Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания Статьи. Стихотворения - Владимир Злобин

Он родился в 1889 г., в Гамбурге. Был в 1920—<19>23 гг. секретарем Общества мира, затем сотрудником основанного Зигфридом Якобсоном левого пацифистского журнала «Мировая трибуна»; когда Якобсон умер, Осецкий стал главным редактором. Вот и вся его карьера.

В это время Германия тайно вооружалась. Начатое при Штреземане[213] вооружение шло при Гинденбурге[214] усиленным темпом. В парламентских кругах об этом знали и не особенно скрывали. Имевший доступ в круги рейхстага, Осецкий разоблачил в своем журнале незаконные действия Веймарской[215] республики. За это он был арестован и в 1931 г. приговорен к восемнадцати месяцам тюрьмы. Но был освобожден до срока, попав 22 декабря 1932 г. под рождественскую амнистию. Однако в феврале 1933 г. за то, что объявил себя антифашистом, был опять арестован, и его журнал закрыт в марте того же года. Больше он на свободу не вышел. Дверь тюрьмы захлопнулась за ним навсегда.

Сначала его заключают в зонненбургскую тюрьму, в ее восточное крыло, в особую круглую резиновую камеру, где он медленно задыхается (Нобелевская премия еще не получена, но Гитлер уже у власти). Тюрьму посещают представители иностранной прессы, до которых дошел слух о нечеловеческом обращении с заключенными. Но гости застают идиллию: заключенные веселы, сыты, распевают под гармонику песни (около каждого переодетый тюремщик), чуть ли не отказываются выходить на волю. Известный журналист Кникербокер спрашивает Осецкого, не надо ли ему чего-нибудь. Едва держащийся на ногах, Осецкий отвечает: «Пришлите мне наиболее полное описание средневековых пыток».

Его переводят в дом заключения в Эстервенгене. Там порка, темный карцер и другие истязания, как, например, подвешивание за руки на тридцать сантиметров от пола. Там же, по свидетельству Осецкого и его товарищей, ему путем впрыскиваний был привит туберкулез, от которого в мае 1938 г. он и умер.

В 1936 г. Нобелевский комитет присуждает Осецкому премию мира.

Немецкие газеты того времени очень напоминают советские после премии Пастернаку с той лишь разницей, что заговор, в котором обвиняется Нобелевский комитет, не «ультрареакционный, а революционный» — коммунистический. Против Осецкого, как против Пастернака, печатается ряд клеветнических статей, в которых он смешивается с грязью. В Париже гадают: поедет Осецкий за премией или не поедет, выпустит его Гитлер или нет? Но Гитлер его не выпускает. Он делает попытку премию присвоить и поручает немецкому послу в Стокгольме получить ее вместо Осецкого. Но ничего не выходит, и Осецкий в конце концов от премии отказывается («добровольно», как Пастернак).

Геринг, Химлер и Гейдрих между собой согласны Осецкого из тюрьмы вообще не выпускать. Но для виду его переводят сначала в берлинскую городскую больницу, потом в санаторию «Норден» в Нидершенхаузен под Берлином, где он по-прежнему — в полной власти гестапо и где 4 мая 1938 г. умирает от общего туберкулеза.

Его тело сжигают в присутствии чиновника гестапо. Но урна с пеплом остается безымянной — пока в Берлин не вступает победоносная советская армия.

В моем «Литературном дневнике», в тетради 82 «Возрождения», я писал об одном моем знакомом русском инженере, ставшем французом, который из недавней поездки в Россию вернулся «очарованный и умиротворенный». Некоторые читатели почему-то думают, что это — Е.М. Яконовский[216]. Во избежание каких-либо недоразумений считаю своим долгом заявить, что человек, которого я имел в виду, ничего общего с Е.М. Яконовским не имеет. Я не знал даже, что он — инженер.

В.З.

«Лолита» и «Распад атома»[217]

В «Новом русском слове» от воскресенья 19 октября 1958 г. была напечатана статья Марка Слонима об изданной в Америке новой английской книге Владимира Набокова[218] (Сирина) «Лолита»[219].

Первым изданием эта книга вышла в Париже, в издательстве, специализировавшемся на эротике и порнографии. Потому ли, что книга английская и ее специальный издатель предназначал ее для специального, главным образом иностранного, круга читателей, или по каким-либо другим причинам ее появление в Париже прошло незамеченным. О ней ходили смутные слухи, но в широких литературных кругах — русских и французских, толком о ней не знали ничего.

