Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944 - Евгений Доллман

Как один миг пролетели годы, наполненные переводческой работой, из которой я извлек много полезных уроков, общением с теми, кто записал свои воспоминания о столь различных мирах, и обработкой и компиляцией материалов о жизни Фарнезе, собранных мною в Риме, Парме и Неаполе, годы, прошедшие со времени моего возвращения с берегов залива Парфеноне.

В «белом» посольстве на Квиринале господин фон Хассель тщетно пытался скрыть под формой бригадефюрера NSKK свою неприязнь и презрение к новому режиму Германии. Однако в очаровательном оазисе «черного» посольства, которое представляло Германию в Ватикане, не наблюдалось ничего подобного. Вилла Бонапарте была в свое время резиденцией любимой сестры Наполеона, Паолины, о чем свидетельствовали статуя корсиканца в полный рост, установленная в вестибюле, и изображение полуголой богини, облаченной в платье эпохи Директории, украшавшее потолок. Диего фон Берген был назначен на пост посла в Ватикане сразу же после Первой мировой войны, и если считать дипломатию искусством умолчания и умения понимать тончайшие оттенки слов, то он был primus inter pares[8] среди кардиналов папского двора и других дипломатических представителей, аккредитованных при его святейшестве. Конечно, Бергену было легче, чем его коллеге фон Хасселю, которому все время приходилось лавировать между национал-социализмом и фашизмом, зато ему очень сильно мешала та ненависть, которую Гитлер и его ближайшие советники испытывали к церкви. Я до сих пор считаю Бергена моим наставником в политико-дипломатических делах. Благодаря нашей общей любви к искусству и литературе XVI века, великим знатоком которых он был, он интересовался моей деятельностью, выходившей за рамки привычной социальной жизни посольства. Один или два вечера в месяц посол принимал меня в своем личном кабинете, стены которого были заставлены шкафами с бесценными пергаментными инкунабулами (первопечатными книгами, изданными до 1501 года) из его личной коллекции. Дворецкий приносил выдержанный портвейн, и дон Диего, унаследовавший от своей матери испанскую кровь, рассказывал мне о своей дипломатической карьере, которая на столько лет приковала его к Риму. И пока звучал его тихий голос, высокие деревья в парке, в котором Паолина Боргезе-Бонапарт решала совсем иные проблемы, мягко шелестели своими листьями под дуновением понентино, морского бриза, приносящего в испепеленный солнцем город вечернюю прохладу.

Дон Диего говорил о Винкельмане, Грегоровиусе и своих предшественниках в Ватикане, представлявших здесь королевскую Пруссию, – в частности, о Курде фон Шлё-цере, чья прославленная книга Römische Briefe («Римские письма») в наши дни, подобно многим другим произведениям, совершенно забыта, – словно они были его старыми добрыми друзьями. Он рассказывал о них не так, как профессор Куртиус – «какими я их считаю, какими я их вижу», – а описывал, какими они были в действительности. Он поведал мне о своей яростной борьбе с князем фон Бюловом, который после войны жил недалеко от посольства на своей величественной вилле Мальта. Именно Берген своими тайными интригами не допустил, чтобы величайший византиец при дворе кайзера после отставки Бетмана-Гольвега стал во второй раз канцлером. Ни в одной из опубликованных исторических работ я не прочитал того, что сообщил мне во время этих бесед Берген, – о камарилье, окружавшей кайзера, Эйленбургах, Гольш-тейнах и Харденах, поскольку, в отличие от многих менее значительных политических фигур, фон Берген не оставил мемуаров для потомков.

От старого дипломата, среди старинных книг и аромата выдержанного портвейна, я узнал подробности еще одного очень поучительного исторического эпизода – переговорах о конкордате 1933 года, в которые Гитлер вступил из соображений престижа, а Ватикан – по необходимости. Фон Берген не принимал в них никакого участия, понимая, что Берлин ведет двойную игру и что его личное участие неизбежно приведет к тому, что курия перестанет ему доверять. Он предоставил возможность вести переговоры Францу фон Папену, этому донкихоту немецкой истории, и монсеньору Каасу, злополучному могильщику Центристской партии Германии.

Диего фон Бергену очень помогала в выполнении сложных обязанностей жена Вера. Она была дочерью советника фон Дирксена, чья красивая роскошная вилла на Маргаретенштрассе была одним из самых знаменитых и часто посещаемых мест берлинского дворцового общества во времена правления Вильгельма II.

Роскошные приемные залы виллы Дирксена украшали шедевры итальянского Высокого Возрождения, приобретенные под руководством Вильгельма фон Боде, правящего короля берлинского художественного мира. Хозяин дома был личным другом кайзера, который любил встречаться в его доме со своими ближайшими помощниками во время частных обедов. Нередко на них появлялся и адмирал Тирпиц, обладавший впечатляющей бородой и не менее впечатляющим даром убеждения, которому слишком часто удавалось привлечь все внимание кайзера к себе и своим опасным планам расширения военно-морского флота.

Другим осколком императорской эпохи был Государственный секретарь Ричард фон Кюльман, чей блестящий дар общения можно было часто наблюдать в тесном кругу, когда он в более поздние годы гостил у посольской четы в Риме. К сожалению, его гораздо больше интересовали красивые женщины, изысканные обеды и свои собственные коллекции произведений искусства, чем политика.

Вера фон Берген была прирожденной женой посла, главным образом потому, что никто никогда не замечал, чтобы она выпячивала себя. С решимостью породистого скакуна, которого не остановит никакое препятствие, привычное или непривычное, она храбро подписывала приглашения людям из всех слоев общества и всех политических ориентаций. И хотя все предсказывали неизбежный скандал, ее вечера всегда проходили без сучка без задоринки. Надо признать, что члены Святого колледжа и высшая ватиканская аристократия приходили в изумление, обнаружив, что на вечер приглашены люди, которых они, в отличие от себя, считали вовсе недостойными такого приглашения, но, когда их изумление проходило, они испытывали огромное удовольствие от общения с ними.

Я до сих пор вспоминаю один случай, совершенно не соответствующий теме моей книги, который, однако, прекрасно иллюстрирует дипломатический талант Веры фон Берген.

После того как в феврале 1943 года граф Галеаццо Чиано, зять Муссолини, был уволен из министерства внутренних дел, его назначили послом Италии при Святом престоле, то есть он получил пост, для которого любой из сорока пяти миллионов его сограждан подходил гораздо лучше, чем он. Умная жена Чиано Эдда, полная кипучей энергии, любимая дочь Муссолини, стала женой посла в Ватикане, и на долю фрау фон Берген, как дуайена дипломатического корпуса, аккредитованного при папе, выпала странная обязанность представить ее своим коллегам женского пола и дамам «черной» аристократии. Эдда Чиано-Муссолини до этого привыкла вести такую жизнь, какую диктовали ей ее личные вкусы и наклонности. Ее приемы в доме на Виа Анджело Секки отличались гостеприимством и весельем – на них никому не было скучно. Зато чайные приемы в Ватикане, на одном из которых должен был состояться дебют Эдды, отнюдь не славились этим. Жены послов и посланников давно уже лишились очарования юности, а дамы высшего света вовсе не собирались отказываться ради Эдды Чиано от своего высокомерия.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});