Твоя смерть тебя спасет - Лена Валевская

было и дальше с юными девушками "играться".

Вот только во все времена так было, чтобы девушек крайними и единственно виноватыми выставлять. Вот такая несправедливость.

— Йих! — вдруг радостно выдал игоша и сиганул с печи.

Прямо на обеденный стол.

Который стоял метрах в трех от печи у противоположной стены. Вот уж действительно, дух, а не настоящий человеческий ребенок.

Он даже не прикоснулся к тарелкам, как вдруг их разнесло в разные стороны, шибанув о противоположные стены. Брызги свекольного супа стекали с бревен красными живописными подтеками, добавляя в общую картину беспорядка и хаоса мазок кровавой бойни.

Ждана взвизгнула и села посреди избы на корточки, прикрыв голову руками. Я с трудом подавила в себе желание убежать из этого дома куда глаза глядят. Как можно оставить девчонку одну в этом ужасе, когда ей нужна помощь и поддержка?

— Игоша! — закричала я прыгающему на столе ребенку. Стол прыгал вместе с ним. От шума и громкого стука деревянными ножками по полу я едва слышала саму себя. — Прекрати! Ты почему себя так ведешь?

— Хочу рукавички! Хочу красивые рукавички!

— Зачем тебе они? — опешила я. — Лето на дворе, а у тебя…

Я чуть было не сказала, что нет ручек и ножек, но ведь на чем-то игоша скакал и чем-то размахивал в казавшихся пустыми рукавах распашонки. Пусть прозрачные, почти невидимые, но ручки определенно были. И что плохого в желании ребенка обзавестись для них теплой одежкой?

— Ждана, у тебя есть рукавички? Игоша просит, — обратилась я к девушке, понимая, что она не слышит его вообще или от страха.

— В сенях, в сундуке, — прошептала испуганная Ждана.

Я бросилась в сени. Света из комнаты едва хватило, чтобы найти тот самый сундук с зимней одеждой и, порывшись в нем, отыскать пару женских и потому небольших, более-менее подходящих по размеру ребенку рукавичек.

— Какие славные рукавички! — обрадовался игоша и перестал прыгать. Натянул их на невидимые ладошки, залюбовался.

— Теперь ты не будешь проказничать? — с надеждой спросила я.

— А тебе не нравится? — удивился игоша. — Я же для вас стараюсь. Чтобы веселее было. А то вы кислые и грустные. Хочу веселья, хочу дурачиться!

И запрыгал вместе со столом с новой силой.

От непрерывного шума начинала болеть голова.

— Игоша! — пыталась я перекричать стук стола. — Хватит! Немедленно прекрати!

Он сейчас напоминал невоспитанного капризного ребенка, готового разнести дом ради внимания взрослого.

Очень шумного и гиперактивного ребенка.

А детям в такой поздний час вообще полагается спать.

— Спят усталые игрушки, книжки спят, — запела я колыбельную из собственного детства, заученную наизусть за все годы просмотра вечерней передачи для малышей. — Одеяла и подушки ждут ребят…

Игоша замер, заинтересованно глядя на меня.

— Даже сказка спать ложится, чтобы ночью нам присниться. Глазки закрывай! Баю-бай! — старательно выводила я знакомую мелодию. Хорошо получается или плохо, меня сейчас не волновало, лишь бы прекратилось это издевательсво со стороны маленького хулигана.

Ждана подняла голову, недоверчиво прислушиваясь. Игоша засопел, сел на краешек стола, притих. Не думаю, что Ждане приходило в голову петь для призрака. Домовой — так называла его девушка. А домовых не укладывают спать, напевая ему теплые колыбельные. Не баюкивают их.

А ведь игоша — всего лишь маленький ребенок. Пусть и давно умерший.

Вот только тот, у кого не было тела, не торопился засыпать. Я допела колыбельную, потом вспомнила еще парочку. И замолчала, когда закончились и они. Игоша начал рассерженно ворочаться.

— Еще! Хочу еще!

— Ты почему не спишь? — терпеливо спросила я. — Деткам давно пора в кроватку.

— Я не детка! Я игоша!

Вскочил на невидимые ножки и запрыгал. С утроенной силой и злостью.

— Еще! Еще!

Кажется, где-то я просчиталась.

И тут запела Жданка. Эту песню я не знала, но в ней было много повторов и легкая понятная мелодия. И вот мы убаюкивали малыша уже на два голоса. Игоша успокаивался. Дикие прыжки прекратились, и мы со Жданой незаметно выдохнули.

Вот только надолго ли нас хватит? Колыбельные иссякали, а ребенок и не думал отправляться на покой.

Скоро мы совсем выдохнемся, и что тогда будет? Как утихомирить духа?

И тут распахнулась прикрытая мною дверь в избу.

На пороге возникла темная фигура Кощея. Сверкнули ехидством черные глаза.

Он окинул насмешливым взглядом творящееся в комнате и произнес:

— Так вот куда Марья запропастилась. Вечёрки устроили? На троих? Нехорошо в гостях задерживаться, пора и честь знать.

Ждана уставилась на чародея, как кролик на удава. А я… пожалуй, обрадовалась. И сразу как-то спокойнее стало, будто вот оно, решение всех проблем, вошло в этот дом и сняло с твоих плеч тяжелый груз ответственности.

— Ой, — сказал игоша и попятился по столешнице от Кощея.

— Даже так, — произнес чародей странным голосом, разглядывая малыша. — Давненько мне такое не встречалось. Игоша, а не пора ли и тебе уходить? Вижу, подзадержался ты в мире живых, да только хватит. Ждет тебя мир другой, Навью называется. Там и дед твой, и бабка, и прочие родичи. Хочешь с ними увидеться?

Замер игоша, призадумался.

— Дед интересный был. Мне нравился. Хочу к нему!

— Вот и ладненько, — обрадовался Кощей и вскинул руку, видно, для какого-то колдовства, чтобы отправить игошу в Навь.

— Хотя нет, — вдруг передумал тот. — Не хочу.

Кощей досадливо поморщился. Опустил руку. Неужто без согласия духа от него совсем невозможно избавиться?

— Что еще? — уточнил Кощей у несговорчивого ребенка. — Что бы хочешь?

— Хочу узнать свое имя, — сказал игоша с какой-то затаенной печалью в голосе, разом растеряв всю свою смешливость. — Хочу знать, как меня зовут.

Кощей помолчал.

— Я не могу знать твоего имени. У меня нет всей моей силы, отняли ее, заперли до времени. Потому и отправить в Навь тебя могу лишь с твоего согласия. И имя не вижу, извини.

Имя? А есть ли у игоши оно вообще? Ведь ребенок умер через несколько минут после рождения, успела ли Жданка назвать своего малыша?

— Егорушка, — вдруг заговорила Ждана, поднимаясь на ноги. — Я ни разу не произносила его вслух, но носила это имя в своем сердце. Егорушка, сынок…

Игоша подпрыгнул в воздух, закрутился от радости юлой.

— Спасибо! Спасибо, мама! Это всё, что мне было нужно! Потому и оставался я рядом с тобой! А теперь я готов! Отправляйте меня к деду!

Кощей вскинул руку, и в избе сразу сделалось холодно, словно зимой при открытых окнах.

— Я не провожу тебя до Калинового моста, — сказал он игоше. — Но докину до него, на это моей силы хватит. Там тебя встретят и проведут в Навь. Легкой тебе дороги…