Между двух огней - Ande

корытом.

Потом мы час искали в темноте выброшенного за борт. И он таки нашелся. И мы вытащили его из воды и я, для профилактики, зарядил ему в челюсть. А потом сказал им, что они будут жить только если мы вернемся в Бари. Капитан кивнул.

Перед тем как сойти в ялик, я отдал сеньёру Галлиани сто фунтов, и пообещал вырвать яйца, если он недоволен. Тот горячо заверил, что он очень доволен.

В Палас-отеле мы своим видом произвели фурор. Яков был одет в наряд охотника с пробковым шлемом. А я и вовсе выглядел его прислугой.

Запершись в номере, наконец-то открыли ранец. В нем оказалось четыреста шестьдесят тысяч фунтов стерлингов и сорок золотых червонцев россыпью на дне. Я налил себе коньяка и сказал:

— Ну что же, неплохо. Половина ваша, барон.

— Ты обещал двадцать пять процентов.

— У меня приступ щедрости, пользуйся.

— А я соглашусь! Ты, Кольцов, наверняка думал что я откажусь. Но общение с тобой меня многому научило!

— Больше не получишь!

— А если тебя подпоить?

— Ну, это уже чистое иезуитство. Не забывай, что ты человек чести!

— Это если в карты играть. А когда про такие деньги, то я — француз!

— Еще слово, барон, и я вспомню, что ты немец.

— Какой же ты алчный, Иван Никитович. Лучше скажи, что дальше будем делать?

— Для начала, немедленно сваливаем из Бари. А потом поездом едем в Берн.

— Зачем?

— Я спокоен, барон. Вы настолько бестолочь, что то, что у меня коварно вымогли, вернется ко мне быстро. Короче, приводим себя в порядок и на поезд. В Болонье сядем на Цюрихский экспресс.

Глава 12

Охрана не хотела нас пускать. Несмотря на то, что мы оба одеты в новые визитки, сверкаем ботинками и улыбками, рюкзак все портит. Банк Pictet & Cie в Цюрихе к вопросам безопасности относится серьезно. Двое с рюкзаком и саквояжем, пришедшие пешком туда, где тусуются принцы крови, члены королевских семейств и диктаторы в изгнании, выглядят крайне неуместно. А мне просто захотелось подышать воздухом, и пройтись по Фрейгштрассе. Заодно посмотреть, не шляется ли кто за нами. Я небрежно обращался со своей паранойей всю дорогу до Цюриха, и теперь она мне мстит.

Дорога от Бари до Болоньи утомила отсутствием отдельных купе. Темпераментные итальянцы надоели до смерти. Потом мы переоделись в магазине готовой одежды, и первым классом отбыли из Болоньи в Цюрих, а не в Берн. Наверное, это подсознательное, но я стремился подальше от Италии.

Баулы с вещами и рюкзак с деньгами я сдал в багаж. Когда Мейдель понял, что я сделал, он заявил, что видимо скоро на полях Жуаньи появится его собственный раб. Который до самой смерти будет отрабатывать утерянные сокровища. Я, в Париже, много беседовал со знающими людьми. Они уверили, что единственный более-менее надежный и простой способ протащить из Италии в Швейцарию небольшую по объему контрабанду — в качестве багажа пассажира первого, или люкс класса. Поэтому я почти умертвил паранойю и демонстрировал непробиваемый оптимизм. И довел таки барона практически до обморока. По прибытии я сунул купюру проводнику и распорядился доставить наш багаж в отель Baur au Lac. И налегке пошел на такси. Мейдель злобно сопел рядом.

Мы заняли четырехкомнатный номер с двумя спальнями, и видом на Цюрихское озеро. Яков грустно пил ром, и рассказывал, что он думал прикупить замок в сорока милях от его жилища. Там есть канализация и горячая вода. Как жаль, что жить в комфорте так и останется мечтой.

А я слушал радио. В гостиной приемник «Телефункен». Богато отделанная красным деревом тумба, с таинственно мерцающей зеленым круглой шкалой, и костяными ручками переключения и поиска частот. По Берлинскому радио шло то, что позже назовут художественные чтения. Какой то прекрасный артист читал Ницше. Виртуозно играя голосом, богато модулируя и акцентируя, он рассказывал о сверхчеловеке, и его судьбе. Сука-Гебельс очень талантлив. И работает на перспективу. Немецкие слушатели, даже если ничего не поняли — точно прониклись.

Когда спустя минут сорок багаж доставили, Мейдель, на радостях, сунул бою десять фунтов. И заявил что я чудовище. Я пошел в душ.

Весь следующий день мы посвятили созданию имиджа людей, достойных посещения скромного и неброского банка Pictet & Cie. С утра был приглашен портной, с задачей достойно одеть к следующему утру двух джентльменов. Посыльный унес в типографию заказ на изготовление визитных карточек. С Яковом проблем не было — Барон Мейдель. Винодел. Жуаньи. А я завис. В конце-концов решил, что Айвен Колтцофф, политолог, аналитик — самое оно. Париж, ясное дело. Барону пояснил, что любому при одном лишь взгляде на меня сразу видно незаурядного аналитика и крупного политолога.

И вот охрана нас тормознула на входе. Впрочем, вежливо. Попросила подождать. Клерк, вышедший узнать что нам угодно, завис, когда мы сообщили о размещении по двести тысяч фунтов каждый. Нас немедленно принял сам управляющий Цюрихским отделением, господин Тим Келлер. Был подан кофе, коньяк и сигары. Яков попросил рому. Приседая под тяжестью, клерк унес рюкзак с саквояжем для пересчета.

Банк, в который мы обратились — типичный швейцарский банк. Мое послезнание подсказало только, что он остался независимым банком и в двадцать первом веке. И не был замешан в играх с нацистами. Банк хранения и приумножения. Кажется, так звучит их девиз. Кредитов не дает. Получив средства, гарантирует их сохранность и банковский процент, при максимальной анонимности, которая будет нарушена только в конце двадцатого века. Да и то неохотно.

Яков Карлович вел себя для принявшего нас банкира привычно. И если бы меня не было, он бы барственно заявил, что-то типа, вы любезный примите ка деньги на хранение. И, без всякого сомнения, его бы обслужили в лучшем виде. Он выглядел здесь своим и привычным. Нужно будет ему монокль посоветовать, чтоб уж полностью соответствовал.

Со мной господин Келлер беседовал долго. Я посетовал, что кузен, то есть Мейдель, далек от финансовой сферы, и я вынужден вникать. После этого мы углубились в детали. Банкир был впечатлен. Но, я думаю, любой бизнесмен