Маньяк Фишер. История последнего расстрелянного в России убийцы - Елизавета Михайловна Бута

живое существо.

После того как Головкин дал убежать тому юному грибнику, он еще месяц сходил с ума от ужаса, каждую ночь ожидая, что за ним придут и арестуют. Никто не приходил, а ужас как будто назло приманивал все более изощренные фантазии, заставлял искать новые способы убийства и каждые выходные гнал его на железнодорожную станцию. Сергей садился в электричку и ехал куда-нибудь в Подмосковье, километров за 50–70 от Москвы. Там, рядом с небольшими населенными пунктами, примерно в получасе езды от Истры, Подольска или Лобни, обычно располагались базы летних пионерлагерей. Он все еще не решался пойти на контакт с мальчиком, предпочитая издалека выслеживать хорошо сложенных темноволосых пионеров лет тринадцати-пятнадцати, которые по той или иной причине оказались вдруг в одиночестве. Сергей вставал поодаль от подростка, сидевшего на лавочке и читавшего книгу или загоравшего на пляже. Ему было достаточно видеть объект своих грез, осознавать, что гипотетически он может подойти к нему и «наказать» тем способом, какой ему больше нравится.

Проблема сексуального отклонения не в самом его наличии. Главная его опасность заключается в том, что оно может прогрессировать, отдаляя человека от принятых в обществе норм. Очень скоро Головкину стало не хватать тех иллюзорных картин, которые рисовало его нездоровое воображение. Вдобавок ко всему стало холодать. Сначала закрылись лагеря, так как близился учебный год, а потом исчезли и подростки, приезжавшие по выходным на дачу. Летняя жизнь замерла до следующего года, и Сергей понимал, что не сможет так долго ждать.

Он по-настоящему испугался, когда поймал себя на том, что подолгу разглядывает мальчишек возле магазина рядом с общежитием и проводит слишком много времени с ребятами из секции верховой езды на конезаводе. Головкин фантазировал о них достаточно часто, но хуже всего было то, что он начал то и дело впадать в то странное отрешенное состояние, которое его настигало во время слежки за каким-нибудь подростком из пионерского лагеря. Тогда он еще контролировал себя, но сейчас все чаще «отключался» на работе. Несколько раз Сергей замечал за собой подобное, когда был занят осеменением лошадей. Однажды, очнувшись, он увидел, что перед ним чуть ли не вплотную стоит новая практикантка и смотрит на него с ужасом и отвращением. Поняв, что ветеринар ее заметил, девушка громко вскрикнула и убежала, а потом он несколько дней не встречался с ней на конезаводе.

С этим нужно было срочно что-то делать, и Сергей решился на поступок, на который еще полгода назад у него ни за что не хватило бы смелости. Он надумал заняться сексом с кем-то, кто походил бы на героев его фантазий, полагая, что это поможет избавиться от навязчивых видений, которые то и дело возникали у него при виде мальчиков лет пятнадцати.

Несколько недель он собирался с духом и присматривал подходящую кандидатуру. В конце концов ему удалось познакомиться с восемнадцатилетним Тимофеем, который был не прочь с кем-нибудь выпить. Парень околачивался возле кафе в центре Одинцова. Сергей предложил ему зайти вместе в это заведение. Когда они уже изрядно выпили, Головкин «вспомнил», что у него на конезаводе припасена пара бутылок водки, а «закуска там всегда найдется». Парень настроился напиться до беспамятства, так что легко согласился поехать с новым знакомым. К тому же перспектива оказаться на конном заводе после закрытия выглядела весьма заманчивой и авантюрной.

Они ввалились на территорию конезавода глубоко за полночь и тут же направились в загон с лошадьми. Животные, почуяв запах алкоголя, начали громко ржать, поэтому приятелям пришлось ретироваться в каптерку. Добавив еще по чуть-чуть, Головкин осмелился приступить к задуманному. В конце концов, в случае чего всегда можно будет списать все на действие алкоголя.

Новый знакомый был слишком пьян, чтобы как-то реагировать, и только изредка что-то бормотал, пока Головкин раздевал его. Сергей не собирался претворять все свои фантазии в жизнь, мечтая о том, что у него с этим молодым человеком завяжутся настоящие отношения, которые излечат его от безумия и одиночества.

Он долго смотрел на обнаженного Тимофея, прежде чем решиться на оральный секс.

– Сдурел? Что ты делаешь? Тебе вообще не противно?! – замычал парень.

Сергей, склонившийся над гениталиями собутыльника, выглядел не устрашающе, а ничтожно и смешно. Отпихнув Головкина ногой так, что изрядно пьяный мужчина свалился на пол, молодой человек начал одеваться.

– Я тебя посажу. Это же пять лет, не меньше. Вот увидишь, утром же напишу заявление. Там, в тюрьме, с тобой этим с удовольствием займутся. Тебе понравится.

Парень то начинал сыпать шутками, то оскорблял, грозя милицией и без того испуганному Сергею.

– Как отсюда выйти, черт возьми?! – воскликнул молодой человек, дергая неподдававшуюся ручку двери.

– Я покажу, – сказал Головкин, мельком взглянув на лопаты, сложенные возле амбара с овсом.

– Сам справлюсь, не девушка, если не заметил, – оскалился Тимофей и наконец распахнул дверь каптерки.

До самого утра Головкин просидел на продавленной тахте, уставившись в одну точку. Он не спал и не бодрствовал, пребывая в сумеречном состоянии, придавленный животным страхом. В его сознании то и дело вспыхивали картины того, как к нему явится милиция, его арестуют и отправят в колонию. Как и кем он выйдет из заключения? Маловероятно, что подобные ему там выживают, и уж точно оттуда не возвращаются нормальными и здоровыми.

Утром Сергей вернулся к работе, но уже в пять вечера вновь пошел в каптерку и опять до утра бессмысленно смотрел в стену. Поначалу он решил написать заявление об уходе, но тогда пришлось бы вернуться к родителям, а эта перспектива его пугала еще больше. На смену бессмысленным метаниям пришла стадия смиренного ожидания ареста. Неделю он жил на конезаводе, боясь, что за ним придут в общежитие, но потом все же решился переночевать у себя.

Шли дни, но ничего не происходило. Всякий раз, когда Головкин видел молодого человека, который напоминал Тимофея, его спина намокала от холодного пота. Но ни разу с того дня он больше не видел своего случайного знакомого, да и не факт, что они узнали бы друг друга, так как в тот день оба выпили слишком много.

Впервые в жизни Головкин настолько открылся другому человеку, но ничего, кроме насмешек и унижений, это не принесло. День за днем в нем копилась злоба вперемешку с желанием, и в начале весны он вновь стал колесить по Подмосковью в поисках объекта своих фантазий. Сергей больше не собирался открываться им, ставить себя в унизительное положение, видеть в этих мальчишках людей. Для него они были испорченными элементами. Их нужно было призывать