Алая Вуаль - Шелби Махёрин

проблемы. — Из кармана кожаных брюк она достает наброски — теперь они скомканы в жалкий комок — и жестом указывает на городской дом позади нас. — Я не пошла за тобой сюда. Я подумала, что ты захочешь начать свое расследование с мелюзги. Может быть, опросить твоих родителей? Жан задал им несколько вопросов после того, как мы нашли ее тело, но они не очень-то охотно согласились.

— Конечно, да. — Все еще дрожа от холода, я плотнее закутываюсь в плащ от ветра, но это мало меня успокаивает. Холод в груди пробирается по конечностям, проникает в кости, и я чувствую себя невозможно тяжелой, почти онемевшей. Жан-Люк привлек моих родителей раньше, чем меня. Я закрываю глаза и глубоко вдыхаю, но даже запах моего детства уже не тот — магия улетучилась, оставив после себя лишь слабый запах рыбы и рассола. Еще одна ветка рассыпается в пыль. Я стараюсь не рассыпаться вместе с ней. — Мне не следовало приходить сюда.

— Это был твой дом, — тихо говорит Лу. — Вполне естественно, что ты ищешь твердую почву, когда все вокруг… ну… — Хотя она пожимает плечами, этот жест не раздражает меня так, как это было с Жан-Люком. Возможно, потому, что в ее взгляде нет жалости, только странная тоска. Печаль.

— Разваливаетесь на куски?

Она кивает.

— Разваливается на куски. — Оттолкнувшись от дерева, она встает рядом со мной, и ее рука становится теплой, когда она касается моей. Глаза ее отрешенные, она тоже смотрит на Долер. — Бриндельские деревья погибли вместе с мелюзгой. Я не смогла их оживить.

Это откровение не приносит мне удовлетворения.

— Так же, как и розы.

— Что-то не так, Селия. — Ее голос становится все тише. — Дело не только в деревьях и розах. Сама земля… она как-то нездорова. Моя магия чувствует себя больной. — Когда я резко смотрю на нее, она лишь качает головой, все еще глядя на воду и не видя ее. — Ты нашла что-нибудь еще на кладбище? Что-то, что мы могли пропустить?

Инстинктивно я достаю из кармана ожерелье и кладу серебряный крестик между нами.

— Только это.

Она нахмуривает брови, когда протягивает руку, чтобы рассмотреть его.

— Где?

— Он был у Бабетты. Она держала его в руках. — Когда она в недоумении опускает руку, я настойчиво протягиваю ей цепочку. Я не могу больше держать ее у себя. Несмотря на непреодолимое, необъяснимое желание держать цепочку рядом, она мне не принадлежит, и от нее не будет никакой пользы, если я спрячу ее в карман. — Возьми. Возможно, это поможет вам найти убийцу.

Она смотрит на него.

— Ты скрывала это от Жан-Люка?

— Да.

— Почему?

Я поднимаю беспомощное плечо, не в силах дать правдивый ответ.

— Просто… это было неправильно — отдать ему. Он не знал Бабетту. Если она не нужна тебе для расследования, может, ты отнесешь ее Коко. Возможно, она… оценит такой подарок.

Еще одно долгое мгновение Лу рассматривает крест, рассматривает меня, прежде чем осторожно взять тяжелый предмет в руку и сунуть его обратно в карман. Облегчение проникает в меня. Оно раскалывает лед в моей груди.

— Ты должна доверять своим инстинктам, Селия, — серьезно говорит она. — Бабетта не поклонялась христианскому богу. Я не знаю, почему она взяла с собой этот крест, когда умирала, но у нее должна была быть причина. Держи его поближе.

Мои инстинкты.

Слова рассыпаются между нами, такие же черные и горькие, как Бриндельские деревья.

— Спасибо, Лу. — Я тяжело сглатываю в наступившей тишине. Затем… — Ты должна была понять.

Хотя она слегка замирает от моих слов, остальные срываются с моих губ тошнотворным потоком, который я не могу остановить. Я не могу замедлить их. Они прорываются сквозь трещину в моей груди, разбивая лед, оставляя после себя лишь острые, зазубренные пики.

— Ты была рядом во время всего этого. Ты вытащила меня из гроба моей сестры. Ты — ты стерла ее останки с моей кожи. Ты последовала за мной в те туннели к Моргане и наблюдала, как я выхожу из них невредимой.

— Никто не выходил из этих туннелей невредимым…

— Значит, живой, — свирепо говорю я, поворачиваясь к ней лицом. — После всего, что было, ты видела, как я выходила из этих туннелей живой. Ты видела, как я ногтями, укусами и царапинами пробивался к поверхности, как я всадила укол в бедро Морганы. Ты. Не Жан-Люк, не Коко, не Рид, не Бо и не Фредерик. — Мой голос густеет под потоком горя, ярости, сожаления, обиды и.… и поражения. — Остальные видят во мне человека, которому нужна защита, которому нужен стеклянный ящик и полированный пьедестал на самой высокой полке, но ты должна была видеть меня иначе. — Срывая голос, я задираю рукав Коко, чтобы показать ей изумрудную ленту, все еще повязанную вокруг моего запястья. — Ты должна была стать моим другом, Лу. Мне нужно было, чтобы ты была моим другом.

Как только эти слова прозвучали, я пожалел о них. Потому что Лу — мой друг, а Жан-Люк — мой жених, и все в этом зале совета знают лучше меня, хотят мне помочь. Возможно, я заслуживаю того, чтобы со мной обращались как с ребенком. Уж я-то точно била ногами и кричала как ребенок.

Лу долго смотрит на ленту.

К моему огорчению, она молчит. Она не спорит, не покровительствует и не отчитывает, не говорит, чтобы я не волновалась и не плакала, не вздыхает и не провожает меня обратно в безопасную комнату. Нет. Вместо этого она берет мою руку и крепко сжимает, глядя мне прямо в глаза, пока солнце опускается за реку. Блестящая пудра кружится вокруг нас, когда ломается еще одна ветка.

— Ты права, Селия, — говорит она. — Мне очень жаль.

Семь волшебных слов.

Семь идеальных ударов.

— Ч-что? — говорю я, задыхаясь от них.

— Я сказала, что мне жаль. Я бы хотела как-то объясниться, но у меня нет оправданий. Я должна была рассказать тебе все с самого начала, и то, как ты продолжишь, должно было быть твоим решением, а не моим. И уж точно не Жан-Люка. — Ее губы кривятся, словно вспоминая о чем-то, и мое сердце замирает от осознания этого. Она бы услышала наш спор в библиотеке. Все бы слышали. На моих щеках вспыхивает жар, когда она добавляет: — Он, между прочим, осел и понятия не имеет, о чем говорит. Если бы тебя здесь не было, — она обводит взглядом Бриндельские деревья, и плащ натягивается, обнажая шрам вдоль воротника, — Моргана перерезала бы мне горло. Снова. Я бы умерла в тот день, и