Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944 - Евгений Доллман

Лед был сломан. Стоит ли говорить, что Гиммлер никогда не пробовал все те многочисленные рыбные блюда, которые стояли перед нами, и я вынужден был прочитать ему целую лекцию. Его сосед пустился в разглагольствования о напряженной сексуальной жизни некоторых морских обитателей, которые лежали на наших тарелках. Обед, состоявший исключительно из рыбных блюд – их было, по самым грубым подсчетам, не менее двух десятков, – смог бы по достоинству оценить даже сам Лукулл. Думаю, что Гиммлер предпочел бы обыкновенную немецкую отбивную с подливкой, но он отдал должное изысканным блюдам, предложенным его коллегой-эпикурейцем. Разноцветные вина в бокалах разной формы тоже оказали свое воздействие, хотя Гиммлер пил очень мало.

Я старался не увлекаться вином, а на еду времени совсем не осталось. Это было очень печально, но со временем опыт подсказал мне, что умный переводчик перекусывает до начала работы или наедается до отвала после нее. К выпивке все подходят индивидуально, но я обнаружил, что моя голова работает лучше всего, если я пью только два сорта вин и воздерживаюсь от сладких ликеров. После обеда, продолжавшегося несколько часов, гости вышли на террасу полюбоваться голубым морем, чьи дары они только что поглощали в непомерных количествах. Гиммлер, который, очевидно, не привык к таким обильным обедам, выглядел уставшим. Он принялся угощать меня и своих спутников рассказами о древней истории Остии и другими историями, почерпнутыми им в Бедекере, но вздохнул с видимым облегчением, когда пришло время садиться рядом с доном Артуро в машину и ехать в Рим. Перед отъездом принесли итальянское шампанское, называемое «Принчипе ди Пьемонт» – холодное, сухое и, к счастью, вполне приличное, – которое было выпито за здоровье гостей и руководителей тех стран, откуда они приехали, – королей, императоров, президентов и диктаторов. Я осушил свой бокал за мою приятную жизнь в пансионе Яселли-Оуэн и за мой прекрасный любимый Рим.

Глава 4

Шефы полиции

Молодой лорд Байрон писал, что однажды утром он проснулся знаменитым. Я же однажды утром проснулся и обнаружил, что состою в СС.

Я не собираюсь ни перед кем оправдываться, не входит в мои намерения и перекладывание ответственности на чужие плечи. Я оказался в рядах СС по причине того, что немцы и итальянцы считали меня хорошим переводчиком, и эта репутация закрепилась за мной после вышеописанного банкета начальников полиции. Если бы к моим услугам в Остии прибегли европейские министры образования или сельского хозяйства, моя жизнь, вероятно, сложилась бы иначе. Но так уж получилось, что люди, обедавшие в тот день и общавшиеся с моей помощью, возглавляли полиции Германии и Италии.

Я мог бы, конечно, в тот ноябрьский день отказаться от зачисления в ряды СС в качестве оберштурмфюрера в отеле Vier Zahreszeiten, и многие немцы заявили бы теперь, что в моем положении поступили бы точно так же. Я принял предложение, во-первых, потому, что знал, что в противном случае вряд ли смогу вернуться в Рим, и, во-вторых, потому, что я с 1927 года не жил в Германии и, имея опыт общения только с итальянскими полицейскими, плохо понимал, что на самом деле представляют собой Генрих Гиммлер и его СС. Более того, мое членство в СС никоим образом не ограничивало моих действий – я мог продолжать свои исследования жизни Фарнезе и работать переводчиком. Об этом мне было заявлено во время беседы с руководителем личного состава СС и его помощниками. Моя деятельность должна была протекать в Италии. Я должен был работать в качестве переводчика, а также поддерживать и расширять контакты среди итальянцев в самом тесном сотрудничестве с обоими немецкими посольствами в Риме. Особо оговаривалось, что я не буду иметь никакого отношения к делам полиции, хотя подразумевалось, что моя дружба с доном Артуро Боккини будет укрепляться.

Многие профессиональные и непрофессиональные наблюдатели ломали голову над вопросом – что заставило меня вступить в СС. Знаменитый на весь мир эксперт по флорентийскому искусству и признанный знаток Возрождения Бернхард Беренсон посвятил мне несколько абзацев в своей книге «Слухи и раздумья», опубликованной издательством «Саймон и Шустер» (Нью-Йорк, 1952). Среди прочего он писал: «Это – некий Доллман, привлекательный мужчина слегка за сорок, образованный и доброжелательный светский человек, утверждающий, что он шестнадцать лет прожил в Риме. В каком качестве – остается неясным. Он не состоял ни на дипломатической, ни на консульской службе. Не занимался ни торговлей, ни финансами. О красивых светских женщинах он говорит как о личных друзьях, называя их просто по имени и зная их ласкательные прозвища».

Старшина корпуса искусствоведов заканчивает мою характеристику следующими словами: «Как мог штатский человек такой культуры, ума и рассудительности стать лейтенантом Гиммлера?»

Современный британский историк Джеральд Рейтлингер в книге «СС. Алиби для нации» (Хайнеман, 1956) пишет: «Трудно сказать, что заставило капитана Евгения Доллмана, одного из гиммлеровских интеллектуалов, вступить в ряды СС. Он был историком искусства, воспитанным на римской культуре, и свободно говорил по-итальянски. Он был вхож в лучшие дома и состоял в хороших отношениях с графом Чиано».

Определить мотивы человеческих поступков всегда бывает очень трудно. Я могу сказать только одно – я не испытывал финансовых затруднений. Я жил хорошо и удобно, и моя жизнь после того, как я поддался так называемым мотивам, не стала лучше – она сделалась только более напряженной. Я вступил в СС не потому, что меня толкали на это честолюбивые мечты. У меня их, к сожалению, не было, иначе моя книга о кардинале Фарнезе была бы написана. Кроме того, политические амбиции для историка равносильны самоубийству. Изучая историю, он может сполна оценить, каким ужасным опасностям подвергали себя исторические персонажи с таким геройским мазохизмом. Нет, принять решение вступить в ряды СС меня заставили вовсе не политические амбиции. Может быть, это было страстное желание Биби видеть меня в форме? Я очень нравился ей в мундире, но вряд ли это было главной причиной. Оглядываясь назад, я думаю, что мотивы моего поступка были смесью безрассудства, простодушия и, превыше всего, нежелания видеть, как мое временное пристанище в Риме и Италии погружается в хаос. Если бы я тщательнее обдумал свое решение, я бы догадался, хотя бы по моему успеху на обеде в Остии, что взбираюсь на спину тигру, с которого потом невозможно будет спрыгнуть. Однако тогда эта мысль не приходила мне в голову, и все потому, что я с самого начала понравился Артуро Боккини. Несмотря на мое огромное уважение к этому большому синьору и полицейскому шефу в лайковых перчатках, я не питал никаких иллюзий по поводу мотивов его действий. Во время своего первого визита в Берлин он встречался со многими немецкими полицейскими всех рангов. Он узнал их еще лучше в 1938 году, когда в Рим в качестве немецкого полицейского атташе прибыл человек по имени Герберт Каплер. В сравнении со всеми этими людьми я был приятным и сговорчивым человеком. Я любил Италию обреченной любовью всех немецких романтиков и классицистов, поэтому у меня была ахиллесова пята – а какой шеф полиции не любит иметь дело с теми, кто имеет ахиллесову пяту?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});