Скажи пчелам, что меня больше нет - Диана Гэблдон

что Рэйчел разрывалась между радостью за него и недостойным желанием, чтобы он не выглядел таким довольным при мысли о возвращении к этим людям. Которые как-никак были его народом, строго напомнила она себе.

— О, конечно же, человек имеет право более чем на одно имя, — ответил сахем с усмешкой во взгляде. — Уверен, у вас тоже есть другие имена, кроме Мюррей, ведь оно, должно быть, принадлежало вашему мужу.

От неожиданности Дженни растерялась, но затем смекнула, что сахем неплохо знаком с европейскими обычаями и понял все по ее вдовьей одежде. Либо так, — весело подумала Рэйчел, — либо он хороший отгадчик.

Однако ее веселье тут же испарилось, когда сахем взял ладонь Дженни и как ни в чем не бывало заявил:

— Он все еще рядом… ваш муж. Просит передать вам, что ходит на двух ногах.

Дженни открыла рот, и Рэйчел тоже.

— Да, я таким родился, — улыбнулся сахем, выпуская руку Дженни. — Мое человеческое имя — если вы предпочитаете его — Окаракарах’ква. Оно означает «Солнце, Сияющее на Снегу», — добавил сахем, и вокруг его глаз вновь собрались морщинки.

— Благословенный Михаил, спаси и сохрани нас, — произнесла Дженни себе под нос на гэльском. — Да, — сказала она уже громче и, выпрямив спину, изобразила подобие любезной улыбки. — «Сахем» пока сгодится. Меня зовут Дженет Флора Арабелла Фрэзер Мюррей. Если хотите, можете называть меня миссис Дженет.

84

Жареные сардины с острой горчицей

Если сахем и знал еще что-нибудь обескураживающее, то держал это при себе. Отвечая на вопросы, он поведал, что ездил с племянником в Лондон в качестве компаньона и советника — отсюда его знание английского языка и любовь к чаю и жареным сардинам с острой горчицей.

Обед был долгим и насыщенным. К тому времени, когда подали кукурузный пудинг с сушеной клубникой, Рэйчел ощутила нарастающее покалывание в груди, которой стало тесно в корсете. Огги, понемногу привыкающий к твердой пище, теперь реже сосал грудь, и ощущение, что ее вот-вот разорвет, не возникало уже давно.

Рэйчел отогнала эту мысль: если подумать об Огги еще минуту, потечет молоко. На всякий случай она положила в корсет подкладки из свернутой ткани, однако они не сдержат молоко надолго. Она поймала взгляд Кэтрин и коротко вопросительно кивнула в сторону двери.

Кэтрин тотчас встала и, нежно коснувшись плеча мужа, кивком поманила Рэйчел за собой.

— Огги… мой малыш, — сказала Рэйчел в коридоре. — Где он?

Ее уговорили оставить Огги под присмотром молодой девушки из могавков, пока они пили чай, и Рэйчел понятия не имела, куда та могла его унести.

— Хм… — Кэтрин слегка нахмурилась. — Некоторое время назад я видела, как Бриджит вышла с ним на улицу. Не волнуйся, — мягко добавила она, увидев лицо Рэйчел. — Он тепло укутан, и я уверена, они скоро вернутся.

«Скоро» — понятие растяжимое: молоко у Рэйчел начинало течь при одной только мысли об Огги.

— В таком случае, — сказала она, стараясь сохранить достоинство, — не затруднит ли вас показать мне, где уборная?

Ухоженное кирпичное строение находилось снаружи, и Кэтрин с улыбкой оставила гостью. Поблагодарив хозяйку, Рэйчел торопливо свернула за угол постройки: уединение уединением, а она не собиралась сцеживать молоко в выгребную яму.

Рэйчел едва успела совладать с корсетом. При одной мысли о податливой тяжести сына и внезапной настойчивости, с какой он сосал грудь, молоко брызнуло в два ручья, оросив ободранные побеги дикого винограда, увившего стену уборной. Рэйчел облегченно вздохнула и закрыла глаза, но тут же открыла: с другой стороны послышался скрип входной двери, а затем шаги на дорожке.

Едва она успела прикрыть одеждой обнаженную грудь, из-за угла появился мужчина и замер как вкопанный при виде нее.

— Фу-ты! — сказал он, вытаращив глаза.

Незнакомец был белым, хотя и очень смуглым, как Йен. У него не было татуировок, однако его наряд представлял собой сочетание индейской и европейской одежды, как у Джозефа Бранта, правда, куда более низкого качества. Мужчина сильно хромал и опирался на палку.

— Если ты не возражаешь, Друг, я была бы признательна за минутку уединения, — сказала Рэйчел со всем возможным достоинством.

— Что? — Он с трудом оторвал взгляд от ее груди. — Ох. Конечно. Прошу прощения… э-э… мадам.

Мужчина медленно попятился, торопливо свернул за угол уборной и почти сразу столкнулся с кем-то быстро идущим навстречу. Рэйчел услышала удар, женский вскрик, проклятие мужчины на мохоке, а затем…

— Габриэль! — удивленно воскликнула Сильвия Хардман.

— Сильвия!

Рэйчел замерла. Теплое молоко стекало по пальцам.

— Что ты здесь делаешь? — враз произнесли оба с обвиняющей ноткой в голосе.

— Господи, помилуй, — прошептала Рэйчел и, сделав два шага, осторожно выглянула из-за угла.

* * *

— Я… я… — Лицо Габриэля побледнело от потрясения. Рэйчел видела на нем следы тяжелой работы, долгих месяцев пребывания на солнце и голодания в не столь далеком прошлом. — Я… Сильвия? Это ты? Правда ты?

Плечи Сильвии под серым плащом тряслись. Женщина подняла дрожащую ладонь к лицу, словно спрашивая себя, действительно ли это она.

— Это… я, — с сомнением произнесла Сильвия, опуская руку. Затем сделала несколько шагов к мужу и остановилась, оглядывая его. Когда она наклонила голову и посмотрела вниз, Рэйчел заметила, что помимо палки, которую он уронил, мужчина одной рукой опирается на костыль, а нога и ступня с этой стороны у него странно искривлены.

— Что с тобой случилось? — прошептала Сильвия, протягивая к нему руку. Габриэль сделал едва заметное судорожное движение навстречу, но тут же отдернул ладонь.

— Меня… взяли в плен. Шауни. Они привели меня на север; однажды ночью я сбежал. Это их разозлило, и они… разрубили мне ногу. — Он сглотнул. — Топором.

— Господи, помилуй!

— Да. — Габриэль выдавил робкую улыбку. — Меня не убили. Я все еще представлял ценность в качестве раба. Что…

— Ты здесь в качестве раба? — Сильвия постепенно овладевала собой: в ее голосе наравне с потрясением зазвучало негодование.

Габриэль покачал головой:

— Нет. Господь уберег. Шауни продали меня могавкам, у которых был священник-иезуит, — они сопровождали его в канадскую миссию. Он говорил только по-французски, и я понимал лишь немногое. Он делал мне перевязки и компрессы на рану, а я показал ему, что умею писать и считать. Он убедил моих похитителей, что состоятельный человек заплатит за меня больше, чем стоит обычный батрак.

— Значит, мистер Брант?.. — Судя по голосу, Сильвия была в ужасе — и Рэйчел тоже.

— В конечном счете — да. — В голосе Габриэля вдруг послышалась усталость, а морщины на лице проступили резче. — Но я здесь не раб.