Гнев. История одной жизни. Книга вторая - Гусейнкули Гулам-заде

Утром, покидая Калат, я проводил друзей до знаменитых ворот. Курбан-Нияз в тихом месте рассказал мне, что со всех концов Ирана идут вести одна тревожнее другой: повстанцы терпят неудачи. Реакция победила в Реште, в Мешхеде, в Тавризе. Кавам-эс-Салтане, как шакал, чувствуя безнаказанность, рвет и терзает свои жертвы. На днях в Ширазе его подлые псы расстреляли семь членов партии «Адалят».

Возле ручья Субхан отошел чуть в сторонку и наклонился к воде, рассматривает искрящиеся под лучами солнца разноцветные камешки на дне речушки.

— Запомни на всякий случай,— полушепотом говорит мне на прощанье Курбан, — время сейчас трудное, в любую минуту ты можешь пригодиться нам. Ты — ближе нас к свободе...

Курбан-Нияз кивнул в ту сторону, где простирались неоглядные просторы Советского Туркменистана.

— Если к тебе придет человек и скажет, что он из Мешхеда, ты поинтересуйся, как там дела... Я, мол, бывал в Мешхеде. Он ответит, что все хорошо и добавит: «Вам шлет привет тетушка Гульчехра». Кстати, она и в самом деле низко тебе кланяется.

— Спасибо. Передай и ей привет! Друзья строги, задумчивы.

— Что ж, оставайся, господин ождан, охраняй границу. Спасай его величество Кавам-эс-Салтане от большевистской чумы,— тихо говорит Курбан.

И мы расстались.

«Гости ходят косяками»,— говаривала когда-то тетя Хатитджа. Это — правда. Не успел я проводить Курбан-Нияза и Субхана Рамазан-заде, как в Калат пожаловал сам генерал-губернатор Хорасана — жирный, как боров, и самодовольный, как индюк, Гусейн-хазал. Он объезжает заставы с инспекторской проверкой.

Я встретил его у ворот заставы.

— Застава, смирно! Господин генерал, пограничная застава в количестве восьмидесяти человек находится в полной боевой готовности!

— Вольно! — Гусейн-хазал высок, широкоплеч. Карие глаза цепко ощупывают строй.— Здравствуйте, славные пограничники! Далеко идет о вас добрая молва. Вы стоите на страже Ирана от большевистской чумы!

«Говорит словами Курбан-Нияза»,— подумал я.

Генерал осмотрел заставу: оружейный, продовольственный склады, казарму, конюшню. По всему видно — остался весьма доволен.

— Господин ождан,— сказал он,— вы заслуживаете похвалы. Мы не ошиблись, посылая вас служить на этот ответственный участок.

Потом целый день мы ездили с правителем Хорасана по границе. Побывали на всех постах. Под вечер добрались до поста Нефта.

Вдали — гладкая, как бильярдный стол, равнина. Это уже другая земля... Генерал смотрит в бинокль. Далеко-далеко, у самого горизонта дымок — идет поезд.

— Там, господин ождан,— говорит генерал — голод и смерть, Люди едят что попало. Там уже не осталось ни черепах, ни лягушек, ни кошек, ни собак. Очередь дошла до грудных детей. Так аллах карает непокорных... красных.

Я согласно киваю, а сам думаю: «Ври, ври, любезный; Я-то знаю, как живут люди на той стороне. Позавчера встречался с советскими пограничниками. Обменивались взглядами... Незаметно по их лицам, осанке и лихости, что они едят кошек и собак».

— Я надеюсь, господин ождан,— Гусейн-хазал сверлит меня взглядом,— вы и ваши солдаты не вступаете в контакт с теми, с большевиками... Не ошибаюсь ли я?..

— Никак нет, господин генерал!

— Похвально, господин ождан! Такие, как вы люди нужны шах-ин-шаху!

— Я готов пожертвовать жизнью ради свободы и счастья родного народа!

Вечером правитель Калата Мирза-Ибрагим-Бузург-заде дал ужин в честь генерал-губернатора. Были приглашены и мы с Фархадом.

ГНЕВ

— Господин ождан!— крикнул Фархад, вбежав в мою комнату.— В Джамо убийство! Джамо — это небольшое селение в фарсахе от заставы, рядом с местечком Нефта.

— Кого и кто убил?

— Надир-бека — батрак Мирза...

— А где этот Мирза сейчас?

— Никто не знает, господин ождан!

— Седлать лошадей!

Фархад побежал в сторону конюшни, на ходу застегивая гимнастерку, а я стал поспешно одеваться. Воины нашей заставы — не полиция, и если преступник уйдет в глубь страны, нам до него нет никакого дела. Но будет хуже, если этому молодчику вздумается пересечь линию границы. Словом, изловить его надо немедленно, чтобы он не смог потом нарушать границу.

