Мишень для Слепого - Андрей Воронин

В один из дней Иосиф Михайлович Домбровский собрался, вышел из дома и на трясущемся, покачивающемся трамвае направился к резчику по камню Альберту Эммануиловичу Брандергасу.

Трамвай ехал медленно, даже можно сказать, полз улиткой по рельсам, скользя пантографом по проводу и подергиваясь на стыках городских рельсов. Дорога была дальняя – Иосифу Михайловичу следовало попасть на окраину Москвы. Именно там располагались мастерские, в которых работал Брандергас – старый и неопрятный во всем, что не касалось его работы, мастер.

Трамвай ехал, Домбровский поглядывал в окно, наблюдая, как проплывают, меняясь, городские пейзажи, всматривался в лица прохожих и пассажиров и видел во всех этих лицах что-то для себя новое – то, чего никогда раньше не замечал. А он, при всей своей замкнутости, был человеком чрезвычайно наблюдательным.

«Да, отвык я от жизни, от людей, от города…»

Действительно, Москва за последние пару лет очень сильно изменилась. Исчезли грязь, стихийные мусорные свалки. Многие улицы просто-таки сверкали чистотой, какой-то совершенно не характерной для Москвы и для России вообще.

«Да, жизнь идет, – размышлял Иосиф Домбровский, – и я со своими начищенными башмаками, отутюженными брюками, белой рубашкой и бабочкой наконец-то вписываюсь в эту красивую жизнь».

Он любовался молоденькими девушками – ему нравились их прически, длинные ноги, короткие юбки, замысловатая обувь, которая поначалу немного раздражала Иосифа Михайловича, но скоро он к ней привык и даже стал находить определенную прелесть в неуклюжих массивных башмаках на толстой платформе и высоких каблуках и с многочисленными шнурками, заклепками и молниями.

В какой-то момент ему вдруг показалось, что за ним наблюдают. Он повернул голову и встретился глазами с высоким мужчиной в бежевом помятом плаще и низко нахлобученной кепке. В руках мужчина держал тонкие кожаные перчатки. Отчего-то неприятный холодок пробежал по спине Домбровского.

Он отвернулся и вновь стал смотреть в окно. Но от взгляда, который бросил на него мужчина в бежевом плаще и кепке – цепкого, недоброго взгляда, – настроение Иосифа Михайловича испортилось. Мгновенно улетучилась легкость и беззаботность, и все вокруг стало ему казаться абсолютно не таким привлекательным, как еще несколько минут назад.

«Тянется этот трамвай, как катафалк», – с раздражением подумал Домбровский, хотя трамвай на самом деле покатился быстрее.

Остановки через две старик Домбровский резко обернулся. Мужчины в бежевом плаще уже не было.

«Наверное, мне показалось. Нервишки шалят, хотя не должны, у меня же все в порядке. Вот везу деньги, сейчас поговорю с хорошим человеком, узнаю, когда будет готова плита, и отправлюсь домой. Сегодня разберусь с одним офортом Рембрандта, с тем, на котором мельницы… – Домбровскому почему-то всегда нравился этот офорт, еще с тех пор, когда Иосиф Михайлович учился в художественном институте на отделении графики. – Да, да, приеду, перекушу и усядусь за рабочий стол».

Он вышел за одну остановку до конечной. Осмотрелся по сторонам. Вместе с ним из трамвая вышли еще несколько человек. Надо было пройти полквартала, свернуть во дворы и там, за бетонным забором, в двухэтажном здании, сложенном из белого силикатного кирпича, помещались мастерские, где делали надгробия, оградки, отливали скульптуры – в общем, занимались всем тем, что связано с установкой памятников на могилы.

Иосиф Михайлович, внимательно глядя под ноги, чтобы не запачкать начищенные до блеска башмаки, двинулся знакомой ему дорогой. Вскоре он оказался перед железными воротами и калиткой в бетонном заборе.

И ворота, и калитка были заперты. Рядом с калиткой имелось окошко. Иосиф Михайлович костяшками пальцев постучал в стекло, и тут же в окошке возникло припухшее лицо сторожа с сивыми космами и похмельно мутными глазами.

– Кого надо? – дохнув перегаром на Иосифа Михайловича, злобно спросил сторож.

– Мне нужен Альберт Эммануилович Брандергас.

– Чего все идут к этому Брандергасу, будь он неладен? Я всех пускаю, а он хоть бы стакан портвейна когда налил. Вот уже морда нерусская! – сказал сторож и принялся сморкаться в скомканный грязный платок.

