бумаг, данных Калининым для просмотра, на случай, если Воейков не передал тебе копий. На деле Мануйлова прошу тебя надписать “прекратить дело” и переслать его министру юстиции. Матюшин, в руках которого находилось все это дело, теперь сам явился к А. и просил о прекращении этого дела, так как он, наконец, убедился, что это грязная история, поднятая с целью повредить нашему Другу, Питириму и др., и во всем этом виноват толстый Хвостов. Ген. Алекс(еев) узнал об этом после от Батюшкина. Иначе — через несколько дней начинается следствие, — могут снова подняться весьма неприятные разговоры, и снова повторится этот ужасный прошлогодний скандал. Хвостов на днях, при посторонних, сказал, что он сожалеет о том, что “чику”[1066] не удалось прикончить нашего Друга. И его, увы, увы, не лишили придворного мундира! — Так вот, пожалуйста, сейчас же, не откладывая, отошли дело Ман(уйлова) Макар(ову), — иначе будет поздно.