Ювенилия Дюбуа - Николай Александрович Гиливеря

Это чистые дети своей матери Звезды Солнца что греет их волосатые макушки Даёт им тепло и единственно важное знание своей законности на этих просторах но законность эта присуща и всему что окружает их поэтому безмолвная гармония начинает переходить в фольклорную стезю новых детей Об умерших не плачут Каждый знает что тело близкого приобретает иную форму своего воплощения Каждый ушедший появляется на свет в виде нового куста с ягодами или дерева с иными плодами Каждый организм используется только как минимальная необходимость Всё здесь работает как отлаженный механизм Стрелки часов остаются позади никто не хочет предаваться греху Но вот проходит ещё цикл и на сцену врывается два изма Адам и Ева

Они похотливы У них сладкие голоса Тела их лишены защиты У Адама сверкает пунцовая головка а Ева с радостью извивается телом совращая всех вокруг Эти двое рассказывают всем о том что нужно создать новый порядок Что имеющийся несёт только хаос что жить так нельзя Они принесли стрелки и объяснили что есть секунды минуты и часы Они показали как это работает Адам рассказал что можно получать удовольствие от штуки между ног и что щель Евы лучшее для этого место Он рассказал о финансах основе государства и о нефти что живет внутри земли Что можно получать выгоду Что можно нанять рабочих и самому больше ничего не делать Только собирать плоды что называются деньги Адам рассказал о власти и предложил себя как честного гражданина на этот сложный пост Ева же рассказала о прелестях женской доли Как здорово заниматься любовью и рождать много рабочей силы Как здорово будет когда они займут разные должности Когда они начнут отстраивать города и страны Она рассказала о феминизме и о том что мужчинами можно управлять

Затем голоса этих двоих совратителей слились в одну сладкую музыку которая заворожила невинные уши Доселе неизведанные вещи стали выглядеть желанным плодом будущего рая где каждый обрел бы свой новый обратный свет

Отвернулись дети от солнца встали к лучам своими спинами а лица их погрузились в собственную тень Из последних рядов только немой и глухой ребёнок стоит лицом к солнцу Его глаза слепы от рождения Он чувствует тепло матери и её благословение На его лице горит широкая улыбка радости а ум его лепит образы окружения отталкиваясь только от собственных созданий Мать любит его ведёт своей силой даря его сердцу Он глаза её и воплощение Другие сторонятся боятся его силы принимая её за недуг Когда он переродится из гусеницы в бабочку похоронят тело его подальше от сладких плодов и поселений В степи куда не ходят ноги любопытных Нарекут ту степь его именем Бонжа чтобы другие дети и странники не забредали в те пустые земли Ведь по приданию зашедшего в Степь Бонжа ждёт смерть но на деле неизвестность что открывает бесчисленный выбор происходящего грядущего и воспроизводящего ушедшее казалось бы навсегда

Часть вторая

11

Вспышка. Настроенные софиты разрывают тьму. Разговоры и смешки затихают. Все эти головы замерли в ожидании. Сколько их?

Рассаженные с математическим промежутком. При таком освещении их личность, их физическое различие — исчезло, оставив только общие черты, приравнивая каждую единицу в стройный ряд с нулями в промежутке.

Тишина нарушается. С другой стороны (невидимой картинной плоскости, чья граница проходит прямо перед носом единиц с первых рядов); там, со стороны сцены, слышны тихие шаги.

Две спокойные ступни выходят на сцену, что залита искусственным светом. Фигура в белом занимает позицию ровно посередине, как по горизонтали, так и в глубину. Этот человек — женщина. Она стоит на сцене под пеклом театральных софитов и очень натурально начинает всматриваться в стройный ряд единиц, где каждый думает, что он первый. Женщина делает вид, что видит лица. Её мимика меняется. Для каждого её мышцы реагируют по-разному.

Каждая присутствующая единица забывает, что перед ней актриса. Каждый забывает, что он живёт во тьме, и что его лицо никому неинтересно и ненужно. Возникает некая неловкость, когда взгляд женщины будто кого-то узнаёт. Кто-то ей симпатичен, а кого-то она считает подозрительным. Это ощущение настолько реально, что стройность единиц разбивается. Происходит разлад.

Мужчина с задних рядов покашлял. Парень слева посмеялся, а ребёнок обрывисто хныкнул, словно выстрел через глушитель. Все вдруг забылись, почувствовав себя живыми и беспомощными. Но вот со сцены доносится топот. Шесть фигур в белом, во все свои двенадцать ног, подбегают к женщине и ударом меча протыкают ей сердце. Без лишнего шума тело её обмякает в руках шестёрки. Белоснежное одеяние становится полностью красным, а жар софитов тут же закрепляет цвет.

Один держит её ноги. Двое держат руки. Ещё один туловище. Предпоследний бережно сжимает голову, а крайний (тот, что шестой) падает на колени, начиная громко плакать. Тело убитой держат над головой. Десять ног и рук ходят по сцене в хаотичной замкнутой линии. Запах железа (да ещё и при такой жаре) начинает дурманить голову каждой единице.

Сначала страх заставляет всех притихнуть, а плач шестёрки вынуждает конечности содрогнуться. «Справедливость должна восторжествовать. Нужно покарать виновных!» — думает про себя каждый, но слёзы и почести заставляют бездействовать.

Так проходит время. Сценка превращается в зацикленную запись. Она программирует единицы, заставляя поверить в важность содеянного. Эти шестеро будто говорят, что причастен каждый, кто мог остановить действие, но не остановил. Мог каждый, но каждый предпочёл бездействовать…

Соучастие добавляет вины присутствующим, но убавляет гнев. Теперь уже слышен общий плач. Каждый считает нужным показать соседу, как он потчевает жертву. Он хочет показать свою гостеприимность.

Доходит до того, что один мужчина отрезает своим ножом большой палец левой руки. Он громко взвизгивает, а затем кидает кусок плоти на сцену. Его сосед (единица справа) вежливо просит нож, затем отрезая себе ухо и тоже кидает жертве своё подношение.

Уже через мгновение зрительный зал начинает кромсать и отрывать плоть у ближнего. Единогласно делается вывод, что так более сподручней. Помочь ближнему и равному. Точно. Кто не хотел получать такой помощи — пытались покинуть зал, но у них это не вышло, края замкнулись.

Теперь пространство разрывает общий гам голосов. Запах крови совсем спутал мысли, а духота не даёт возможности остановиться. Каждый старается вознестись в собственных глазах. А затем… весь этот «каждый» просто делает то, что и все. Единица пытается угодить непонятно кому, забыв про истинную жертву, которая без слов наделяла их смыслом.

«ЗАНАВЕС»

12

Вот он, куст. Куст