Двое из прошлого - Николай Оганесов

- Нет. Он знал, что я не приду.

- Вы что же, вконец рассорились?

Светлана Сергеевна подумала, прежде чем ответить.

- Не совсем. Но отношения были прохладные, это верно. Последние годы мы с сыном виделись все реже.

- Вечером восемнадцатого Игорь поссорился с Федором Константиновичем. Вы не подскажете, хотя бы в порядке предположения, из-за чего могла произойти эта ссора?

- Понятия не имею. Отношения между ними настолько запутаны...

Логвинов оторвался от протокола и, отложив ручку, подвигал пальцами.

- Еще один вопрос, Светлана Сергеевна, - сказал он. - Скажите, когда вы видели сына в последний раз?

Он не ожидал услышать что-то мало-мальски интересное, но Светлана Сергеевна удивила его:

- Девятнадцатого января.

- Девятнадцатого? - Логвинов мгновенно прикинул в уме: по словам жены, Игорь в тот день в половине девятого ушел на работу. Заведующий ателье подтвердил, что он пришел без опоздания, к девяти, и никуда не отлучался. А во время перерыва Красильников уже был арестован. - А вы не путаете, Светлана Сергеевна?

- Да нет, не так уж давно это было.

- Вы говорили, что отобрали у него ключ. Он что, пришел наобум, ведь вас могло не оказаться дома?

- Я работаю через день, и он отлично знает график моих дежурств, тем более что был у меня в гостях то ли шестнадцатого, то ли пятнадцатого.

- И в котором часу он пришел?

- Утром, не было еще девяти. Сказал, что на улице его ждет такси. В руках у него был пакет.

- Пакет? Большой?

Красильникова развела руки:

- Ну, размером со среднюю хозяйственную сумку. Довольно большой. Он сказал, что оставит его у меня. Был возбужден, взволнован. Я заподозрила неладное, потому что всегда жду от него подвоха, и спросила, что в пакете. Он замялся, ответил, что мне это знать не обязательно, пусть полежит, а вечером он его заберет. Тогда я схватилась за обертку, но Игорь успел вырвать сверток и, не попрощавшись, ушел.

- Вы не разобрались, что в нем было? Может быть, на ощупь?

- Что-то твердое, с прямыми гранями, похожее на коробку...

ТИХОЙВАНОВ

Два часа, как он сидит у следователя, а тот не исписал и половины страницы, все слушает. "Скаргин, кажется, - припомнил Федор Константинович фамилию, а вот имя и отчество, как ни старался, вспомнить не мог. Серьезный, по всей видимости, человек, внимательный. Может, и разберется".

Воспользовавшись заминкой в разговоре, Тихойванов мысленно посетовал, что оказался не в состоянии сказать о зяте ничего путного, так за восемь лет и не постиг его характера.

В войну, пожалуй, проще было: не то что за восемь лет, в считанные дни, а то и часы успевал и познакомиться с человеком, и привыкнуть к нему, и сродниться, доверять, как брату, и, случалось, как брата, потерять. Одно слово - война: жизнь и смерть, солдатская спайка, зависимость от товарища, чей локоть вплотную к твоему... А что, разве сейчас иначе? Разве люди перестали зависеть друг от друга? Да нет, так же связаны, и друзья есть, и враги, как прежде, только что название у врага другое - хамство, подлость, равнодушие, и ранят они иначе - не тело, а душу...

"Чем же ему помочь? - подумал он. - И рад бы, но чем?"

- А теперь, Федор Константинович, вспомните, пожалуйста, что произошло между вами и Игорем в последнюю вашу встречу, когда вы праздновали восьмую годовщину свадьбы дочери, - попросил следователь и прибавил, улыбнувшись: - Только постарайтесь не взваливать всю вину на себя.

Тихойванов удрученно взглянул на полную окурков пепельницу и решил, что курить еще одну папиросу неприлично.

Просьба следователя заставила вернуться к тому, что уже много дней тяжелым грузом лежало на сердце: он вспомнил вечер, такую же, как и здесь, пепельницу на столе, Игоря, вошедшего с мороза с бутылками под мышкой, возившуюся у плиты Тамару...

Федор Константинович помог зятю разгрузиться, поставил шампанское на сервант, водку - на стол и, задымив "Казбеком", полез за шахматами.

Ничто не предвещало чудовищной ссоры, разразившейся получасом позже. Игорь ходил по комнате в приподнятом настроении, насвистывал какую-то мелодию, дочь была весела и добродушна. Слегка пожурив мужа за то, что он, не дождавшись, когда будет накрыт стол, открыл бутылку "Пшеничной" и налил две рюмки, себе и тестю, она освободила угол стола для шахматной доски, достала третью рюмку и тоже налила водки.

От батареи парового отопления несло жаром, под потолком горела пыльная старая люстра с оторванными стеклянными подвесками, за белым от мороза окном чуть слышно свистел ветер. Федор Константинович раскрыл доску и начал расставлять фигуры.

