Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я опросил ее коллег по киоскам. Продавщицы газет и шнурков с утра все-таки видели свою справочную товарку. Оставалось надеяться, что она уложится в перерыв, установленный ею же для самой себя, и я смогу, хотя бы и полтора часа спустя, приникнуть к истокам знаний о людях города З***.
А пока – что оставалось делать! – я отправился шляться. Ритм жизни З*** был, по сравнению с Москвой, умиротворяюще медлителен.
Как мог в восемьдесят первом году скоротать время гость провинциального городка? Первый киносеанс в клубе – только вечером. Ну, разумеется, можно было найти пивную или рюмочную. Или распить бутылку на троих. Впрочем, алкогольные варианты исключались ввиду того, что вскорости мне, возможно, предстояло общение с Наташей или с ее родителями. Оставалось бродить по улицам. Я решил совместить приятное с полезным – не просто дышать воздухом, но и попытаться разыскать культурное местечко. Если я найду Наташу – куда же мы с ней завьемся?
Мне вспомнился мой товарищ Володька – он был старше меня и значительно циничней (он тоже являлся поэтом, и познакомились мы на заседаниях литобъединения). Он утверждал, что степень цивилизованности города определяется временем, которое потребно на то, чтобы выпить чашку кофе. Володя счастливо трудился на ниве изучения международного коммунистического и рабочего движения и уже побывал в ГДР и Чехословакии. Будучи хоть и социалистическими, эти страны народной демократии далеко продвинулись по пути цивилизации: для того, чтобы припасть к кофейному источнику, как рассказывал мой товарищ, там требовалось не более пяти, максимум семи минут. А в Париже, сказывали, и трех минут до ближайшего бистро хватит. Впрочем, Париж, как и Лондон с Римом, для меня был тогда еще недоступней, чем Луна или царствие небесное…
И вот поди ж! Давно мы не поддерживаем отношений с Володькой. Не ведаю я, где он, что с ним, как сложилась его судьба на ниве мирового коммунистического движения и стихосложения. А вот его «закон цивилизованности» помнится все эти годы. Я и до того момента, как залететь в З***, и после немало поездил по Союзу. Побывал и «в отечественной загранице» – гордых прибалтийских советских республиках. В Риге, Таллине, Вильнюсе кофейный коэффициент колебался в районе десяти минут. Следом шла колыбель революции: город на Неве мог достаточно быстро осчастливить не только кофе (в основном с молоком из титана), но и пончиками (которые ленинградцы, по странному капризу, называли «пышками»). В нашей Златоглавой и Первопрестольной на поиски чашки бодрящего напитка приходилось потратить минут двадцать – если, конечно, тебя не покусает официантка из-за столь скромного и безалкогольного заказа…
Вспоминалось также, как я тщетно разыскивал эспрессо в Выборге в самом начале девяностых и как ради сего зелья нашей киногруппе в восемьдесят девятом дали в Омске черную «Волгу» и мы безуспешно объехали весь город…
Подмосковный З*** тоже явно находился в стороне от торных троп цивилизации. Единственный бодрящий напиток, что я обнаружил в рейде по городку, был кофе с молоком, который разливала из титана гигантская тетя в грязноватом халате в безымянной чайной. Там пахло мокрыми тряпками, хлоркой и почему-то паленой шерстью. Даже самый острый голод не заставил бы меня там обедать – а ведь студенческие столовки приучили меня ко многому.
Между прочим: если взять все тот же «кофейный индекс», можно ли утверждать, что нынче Расея выбилась в цивилизованные государства? Ведь теперь и трех минут не проищешь (я говорю о Москве): р-раз, и присел на диванчик – а к тебе уже мчится разлюбезная официантка… Но многие ли мои соотечественники могут позволить себе чашечку такого кофе? Мои родители – нет, и другие пенсионеры – тоже нет, и учителя… И уж конечно, не гастарбайтеры…. Не инженеры, не заводские рабочие, не охранники, не водители автобусов и «Газелей», не машинисты электричек и метро… Лишь узкий круг тех, кто припал к нефтяному и газовому крану, а также кормящиеся подле (как рыбки у пасти акул) чиновники, банкиры, пиарщики, журналисты… И если вы спросите меня: какое мне время больше нравится: сейчас или тогда? Я отвечу (подобно вождю, объяснявшему, какой уклон лучше, правый или левый): обе эпохи плохи. Хотя у прошлого есть несомненный бонус: тогда я был молодым…
И вот в конце октября восемьдесят первого я, в ожидании горсправки, обошел весь патриархальный городок З***. Ни продуктовый магазин, ни промтоварный, ни (что огорчительнее) книжный не смогли меня порадовать никаким дефицитом. Все та же ливерная колбаса, «спички зажигательные», ботинки-утюги и трилогия Л.И.Брежнева. Наконец без четверти два открылось справочное бюро, а еще через минуту я стал обладателем заветного бланка, где крупным и ясным учительским почерком значилось: Рыжова Н.И. – улица Либкнехта, 25, кв.2. Я спросил тетеньку, явно проникшуюся ко мне, такому молодому и столичному, кто еще прописан по данному адресу? Поколебавшись, она таки ответила: мужчин там нет ни одного, зато есть две женщины: Рыжова А.Я., тридцать пятого года рождения, и Кораблева В.Г., одна тысяча девятьсот десятого. То есть, перевел я для себя, Наташа проживает без отца, с мамой и бабушкой – той самой строгой бабушкой казацких или дворянских кровей. Затем скучающая сорокалетняя девушка (думаю, я был за весь день ее единственным клиентом) подсказала мне, как найти улицу Либкнехта: «Недалеко, две остановки на автобусе, но он редко ходит, лучше пешком».