Но тем не менее калитка открылась, и Иосиф Михайлович вошел во двор. Он здесь бывал уже дважды, но тогда, убитый горем, не обратил внимания, как выглядит двор. А сейчас он был изумлен. Плотно, один к одному, стояли памятники, самые разнообразные – с крестами и без крестов, со звездой Давида, с лебедями и херувимами, с чашами, крашенными бронзовкой, с драпировками, отлитыми из бронзы, с надписями старославянским шрифтом и новыми модными шрифтами… Лежали гранитные плиты, еще без надписей, в них были лишь просверлены отверстия для винтов, которые будут когда-нибудь держать эмалированный портрет того, кто упокоится под памятником.

Иосиф Михайлович, держа трость в руках, не спеша двигался среди памятников. Он обратил внимание на монумент какому-то военному. Высеченный из мрамора человек держал в руке телефонную трубку.

«Наверное, какой-нибудь генерал», – решил старый гравер.

Иосифу Михайловичу очень понравилась маленькая скульптура ребенка в ниспадающих одеждах. Ребенок был похож на ангела. Под ним – небольшой круглый постамент, выполненный как капитель колонны ионического стиля.

Иосиф Михайлович подумал: «Даже то, что окружает смерть, может быть красивым».

Из открытых окон двухэтажного дома слышались ругань, смех, крики, гудение станков, грохот молотков.

«Целая индустрия…»

Иосиф Михайлович поднялся на крыльцо. Ему на глаза попался немного подвыпивший молодой парень в грязном комбинезоне.

– Скажите, молодой человек, – обратился к парню Иосиф Михаилович, – где бы я мог увидеть Альберта Эммануиловича Брандергаса?

– Этот старый черт сегодня сидит вон там, перебрался в комнатку. Но к нему сейчас не зайдете, там у него новые русские заказывают памятник какому-то банкиру.

– Банкиру? – удивился Иосиф Михайлович. Ему казалось, что все сегодняшние банкиры слишком молоды для смерти.

– Наверное, слышали, по телевизору на прошлой неделе еще показывали… Взорвали прямо на Кутузовском. И его, и охранников. Так вот друзья пришли заказывать памятник. А кто же лучше Брандергаса сделает? – парень плюнул себе на ладони, вытер их о комбинезон. – Туда вон идите, – он махнул рукой и пошел покачиваясь по длинному коридору.

А гравер пошел туда, куда указал парень. Подойдя к приоткрытой двустворчатой двери, Домбровский остановился.

– Нет, нет, что вы, – услышал он сипловатый голос Брандергаса. – так дело не пойдет. Я работаю не за деньги. Я уже старый человек, и мне много денег не надо. Я работаю ради искусства. Всего должно быть в меру. Зачем вам такой большой памятник? Да это же целый Давид Микеланджело получится! Вы же не мавзолей, уважаемые, собрались строить, а скромную могилу.

– Нет, скромную, отец, нам не надо, – ответил мужской голос с кавказским акцентом. – Нам надо побогаче, чтобы красиво вышло. Чтобы – заходишь на кладбище и сразу видишь: Гарик Нурикян лежит, а не кто-нибудь. Издалека должно быть видно. Землю мы уже купили, и земли достаточно. Будем делать большой памятник.

– Ну, тогда, уважаемые, вам не ко мне. Там есть Исаак Заирович, идите к нему. Он любит большие памятники, а я люблю скромные, но со вкусом.

– Послушай, старик, – послышался еще один мужской голос, – нам нужен со вкусом, но большой.

– Нет-нет, уважаемые, я сказал свое слово. Ваш заказ мне не подходит.

– Ну что ж, вы странный человек, не хотите заработать денег. Значит, их получат другие.

Дверь распахнулась, и из мастерской Брандергаса вышли трое мужчин в длинных кашемировых пальто с яркими шарфами. Один достал из кармана сотовый телефон, набрал номер и вступил с кем-то в деловые переговоры:

– Да я тебя удушу, козел! Урою на хрен, если котировки упадут! Все скупай, понял?! Понял, урод?..

Когда в двери появился Домбровский, Брандергас, взглянув поверх очков на вошедшего, тут же поднялся и шагнул навстречу.

– О, какие люди! Вот вас мне приятно видеть. А то лезут к старому Брандсргасу со всевозможными глупостями. Памятник им большой понадобился… Не хочу я этим заниматься. А вот с вами, почтенный Иосиф Михайлович, встретиться мне приятно. Я уже все придумал, вам непременно понравится, как я обещал.

– Извините, что задержался, Альберт Эммануилович… Нерасторопен стал в старости…

– Да что вы! Присаживайтесь на это кресло, оно почище. Старый Брандергас сейчас вам все покажет.

Они словно соревновались, кто из них старше.

– Спасибо, я и постоять могу, в трамвае насиделся, возраст, конечно, свое берет, но кое-какие силы еще есть.

– Возраст, возраст, при чем здесь он? Главное, чтобы в сердце молодость осталась.

– Верно! В сердце и руках.