Двое из прошлого - Николай Оганесов

С того вечера Игорь начал встречаться с Тамарой. Почти ежедневно он, как сводки с места боевых действий, сообщал другу о своих маленьких победах, а Антон, испытывая легкие уколы ревности, делал вид, что страшно занят, и под любым предлогом сбегал в читальню, где обкладывался учебниками, а сам запоем читал бунинские "Темные аллеи".

Пришел день, и Игорь сказал ему то, о чем Антон предпочел бы не знать. Был первый день занятий после ноябрьских праздников, студенты сонно слушали лекции, а на переменах в коридоре собирались кучками, делясь впечатлениями и строя планы на приближающийся Новый год. Красильников держался еще тише, чем обычно, избегал разговоров о Тамаре, а когда заинтригованный Антон спросил, как он провел праздники, снисходительно процедил сквозь зубы:

- Ничего, терпимо.

- Был в компании?

- Да как тебе сказать, старичок, - неопределенно протянул он. - Не до этого было. Нельзя объять необъятного, как говорили классики.

- А Тамара? - не смог сдержать любопытства Манжула. - Она была с тобой?

Неожиданно схватив его за плечи и рванув к себе, Игорь перешел на шепот:

- Я овладел ею, мой юный друг! В полночь! Когда мои наручные часы пробили двенадцать раз!

И, почти силой увлекая Антона в укромный уголок у запасной лестницы, начал излагать подробности. Говорил, торопясь, избегая смотреть в лицо, скороговоркой и непоследовательно, то забегая вперед, то возвращаясь к началу, посмеиваясь, отпуская остроты. От того, как смачно он описывал детали, как охотно и бесстыдно раздевал перед ним свою девушку, Антону стало не по себе.

- Как ты можешь?! - сорвался он. - Говорить о таких вещах вслух пошло. Цинично, наконец!

Игорь ошарашенно уставился на него:

- Ты что? Ты это серьезно? - И брезгливо выпятил губы: - Эх ты, старичок! Я-то думал, ты мужчина, а ты просто завистливый девственник!

- Ничего подобного...

- Ладно, вегетарианец, катись на лекцию, изучай размножение инфузорий-туфелек - это для тебя в самый раз будет.

С неделю они не разговаривали, но постепенно острота ссоры сгладилась, и Антон стал испытывать угрызения совести. Игорь, безусловно, грубоват, но ведь и он перегнул палку. Подошел, извинился, и все снова стало на свои места.

По-прежнему сидели на занятиях рядом, вместе готовились к сессии. Оба избегали говорить о Тамаре, пока однажды, после обеда в университетской столовой, Красильников не сообщил, что Тамара, кажется, беременна.

- Не забудь пригласить на свадьбу, - предупредил Антон вполне серьезно, но Игорь пропустил его слова мимо ушей, отмахнулся и больше к этой теме не возвращался.

Прошел Новый год. Манжула видел, что Игорь мучается, ходит сам не свой, но не хотел новой ссоры и не вмешивался.

В начале февраля Красильников отозвал его в сторонку.

- Знаешь, старичок, ты был прав - меня окольцевали. Придется тебе раскошеливаться на подарок. Приходи вечером, дам тебе свой новый адрес. И в заключение изрек: - Женатый повеса воробью подобен. Побегу покупать градусы.

На свадьбе Антон не сводил глаз с Тамары. Он не видел ее несколько месяцев, с самого дня их знакомства, и она показалась ему еще прекраснее, чем была. Улучив минуту, Игорь вывел его в прихожую и зашептал горячо, в самое ухо:

- Ну как, старичок, недурна? Правда? А уж в постели... - он плотоядно зажмурил глаза, - это что-то неподражаемое! - И пьяно подмигнул: - Я выбирать умею, будь спок!..

Окончательный разрыв произошел неделю спустя.

Однажды в перерыве между лекциями к ним подошел только что избранный секретарь комсомольской организации - симпатичный, но недалекий парень со спортивной фигурой, вечно куда-то спешащий. Поглядывая на часы, он безапелляционным тоном скомандовал:

- Вот вам, ребятки, бланки заявлений. Заполните и сдайте мне. На следующем собрании прием.

Заметив на их лицах недоумение, пояснил:

- Комсомол - организация массовая. Охватывать надо. Должны понимать, не маленькие...

После занятий Антон возмущался формальным подходом к важному делу, горячо доказывал порочность автоматического приема в комсомол. Игорь с ним соглашался и даже предложил написать в студенческую многотиражку. Обсудили детали. Антон взялся составить письмо. Просидел над ним до полуночи, а утром принес в университет.

Игорь прочел, похвалил.

- Одобряю, старик. Очень даже толково написано, - и протянул письмо Антону.