- За упокой души рабы божьей Нины свет Ивановны, - провозгласил зять.

Он чокнулся своей рюмкой о рюмку тестя, зажмурился, одним махом выпил и, морщась, двинул пешку вперед. Тамара тоже выпила.

- А ты что ж? - спросила она, обращаясь к отцу. Ее щеки горели ярким румянцем - видно, ей передалось приподнятое настроение мужа.

- Мне спешить некуда, - буркнул Федор Константинович и сделал первый ход.

Ему не понравился тон, которым Игорь произнес тост: "За упокой души рабы божьей... свет Ивановны". Он знал цену жизни и потому не переносил, когда о смерти говорили без особой на то необходимости, пренебрежительно, а тем более в шутку. Кроме того, Щетинникова была его соседкой много лет, знала покойную жену, нянчила, хотя и не часто, дочь. Он хотел было сделать замечание, но в последний момент удержался, промолчал, опасаясь нарушить мир и покой, в кои-то веки снизошедший на эту семью.

А Игорь, вяло переставляя фигуры, продолжал упражняться в остроумии.

- Любопытно, куда попадет ее душа: в рай или в ад? разглагольствовал он. - Как вы считаете, Федор Константинович? Я лично думаю, ее душа останется на нейтральной полосе; знаете, как в песне: "А на нейтральной полосе цветы необычайной красоты". Грехов за ней особых не водилось, следовательно, в ад не пустят, но подвигов за старушенцией тоже не числилось. За что же в рай? Получается, ни в рай, ни в ад. Куда же приткнуться, что остается? Дырка от бублика? Бермудский треугольник? Глядя на шахматную доску, он пробубнил под нос отрывок из военного марша, потом передвинул фигуру и потянулся, отводя руки назад. - Ох и холодно ей сейчас на кладбище...

- Прекрати, Игорь, - не оборачиваясь, сказала возившаяся у плиты Тамара. - Ты же к ней неплохо относился.

- Я? - Он длинно, широко открыв рот, зевнул. - А что я? Я ничего. Я, как все, отдаю должное, чту, так сказать, память.

- Однако поглупел ты, зятек, - сказал Федор Константинович. Он выиграл фигуру, но слова его относились не к игре. Игорь уловил это и почувствовал себя задетым.

- Между прочим, все там будем, - раздраженно сказал он. - И умные и глупые.

- Вот ты бы о себе и говорил, а она свое отжила.

- А, ладно, - отмахнулся зять. - Далась вам эта старуха!

- Она ненамного старше твоей матери. - Тихойванов почувствовал закипающую внутри злость. - И имя у этой старухи тоже имеется!

Игорь ответить не успел.

- Слушайте, какая муха вас укусила? Мы что, поминки справляем? вмешалась Тамара. Она была похожа на пожарника, почуявшего запах дыма. - А ну-ка, убирайте свои шахматы, я на стол накрывать буду. Несите тарелки.

Не успев начаться, скандал затух, но атмосфера сделалась взрывоопасной - это стало ясно всем, за исключением, может быть, Тамары. Она наполнила свою рюмку и рюмку мужа, выпила, далеко запрокинув голову, и, не обращая внимания на их хмурые, насупленные лица, взялась за вилку.

Ели молча. Зять - уткнувшись в тарелку. Федор Константинович упершись взглядом в скатерть.

- Да, Игорь, я тебе говорила? Пока ты ездил на кладбище, домоуправление опечатало ее комнату, - сказала Тамара, вопреки логике надеясь таким образом разрядить обстановку. - Предупредили, чтоб ничего не трогали и никого не впускали.

- Знаю, - хмуро бросил Игорь.

Помолчали.

- Лампа в коридоре перегорела, - посетовала Тамара, переводя тревожный взгляд с мужа на отца. - Надо бы новую вкрутить, а, Игорь?

Игорь не ответил.

В окно ударил комок снега, и он вздрогнул.

- Может, телевизор включить? - спросила Тамара.

- Включи, но без звука. - Он повернулся к тестю и сказал, пережевывая кусок мяса: - Вот так и живем, Федор Константинович, хлеб жуем.

Вызова в его словах не было, но и сказаны они были вряд ли случайно.

- Вижу. - Тихойванов уже раскаивался в том, что так глупо сорвался за шахматами.

- Не нравится? - Зять не ждал ответа. Он искал повод высказаться и громче, чем, наверное, самому хотелось, добавил: - Мне, представьте, тоже!

Тамара насторожилась.

- Ты чего, Игорь?

- Да так. Хочу внести ясность в один вопрос. Знаешь, пьеса есть такая, "Без вины виноватые" называется". Островский написал. Не тот, что про сталь, а другой... Ты пей, пей... Так вот там, говорят, было виновато общество. - Он открыто, с вызовом посмотрел на тестя. - Ну а в нашем случае?

Федор Константинович сжал кулаки. Он понял, куда гнет Игорь, и это отозвалось в нем давней, никогда не утихавшей обидой. Зять действовал безошибочно, бил в самое больное место.