Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О, Боже! — обреченно простонала она. — Опять! — и сердито вышла из дому через заднюю дверь.
Я тоже встала и заняла позицию у окна; мне было видно, как сестра появилась у калитки, отцепила от нее двух своих отпрысков и гневно обратилась к маленькой девочке, висевшей на заборе с другой стороны:
— Убирайся! Ну-ка быстро! И чтоб я тебя тут не видела!
Благовоспитанный голос Беатрис приобрел несвойственную ей резкость — таким тоном прогоняют кошек или собак. Потом она потащила детей в дом, они шли довольно послушно, однако то и дело оборачивались и бросали на оставшуюся подружку победные, хотя и пристыженные взгляды. Я слушала, как все трое вошли в кухню, как снимали сапоги, мыли руки и так далее, а сама продолжала наблюдать за девочкой, чье появление вызвало такую суматоху и столь решительные действия.
Девочка была самая обыкновенная: в коричневых вельветовых брючках, старом, изрядно застиранном свитере и в пластиковых туфлях, тех самых, которые считаются такими вредными для ног. У нее была квадратная невыразительная физиономия, и за водворением Александры и Николаса в дом она наблюдала спокойно и невозмутимо. На гневную тираду Беатрис она даже бровью не повела и не подумала удалиться, а продолжала висеть на калитке, безучастно глядя в сад. И вдруг, совершенно неожиданно, она громко заревела, слезы потекли ручьем, лицо исказилось, стало красное, как свитер, ее трясло. За всем этим я наблюдала как-то отрешенно, но вот ее горе нашло выход в словах:
— Мне не с кем играть! Не с кем играть! Она выкрикнула это несколько раз. Тогда из кухни снова появилась Беатрис и скомандовала:
— Убирайся вон!
Девочка смолкла так же внезапно, как и начала реветь. Слезла с калитки и убежала.
Когда немного погодя, уговорив своих чад поиграть наверху в детской, Беатрис вернулась к нам в гостиную, она выглядела порядком измученной, и с удовольствием опустилась на диван. Снедаемая любопытством, я спросила:
— Чего ради ты так раскипятилась?
И Беатрис начала объяснять, что эта маленькая девочка — дочь кого-то из младшего обслуживающего персонала, что она вечно пристает к Николасу и Александре, требуя, чтобы они с ней играли, а им это запрещено.
— Но почему? — удивилась я, и в моем голосе явно прозвучало неодобрение, так что Беатрис раздраженно ответила:
— Да, тебе хорошо рассуждать, а это на самом деле совершенно недопустимо. Сначала я разрешала. Но этим играм пришлось положить конец, ты даже не представляешь, чего они нахватались…
— Действительно не представляю! — сказала я, еще более раздираемая любопытством. — Расскажи!
— Понимаешь, — ответила Беатрис, — на то, как эта, девчонка говорит и ведет себя, я, в принципе, не стала бы обращать внимания, правда, понять ее речи совершенно невозможно. Но я не могла примириться с другим.
— С чем же? — допытывалась я.
— Ну хотя бы с тем, что они вечно торчали в уборной, которая во дворе. Приходилось все время выгонять их оттуда, чем они там занимались, одному Богу известно, мне даже думать об этом не хочется. И потом она научила их таким выражениям! У них, например, была замечательная игра: раскачиваться на калитке и кричать всем проходящим: «Старый педераст!»
Я расхохоталась, Беатрис тоже, а потом добавила:
— Это, конечно, очень забавно, но мало кому нравится. К тому же мои начали учить таким штукам других детей, и скоро оказалось, что тем не разрешают с ними играть, ведь другие родители, в отличие от меня, не стали закрывать глаза на подобные выходки. А мне совсем не хочется, чтобы из-за этой девчонки мои дети подвергались остракизму. По правде сказать, выражение «старый педераст» меня не так уж смущает, в свое время так высказывались вполне респектабельные люди, а вот других словечек я слышать не могу.
— Каких? — спросила я, но Беатрис только махнула рукой и не пожелала рассказывать, Я поприставала к ней еще, но добилась немногого.
— Ну понимаешь, это не настоящие ругательства, не такая нецензурщина, какой щеголяют наши друзья из шикарного общества и чего так не терпит лорд Чемберлен. Нет, это просто вульгарные детские глупости, а мои воображают, что это страшно смешно, выкрикивают их во все горло и покатываются со смеху.
Даже я — лицо незаинтересованное — подумала, что это действительно должно выводить из себя, но тем не менее сочла своим долгом заметить:
— Ничего, вырастут и перестанут.
— Надеюсь, — сказала Беатрис. — Но я хочу жить спокойно сейчас.
— Пусть так, — продолжала я, — но, по-моему, это не вяжется с твоими принципами. Уверена, что дети из более обеспеченных семей такие же глупые, вульгарные и несносные, как эта девочка. Ты согласна?