Я отправился к Наташе. Сердце мое колотилась. Солнечный прозрачный день конца осени с его щемящим запахом, казалось, способствовал любви и удаче, и я почему-то уверился, что скоро увижу ЕЕ, и предвкушал это.
И вот я на месте: Либкнехта, двадцать пять. Неказистый двухэтажный домик пятидесятых годов постройки. Усыпанная желтыми листьями детская площадка, подъезды с настежь распахнутыми дверями, на лестнице пахнет котами – все, как в миллионах советских парадных.
Дверь в квартиру отделана дерматином, обита крупными щеголеватыми декоративными гвоздями. Я позвонил. За дверью раздался шорох, затем – легкие шаги. Неужели я сейчас встречусь с ней? Но из-за двери послышался настороженный старческий голос:
– Кто здесь?
– Наташа дома? – спросил я безыскусно, как спрашивал десятки раз. Так я вызывал, по телефону и лично, добрый десяток своих подружек. Но сейчас был совершенно уверен: Наташа – не просто подружка, она – любовь всей моей жизни. От волнения словно обострились все чувства, я до сих пор помню ту дверь, и беленую стену, на которой кто-то выцарапал «НАТАША», и бабушку в ситцевом халатике, когда она отворила-таки дверь.
– А вы – кто? – спросила пожилая женщина. Язык не поворачивался назвать ее старухой: настолько она была прибрана и величава – пусть даже в халате и тапочках на босу ногу. Тапочки, я заметил, были с каблучком. Она очень напоминала свою внучку: тот же крепкий стан, те же жгуче-черные глаза, только буйные когда-то черные волосы совсем поседели. Наверное, мелькнуло у меня, такой Наташа и станет лет через пятьдесят. И мне захотелось (впервые в жизни я ощутил нечто подобное!) все эти годы, все эти пятьдесят лет, провести рядом с ней и увидеть, какой она станет к старости.
Я ответствовал даме:
– Я друг Наташи. Из Москвы.
При слове «Москва» губы дамы (эх, не спросил я в справочной, дурак, ее имя-отчество!) строго поджались, она явно потеряла едва ли не половину своей любезности.
– Наташи нет, – сухо проговорила женщина и потянулась закрыть дверь. Я придержал ее рукой и спросил отчаянно:
– А когда она будет?
Мой вопрос повис в пустоте. Старая леди не ответила и захлопнула дверь.
В растерянности я вышел на улицу. Прошелся вдоль фасада дома, пиная желтые листья. Присел на скамейку подле подъезда, закурил. Я совершенно не хотел уезжать из городка, несолоно хлебавши. Но что мне оставалось делать?
Я решил ждать. Чего-нибудь. Может, чем черт не шутит, появится Наташа. А может, пройдет ее мать, Рыжова А.Я. Мне думалось, что в настоящий момент ее дома нет. В конце концов, женщина тридцать пятого года рождения должна работать. Следует дождаться момента, когда она вернется домой.
Минут через пятнадцать на лавочку погреться выползла женщина, которую, в отличие от благородной Наташиной бабушки, с полным правом можно было назвать старухой: древняя, сухая и морщинистая, в ватнике, с клюкой и в валенках. Уселась рядом со мной. Разумеется, я не преминул осведомиться у нее о предмете своих поисков. Соседка поведала мне, что знает девушку очень даже хорошо, она у ней на глазах выросла:
– Пигалица с бантом, а теперь, гляди, уже женихаицца… А ты ей кто, хахаль? – спросила бабуля, глядя на меня своими вострыми глазками с нескрываемым любопытством.
– Можно сказать и так, – усмехнулся я.
– Ой, да к ней многие ходют и ездют, – не упустила случая заложить Наталью бабка, а потом то ли спохватилась, то ли впрямь язык ее к старости стал опережать мысль: – Но она не как другие шалавы, чего нет, того нет, по кустам не обжимается, в обнимочку не шлындрает… А ты, чай, не наш? Из Москвы?
- Попробуйте позвонить позднее - Наталья Андреева - Детектив
- Телеграммы - Анна и Сергей Литвиновы - Детектив
- Через время, через океан - Анна и Сергей Литвиновы - Детектив
- Коллекция страхов прет-а-порте - Анна и Сергей Литвиновы - Детектив
- Парфюмер звонит первым - Анна и Сергей Литвиновы - Детектив
- Бойтесь данайцев, дары приносящих - Анна и Сергей Литвиновы - Детектив
- Вижу вас из облаков - Литвиновы Анна и Сергей - Детектив
- Принцип перевоплощения - Ольга Володарская - Детектив
- Дамы убивают кавалеров - Анна и Сергей Литвиновы - Детектив
- Почтовый голубь мертв (сборник) - Анна и Сергей Литвиновы - Детектив