Американские издатели долго колебались, прежде чем выпустили роман в Нью-Йорке, а после его выхода он был запрещен в ряде провинциальных библиотек и подвергся атакам всевозможных организаций, защищающих общественную добродетель. Сюжет романа — клинический случай — страсть сорокалетнего мужчины к девочке-подростку.

В ответ на статью М. Слонима Кс. Деникина[220] написала письмо в редакцию, напечатанное в «Новом русском слове» 4 ноября и 25 ноября перепечатанное «Русской мыслью». Но сначала краткое содержание романа Набокова.

Герой — полушвейцарец-полуангличанин, Гумберт. Он получил прекрасное литературное образование. Но его жизнь искалечена: он остается навсегда под впечатлением любви к рано умершей маленькой подруге.

Ни встречи с женщинами в молодости, ни брак не могут вытравить в нем тайной страсти к тем, кого он называет «нимфет» (маленькая нимфа) — к девочкам не моложе девяти и не старше четырнадцати лет, обладающим, по его словам, «нимфической» — демонической властью.

Попав в Америку, он встречает такую маленькую нимфу, тринадцатилетнюю Лолиту, женится на ее матери, чтобы быть поближе к дочери, а когда жена умирает, делает из Лолиты свою возлюбленную и путешествует с нею по Соединенным Штатам. Но Лолита убегает от него с отвратительным развратником и впоследствии, в семнадцать лет, выходит замуж за какого-то молодого человека и ждет от него ребенка.

Гумберт уже не ощущает к этой беременной женщине тех чувств, что мучали и сжигали его, когда она была подростком. От прежней страсти осталась только ненависть к сопернику, отнявшему у него Лолиту, и он его убивает.

Форма романа — исповедь, написанная Гумбертом в тюрьме, где он ждет суда. Исповедь якобы публикует после его смерти ученый «доктор философии», получивший ее от адвоката убийцы. Предисловие ученого доктора, указывающего (вполне справедливо), что в рукописи нет ни одного неприличного выражения, — пародия на лицемеров, моралистов и лжекритиков, ищущих в искусстве «социального послания» или «возвышенного символа» и пишущих на псевдонаучном языке, с его ничего не объясняющими плоскими формулами. Набоков высмеивает американскую любовь к статистике, патентованные средства для исцеления души и сведение сложности мира к дешевым и популярным фразам и лозунгам. В сущности, это предисловие — ключ ко всей книге, с ее иронией и сарказмом и неустанной борьбой против пошлости.

«Многие читатели скажут, — замечает Слоним, — что описание болезненной страсти Гумберта их коробит, и пишущий эти строки тоже не мог отделаться от неприятного чувства, вызванного в нем некоторыми страницами «Лолиты». Но автор может — и вполне справедливо — возразить, что страсть — всегда болезнь, кошмар, безумие и ее изображение неизбежно ведет к «клиническому случаю», к картине человеческого беснования. Об этом очень хорошо знал тот самый писатель, которого В. Набоков так не любит (это для него очень показательно!), — Достоевский».

Когда Слоним писал свою статью, Нобелевская премия Пастернаку присуждена еще не была. Тираж «Лолиты» дошел до ста тысяч экземпляров. И в списке самых популярных произведений за октябрь она стояла на первом месте. Теперь это место занимает Пастернак, «Лолита» идет второй. Скептики, а также недруги Набокова приписывают это внелитературным причинам и говорят о «нездоровом вкусе» читателей. Слоним, однако, полагает, что одна из причин огромного успеха книги — это тот блеск, с каким Набоков описывает пошлость американского среднего класса, его особенности и преувеличения, бесконечные «анкеты», «измерения общественного темперамента» при помощи всевозможных Гэллупов[221]; его мифы: психоанализ, молодость, оптимизм и количество. Сама Лолита — любопытное соединение прелести и вульгарности, напоминающее героиню сиринской «Камеры обскура»[222]. А заключительная сцена убийства выдержана в стиле гротеска и пародирует современные детективные романы.

«Наши соотечественники имеют все основания для «национальной гордости»!» — в этой фразе, какой начинается статья Слонима и какая повергает Кс. Деникину в «недоумение и смятение», — ничего двусмысленного, ничего иронического. В самом деле: литературный сезон в Америке начался и проходит под знаком необыкновенного успеха двух русских писателей, из которых один — нобелевский лауреат, а другой обладает почти граничащим с чудом лингвистическим талантом и создал на английском языке произведение высокой стилистической ценности. Погордиться этим не зазорно.