— Да, правильно, так и есть, но с их несносностью я умею справляться и знаю, как их унять. А с этой я ничего поделать не могу, остается только кричать на нее.
— А почему ей так приспичило играть с твоими?
— Даже не знаю. Наверно, потому, что все остальные дети старше и ходят в школу, а она еще мала и играть ей здесь не с кем. Посмотрела бы ты, что делается во время школьных каникул — все местные малолетние негодяи, и она в том числе, выстраиваются по ту сторону забора и забрасывают моих камнями. И что прикажешь делать? Я, например, не знаю.
— Как ее зовут? — спросила я, и Беатрис с чувством ответила:
— Сандра. Ее зовут Сандра. Нет, я правда не представляю, что мне делать.
Я тоже не представляла, хотя думаю, что постаралась бы как-нибудь выкрутиться. Потом я часто вспоминала ревущую Сандру, ее тупое лицо и с грустью думала: как жаль, что некоторым приходится сносить обиды чуть ли не с колыбели, ведь потом они поневоле считают, что неприязнь преследует их с самого рождения.
Мой ребенок должен был появиться на свет в начале марта, и я старалась исхитриться и родить свою диссертацию раньше. По правде говоря, затея была довольно безнадежная, ведь мне полагалось завершить диссертацию только к Рождеству, но я всегда работала быстро, а тут меня почти ничто не отвлекало. По мере того как проходила зима и вступала в свои права весна, мне все меньше и меньше хотелось куда-нибудь выходить, даже в Британский музей, и я приспособилась основную часть работы делать дома. Это было не так приятно, как в библиотеке, но во всяком случае, я не простаивала. Все складывалось в высшей степени удачно, мой руководитель — преподаватель Кембриджа — уже одобрил наметки, план, черновые наброски и первую главу, словом, все, что позволяло судить о конечном результате. Я была счастлива. Мысленно я уже представляла себе работу в целом, знала более или менее точно, что напишу и какие вопросы затрону. Однако к концу января я начала сникать. Временами я до того уставала, что даже читать не могла, но не хотела этого признавать. Я глотала все больше и больше таблеток, содержащих железо, однако они, похоже, не давали должного эффекта. В конце концов я решила, что чересчур сосредоточена на узком круге проблем и нужно внести в жизнь некоторое разнообразие. Но оказалось, что найти какие-то интересные занятия совершенно невозможно. Ходьба больше не доставляла мне удовольствия, поездки в общественном транспорте превратились в пытку, в кино я не в силах была спокойно досидеть до конца полнометражного фильма, даже еда и та не радовала: стоило съесть что-нибудь соблазнительное, и неизбежно наступала расплата. Все это меня крайне раздражало. Будучи в положении, я начала понимать, почему женщин так часто — и вполне справедливо — упрекают за то, что они вечно ноют, жалуются и вообще несносны. Как-то вечером я обсуждала эти наболевшие вопросы с Лидией, и она предлагала мне на выбор всевозможные занятия: вязание, плетение ковров или корзин, даже ткачество, но я с презрением отвергала все эти якобы полезные способы убить время. Наконец Лидия сказала:
— А почему бы тебе не взяться за головоломки?
На них-то я и остановилась.
Головоломки, между тем, бывают самые невероятные: тысячи взаимосвязанных кусочков, из которых можно составить картины старых мастеров, изображения кораблей в океане и Бог знает что еще. Если очень постараться, можно отыскать головоломки в виде карты Европы, есть в форме круга, квадрата, звезды, головоломки-перевертыши, словом, головоломки на все вкусы. Я пристрастилась к ним и ломала себе голову долгими часами. Это занятие успокаивало, помогало коротать время, и когда я укладывалась спать, мне снился не Джордж, не голодные, отлученные от материнской груди младенцы и даже не роды, нет, я видела во сне кусочки голубого неба с фрагментами веток на них или крохотные синие частички, из которых надо было составить плащ девы Марии. Лидия усвоила дурную привычку являться поздно вечером, как раз когда я заканчивала самую трудную часть головоломки, и вставлять в середину уже не вызывающие сомнения самые легкие кусочки. Я ужасно злилась на нее. Головоломки оказались прекрасным целительным средством, теперь я перемежала ими работу над диссертацией. И ни то ни другое мне не надоедало.
- Мой золотой Иерусалим - Маргарет Дрэббл - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Поиски - Чарльз Сноу - Современная проза
- Убийство эмигранта. (Случай в гостинице на 44-ой улице) - Марк Гиршин - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- ЗОЛОТАЯ ОСЛИЦА - Черникова Елена Вячеславовна - Современная проза
- Сияние - Маргарет Мадзантини - Современная проза
- Вода камень точит - Сю Фудзисава - Современная проза
- Ампутация Души - Алексей Качалов - Современная проза
- День опричника - Владимир Сорокин - Современная проза