- Подожди, - остановил его Манжула. - Ты что, не понял? Его подписать надо. Видишь, я поставил свою подпись.

- И напрасно. Напрасно ты это сделал, - сказал Красильников. По-моему, старик, лучше послать анонимно.

- Как? - растерялся Антон. - Почему анонимно?

Игорь замялся:

- Наивный ты человек... Ну, представь последствия, если поймут неправильно. Нам тогда комсомола не видать как своих ушей. Подумай, старик, это дело очень серьезное! Пораскинь мозгами... Как говорится, во время боя сгоряча не стреляй в полкового врача...

- Но это же твоя идея...

- Разве? Что-то не припомню. По-моему, ты что-то путаешь, старичок. Инициатива была твоя. Мне лично этот Жаботинский (нового комсорга прозвали Жаботинским) очень даже симпатичен.

- Значит, не подпишешь? - вскипел Антон, успев наконец понять, куда клонит вчерашний единомышленник.

- И тебе не советую... Не обижайся. - Красильников сунул листок ему в руки. - Ну, будь здоров, некогда мне...

Дальнейшая судьба письма уже не касалась Игоря. Его подписала большая часть группы, оно было напечатано на первой странице многотиражки под заголовком "Комсомол: формальность или выбор цели", вызвало многочисленные отклики, повлекло за собой перевыборы комсорга.

То, что Игорь не захотел подписать письмо, каким-то образом стало известно всему курсу, он оказался в изоляции и вскоре ушел из университета.

Разумеется, уход Игоря был связан с какими-то более серьезными причинами, но он не удержался, чтобы напоследок не сказать Манжуле язвительно и обидно:

- Спасибо, старичок, удружил. Я, признаться, недооценил тебя. Вегетарианцы, оказывается, тоже питаются мясом.

Последний раз Антон видел его в том же году на первомайской демонстрации. Университетская колонна двигалась к площади. Звуки маршей мешались с веселым гамом, шутками, смехом. В воздух, цепляясь за разноцветные, украшенные рисунками шары, откуда-то выпустили стайку голубей, и они трепещущими белыми комками поднялись над крышами и исчезли, будто растворились, в чистой лазури неба.

Антон заметил Красильникова где-то сбоку колонны, но подходить не хотел. Перед выходом на площадь колонна начала перестраиваться, и Игорь оказался в одном с ним ряду.

- Привет будущему члену-корреспонденту, - сказал он. - Как жизнь, старичок?

- Спасибо, ничего, - ответил Антон. - А ты с нами?

Наверное, в его вопросе прозвучал отголосок старой обиды, потому что Игорь насторожился:

- Да нет, шел вот мимо, увидел знакомых... - И надменно, видимо, из желания самоутвердиться, добавил: - У меня, старик, есть дела поважней.

- Ну-ну...

После этого оставаться в колонне Игорь уже не мог и решил сорвать зло:

- Эх, с каким удовольствием я врезал бы тебе по морде, старик, ты себе даже не представляешь!

- А ты попробуй. - Антон сделал шаг вперед.

Игорь с опаской посмотрел на ребят, начинавших прислушиваться к их разговору.

- Да катись ты... очкарик. Вместе со своими ублюдками-друзьями.

Он коротко сплюнул под ноги и, круто повернувшись, стал пробираться сквозь толпу.

Это был уже другой Красильников, незнакомый, чужой, - Красильников, которого Антон Манжула совсем не знал...

Глава 5

12 февраля

СКАРГИН

С тех пор как Красильников признался в неосторожном убийстве, не меньше недели мы топтались на одном месте, делая непрерывные, но тщетные попытки выбраться на оперативный простор. Тянулись дни, заполненные беготней, сбором различных справок, сведений, запросами, допросами, и все это к вечеру неизменно оборачивалось впустую или почти впустую затраченным временем.

Должно быть, я несколько сгустил краски, говоря о бесполезно потраченном времени, потому что благодаря этим запросам и справкам к концу второй недели у нас сложилось более или менее полное представление о личности обвиняемого, однако обстоятельства дела по-прежнему оставались далеко не ясными.

Красильников упорно держался за свое, твердил одно и то же, с той лишь разницей, что для каждой следующей встречи придумывал новые живописные подробности то относительно Волонтира, то относительно себя. За неимением лучшего приходилось выслушивать его фантасмагории (будь моя воля, водил бы на такие допросы режиссеров детективных фильмов, чтобы лишать их иллюзий о киногеничности работы следователя: прежде чем найти Рембрандта, иногда приходится изрядно попотеть).

Он попросту водил нас за нос, и то, что со временем суд расценит его поведение как отягчающее вину обстоятельство, меня лично утешало весьма слабо - это было все равно что ставить горчичники при открытом переломе ноги.