Русские современники Возрождения - Яков Соломонович Лурье

заимствованное книгописцем из «свода 1448 г.». Но хотя в послании и упоминался земной рай, он оказывался недоступным для простых смертных. Двое из новгородцев, занесенных бурей к тем землям, откуда слышались «веселия гласы», по очереди взбирались на высокую гору, чтобы увидеть, откуда идет «самосиянный свет», но обратив взоры к нему, всплескивали руками, бежали к источнику света и уже не возвращались. Чтобы узнать все-таки, что же видели исчезнувшие посланцы, моряки отправили на гору еще одного из своих товарищей, привязав его «ужищем» (веревкой) за ногу. Третий посланец тоже хотел побежать к источнику света, но его потянули назад «ужищем», и он умер. Так и не увидев рая, новгородцы вернулись домой{86}.

Земной рай, таким образом, оказывался недоступным для людей, но поблизости от него по средневековым представлениям должны были быть расположены другие земли, где жизнь была если не вполне, то почти райской. Счастливой Страной была, например, в глазах людей того времени далекая Индия. В России XV в., как и в средневековой Западной Европе, было широко распространено легендарное послание индийского «царя-попа» Иоанна византийскому императору — на Руси его именовали «Сказанием об Индийском царстве». В моей стране, повествовал Иоанн, все богаты, счастливы и «нет ни вора, ни завидлива человека». Древнейший сохранившийся список «Сказания об Индийском царстве» переписан рукой Ефросина{87}.

К тому же циклу легенд принадлежит и «Слово о рахманах и предивном их житии», не только переписанное, но и весьма существенно дополненное в ефросиновскнх сборниках. В чем сущность этих дополнений, которые мы с достаточным основанием можем считать выражением собственных мыслей кирилло-белозерского книжника?

В мечтах о лучшем общественном устройстве, которые возникали у людей уже с древнейших времен, постоянно фигурировали две темы — тема свободы и тема равенства. «Нестор XV века» больше всего беспокоился о соблюдении прав русских земель и княжеств, о их вольностях и о соблюдении братьями-князьями взаимных обязательств. Он думал о свободных отношениях между князьями и вольными городами, — если его интересовала тема равенства, то речь шла только о равенстве между русскими землями. В «Слове о рахманах» тоже речь идет о свободе: в отличие от «Сказания об Индийском царстве» там нет «царя-попа», ибо нет вообще ни царей, ни вельмож, ни храмов, ни риз. Но не менее ярко отражена здесь и тема равенства: нет купли и продажи, нет злата и серебра, нет зависти — все равны.

Среди современников Ефросина был еще один человек, которого в одинаковой степени интересовали и темы поднятые «Нестором XV века», и не менее острые вопросы общественного неравенства. То был Афанасий Никитин, автор знаменитого «Хожения за три моря». В этой книге, конечно, невозможно рассказать о нем подробно — такой рассказ увел бы нас слишком далеко от двух основных героев этого повествования. Заметим только, что, судя по его «Хожению», Никитин вовсе не был «торговым разведчиком», пробиравшимся в Индию по поручению Ивана III, и вообще официальным лицом, каким его иногда изображают историки. Он был несчастливым купцом-путешественником, ограбленным по дороге на Кавказ, неспособным расплатиться со своими долгами и отправившимся и Индию, «заплакав» от «многой беды». Но взгляд его был ясен, и попав а сказочное «Индийское царство», он убедился в том, что там тоже «сельские люди голы вельми (очень), а бояре сильны добре (весьма) и пышны вельми», что индийский хан «ездит на людях», хотя «слонов у него и копий много добрых», а индийцы «все пешеходы, а все наги да босы». И перейдя от этих наблюдений к размышлениям о своей родине Афанасий Никитин записал (на всякий случай по-тюркски, как он обычно делал, обращаясь к рискованным темам):

— А Русская земля да будет богом хранима..! На этом свете нет страны подобной ей. Но почему князья Русской земли — не братья друг другу! Пусть же устроится Русская земля, а то мало правды в ней{88}.

Как и Афанасия Никитина, Ефросина беспокоило не только отсутствие братских отношений между русскими князьями, но недостаток «правды» в русских землях — ив княжествах и в независимой до 1479 года Новгородской республике. В Новгороде не было своего «царя» (или государя), но все остальные явления, от которых Ефросин мечтал избавить счастливых людей, оказывались в преизбытке — и могущественные «вельможи» и «татьба и разбой», тесно связанные с «куплей и продажей», и внутренние «свары и бои». К XV веку элементы народоправства в государственном устройстве Новгорода почти выветрились — власть находилась в руках нескольких боярских фамилий; именно поэтому новгородцы не защищали свою республику так, как они это делали в XII и начале XIII века.

В отличие от московских летописей последняя летопись Новгородской республики не обвиняла своих правителей ни в «изменах», ни в «латинстве». Здесь просто сообщалось, что Иван воздвиг «нелюбие (немилость, гнев)» на Великий Новгород и пошел на него походом. Но причины поражения новгородский летописец рисовал яснее и куда убедительней, чем его московские собратья. В Новгороде не было единства: архиепископ, склонный признавать московского митрополита, а не литовско-русского, не позволил новгородской «коневой рати» выступить против московской конницы, предводительствуемой татарским «царевичем» (по несколько странному новгородскому обычаю конные части подчинялись главе местной церкви). Некий Упадыш «ради мзды» (за московские деньги) заколотил железом новгородские пушки. Не было единства и и войске. Рядовые новгородцы на Шелони «вопили на больших людей», руководивших войском: «ударимся ныне», но каждый, когда до него доходило дело, говорил: я — «человек молодой» (маленький) и ссылался на негодность своего «коня и доспеха»{89}. В этом-то внутреннем разброде и заключалась подлинная историческая неизбежность падения Новгородской республики.

Станет ли рядовым жителям севернорусских земель — новоприсоединенным новгородцам и давно подчинившимся великому князю белозерцам — лучше жить в составе единого государства? Особых оснований для такого предположения не было, но людям свойственно надеяться на то, что большие перемены предвещают изменения их нелегкой жизни в лучшую сторону.

Одно событие, бесспорно принесшее радость и Ефросину и его современникам, произошло во всяком случае уже во время написания его сборников. «В лето 6888 сентября] 8 в среду бысть (был) бой за Доном. В лето 6988 сен[тября] 8 ино тому прешло (с того времени прошло) лет 100», — отметил Ефросин, переписав «Задонщину»{90}.

Столетие «боя за Доном» было ознаменовано и событием, едва ли уступившим по значению победе 1380 года. Хан Большой Орды (наследницы «Золотой Орды») Ахмат, считавший, как и его предшественники в XV веке, московского князя своим вассалом и недовольный тем, что Иван III не ездил к нему и девять лет (после похода на