Воспоминания (1915–1917). Том 3 - Владимир Джунковский

Нам, как ближайшим соседям гренадер на нашем левом фланге, и полку армейского резерва, находящемуся в затылок гренадерам, надлежит быть в полной боевой готовности отразить удар.

Все указания по сему доводу мною даны начальнику 8-й Сибирской дивизии, и я надеюсь, что наш корпус выполнит свой долг.

Сознавая всю огромную ответственность, которая лежит на мне за все, чтобы ни произошло в корпусе, я прошу вашей помощи и поддержки в трудном деле по командованию корпусом.

Твердо надеюсь, что как я с корпусным комитетом, так и весь командный состав вверенного мне корпуса в дружной совместной работе поддержат наш корпус на той высоте, какую требует момент, переживаемый Россией».

Когда я кончил, то, как и в Думе, после речи члена правительства, правая половина зала огласила воздух аплодисментами, левая молчала, аплодировали только отдельные единицы. Я подумал: хорошо еще, что никто не зашикал. Сев на свое место, я прослушал речь двух ораторов, ничего собой не представлявших и, пожелав еще раз съезду успеха, покинул заседание. Съезд продолжался три дня, резолюции, вынесенные им, были вполне приемлемыми, результатом я был удовлетворен.

Как мне передавали – моя речь произвела своим доброжелательством хорошее впечатление, только левая часть критиковала мое заявление об ожидавшемся наступлении немцев, они были уверены, что я нарочно хотел напугать и придумал это, чтобы приподнять настроение. Они изменили мнение, когда не прошло и 3-х дней после моих слов, как немцы обрушились на гренадер, и только благодаря нашей 8-й дивизии атака была отбита.

Приказ Главковерха об исполнении боевых приказов

Вернувшись со съезда, я весь день просидел дома, занимался текущей работой, а также подготовкой к выборам в Учредительное собрание. В этот день я отдал следующий приказ, телеграмму военного прокурора, полученную мною:

«Главковерх приказал привлекать к ответственности всех призывающих к неисполнению боевых приказов, от кого бы подобные призывы ни исходили и в какую бы форму ни выливались.

Объявляя о сем и войскам вверенного мне корпуса, приказываю всем начальствующим лицам принять означенный приказ Верховного главнокомандующего к неуклонному исполнению. Приказ этот прочесть во всех ротах и командах частей корпуса и разъяснить, какие приказы считаются боевыми и какие последствия ожидают тех офицеров и солдат, кои уклоняются от их исполнения (ст. ст. 104 лит. б первой и второй части 105 лит. б, 106 лит. бив, 107 лит. б, 110 лит. б, 111 лит. б, 112, 126 лит. б 127 лит. б, 245 и 246 Воинского Устава о наказаниях Свода Военных Постановлений 1869 г. XXIII кн. 4 изд.).

Твердо надеюсь, что все офицеры и солдаты, как свободные граждане, работающие не за страх, а за совесть, глубоко проникнутые сознанием лежащего на них долга перед родиной, не дадут повода своим начальствующим лицам к необходимости прибегать к мерам, указанным в приказе Верховного главнокомандующего. Рассчитываю очень на поддержку в этом отношении со стороны войсковых комитетов».

Распределение моего времени

Время свое я распределил следующим образом: утром в 8 часов я получал от начальника штаба всю почту и депеши, полученные за ночь, с докладом же начальник штаба бывал у меня по вечерам. Докладные дни у меня были – понедельник и четверг с 9½ утра до 3-х дня с перерывом на обед. В 9 ½ часов – корпусный интендант, 10 ½ – корпусный врач, 11 часов – корпусный инженер, 12 часов – ветеринарный корпусный врач, 2 часа дня – инспектор артиллерии, 3 часа дня – полевой корпусный контролер, 7 часов вечера – председатель и прокурор корпусного суда.

Остальные дни я оставил для объездов учреждений корпуса и расположения частей.

10 октября командующий 7-й Туркестанской дивизией генерал Гондель уехал в отпуск и в командование дивизией вступил командир бригады герцог Н. Н. Лейхтенберский, чему я был очень рад, т. к. на него я мог вполне положиться: это был и храбрый и толковый командир, твердого характера и не малодушный. Кроме того, я был с ним в дружеских отношениях, свою службу он начал в Преображенском полку на правах вольноопределяющегося моей роты и под моим руководством, когда я нес строевую службу в этом полку. Я был вполне в нем уверен и знал, что ничего скрывать от меня он не будет, а для меня это было главное. Он был сыном князя Николая Максимилиановича[827], внука Николая I. <…>

Объезды полков и учреждений корпуса я начал с полков 8-й Сибирской дивизии, приказав 32-му полку этой дивизии быть построенным 11 октября к 10 часам утра в районе своих расположений. Подъехав к выстроенному полку, я заметил растерянные лица начальника дивизии и других – оказалось, что 2-й батальон отказался выйти, и перед мной стояли только 1-й и 3-й батальоны и команды. Я, ни слова не говоря, обошел выстроенные части, которые, надо отдать им справедливость, глядели молодцами и очень бодро приветствовали меня. Обратившись с несколькими словами привета, я высказал им свой взгляд на поступок их товарищей 2-го батальона, потом пропустил представившиеся мне части церемониальным маршем. Надо было видеть, как они проходили, как тянулись, казалось, своим старанием они хотели как бы загладить позорное поведение 2-го батальона. По окончании смотра я обошел все помещения полка, кроме 2-го батальона, который ожидал, что я приду побеседовать с ним и, как мне передавали, был очень разочарован, когда я, пройдя мимо стрелков этого батальона, стоявших у своих землянок, не поздоровавшись с ними, сел в автомобиль и уехал. Вернувшись к себе, я собрал совещание, на котором каждый командир полка и отдельной части сделали мне подробный доклад о настроении в своих частях.

На другой день я отправился в 67-й полк, который, к моему удивлению, представился мне отлично и никаких протестов по поводу расформирования не заявил, напротив, беседы с офицерами и стрелками произвели на меня очень хорошее впечатление.

Однако вслед за моим посещением этого полка 17-й дивизии я стал получать донесения об отказе одного полка за другим этой дивизии исполнить приказ о расформировании, что меня поставило в очень затруднительное положение, т. к. в связи с этим расформированием я уже отдал приказ о перегруппировке на позиции. Пришлось переделывать всю диспозицию. Все это произошло под влиянием сильной большевистской пропаганды. Из сочувствия к полкам 17-й дивизии последовал отказ и полков Туркестанской дивизии идти на позицию. Пришлось столкнуться с самым серьезным неисполнением боевых приказов, члены корпусного комитета ездили во все части уговаривать полки, но успеха не имели. Пришлось отменить перегруппировку, говорить по «Юзу»[828] с командующим армией. Он находил, что у меня это все детские игрушки, о которых волноваться не следует, что в Гренадерском и 50-м корпусах куда хуже; там прямо уходили с позиции. Но мне от этого легче не было: я не мог так покойно на все это смотреть. И решил испробовать еще одно средство и отдал приказ, с целью рассеять поводы, которые приводили агитаторы, и для выигрыша времени разрешил как бы отсрочить расформирование до возвращения делегации от военного министра. <…>

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});