Через полчаса мы в Джамо. Завернули в крайний дворик. Покосилась подгнившим зубом во рту дряхлого старика ветхая лачуга; во дворе — шаром покати. Если не считать нескольких кур, да замершего в глубоком раздумье осла привязанного за ногу, никакой живности у хозяев не было. На мой окрик вышел пожилой, но еще крепкий на вид мужчина. Босой, в длинной рубахе — заплатка на заплатке.

Поздоровались.

— Говорят, в вашем селении несчастный случай?

— Не слыхал...

— А разве Надир-бек не из Джамо?

— Наш... из Джамо.

— Говорят, его убили...

— Это точно!

— А почему же говоришь, что ничего не знаешь? — Фархад не в силах скрыть возмущения.

— Так вы же говорите о несчастном случае...

— А гибель человека?..

— Убийство Надир-бека — это совсем другое! Сам Надир-бек был несчастным случаем для нашего селения, а теперь — слава аллаху...

— А за что Мирза убил его?— спрашиваю я.

— Пять лет назад, когда Мирза женился,— наш собеседник запустил руку под рубашку и с наслаждением почесал спинку между лопатками.— Так вот, когда Мирза женился, Надир-бек дал ему взаймы десять туманов. За пять лет долг вырос в пять раз. Если бедняга Мирза не мог возвратить десять туманов, то разве мыслимо выплатить пятьдесят? С трудом он нажил жену и двоих детей. А еще — ишака и четыре козы... Так живут почти все в Джамо. Наше селение в долгу у этого кровопийцы...

Мужчина зло выругался. Видать, крепко ненавидел он Надир-бека.

— Я говорю,— продолжал он,— все мы должны беку, но Мирзу он беспокоил больше и злее других. Требовал долг, Мы-то знаем, почему Надир-бек досаждал ему... жена Мирзы первая красавица не только в Джамо! А старый развратник бек любил молоденьких красивеньких. Одним словом, Мирза долго терпел, а потом решился. Прошлой ночью он подкараулил бека...

— А куда сам девался?

— Про это, господин военный, я не знаю. Другие тоже ничего не скажут. В горы ушел...

— А семья?

— Осталась здесь. Были бы дети побольше, а с грудными далеко не уйдешь.

Мы осмотрели место происшествия, поговорили еще с двумя-тремя жителями и ни с чем возвратились на заставу. О случившемся я доложил Мирзе-Ибрагим-Бузург-заде.

А когда Калат окутали густые сумерки и Кабуд-Гумбад погрузился в тихий, безмятежный сон, я сказал дежурному, что вернусь часа через три и выехал за ворота заставы.

Икбал понес меня той же дорогой, по которой мы с Фархадом недавно ехали. В Джамо я снова постучался в покосившиеся ворота. Хозяин не заставил себя долго ждать.

— Я опять к вам!

— Добро пожаловать. Заходите, всегда мы рады гостю.

— Тороплюсь. Загляну как-нибудь в другой раз, а сейчас...— Я стал говорить тише. — Понимаете в чем дело?.. Об убийстве уже знает правитель Калата. Мирзу ищут. А. если он пойдет через границу, его задержат мои солдаты и я вынужден буду выдать его полиции. Лучше будет, если через границу переведу его я сам...

— Вы?— в голосе человека послышалось недоверие.

— Я понимаю, как это глупо: начальник заставы желает переправить за границу преступника. Кто поверит этому? Но иного выхода нет, Бедняга Мирза может попасть в лапы полиции... За что? За то, что убил изверга и кровопийцу бека. Да я сам не задумываясь ухлопал бы этого негодяя!.. Передайте Мирзе, что я готов помочь ему.

Конечно, многие в Джамо знают, где прячется Мирза. Преступником его здесь никто не считает и выдать чужому человеку не выдадут.

— Где сейчас Мирза, я не знаю, — после мучительных раздумий сказал хозяин,— но я скажу соседям, может быть они знают... Заходите ко мне, подождите. Я скоро вернусь.

Минут через десять мужик возвратился в сопровождении пяти человек: двух уже довольно дряхлых стариков, один из которых очень часто, со страшным свистом и скрипом в груди, надсадно кашлял, и трех здоровенных парней.

Первым заговорил после очередного приступа кашля старик:

— Мирза убил шакала, который истязал всех нас. И сейчас наш долг — помочь парню в беде. Рано или поздно — его арестуют, а у него семья. Так что придется Мирзе уходить туда,— он указал на север.— Но это трудное, опасное дело. Кхе-кхе, кхе!.. Если ты, добрый человек, поможешь Мирзе перейти границу, мы будем благодарны тебе... Кхе-кхе... Но если... в случае чего... кхе-кхе-кхе...

Кашель не дал ему высказать мысль, но и без того было ясно, о чем хотел сказать старик.

— Обещаю вам! — старался я убедить собравшихся.— Если не сдержу слова, то можете делать со мной что угодно.

— Посмотрим,— сказал старик.— Мы верим тебе. Уезжали из Джамо вчетвером: я, Мирза и двое парней, лиц которых я не рассмотрел.

— Они — на всякий случай, для безопасности,— сказал на прощанье все тот же старик.