Кукольных дел мастер - Генри Олди

Лючано дышал полной грудью, словно каплю за каплей пил собственное прошлое. От всех болезней. От уймы проблем. От вируса скоротечного будущего. Шаг за шагом идя вокруг холма, он без слов разговаривал с пенетратором, ждущим внутри, как мать — с нерожденным ребенком. Хочешь родиться? — пожалуйста. Мне это будет стоить жизни? — ладно. Чувствуешь, какая вокруг красота?

Ни черта ты не чувствуешь, птенчик.

Я бы тоже нагишом в открытом космосе мало что почувствовал. Мало и недолго. Мы разные, мы настолько разные, что это даже смешно: один в другом. Лючано Борготта, ты — среда обитания созревающей флуктуации. Ты — космос! Так и запишем в послужной список: ходячий космос, усмиритель антисов, величайший из неудачников Галактики…

Оба альтер-эго молчали, не вмешиваясь в беззвучный монолог.

— Доброго огня, уважаемый! Далеко собрался?

Это были вехдены. Не люди Фаруда, посланные следить за беспокойным кукольником, не пахлаваны Зартака, а михрянцы-болельщики, опоздавшие к началу «межпланетного турнира». Их монолёт, приземистый и кургузый, стоял в ложбинке у подножия холма. Пять человек в сине-белых колпаках, ухмыляясь, загородили Тарталье дорогу. Спиртным от них не пахло, но глаза подозрительно блестели, а в движениях наблюдалась легкая дискоординация.

— Гуляю, — дипломатично ответил Лючано.

— Гуляешь, уважаемый? Ты, значит, гуляешь, а они там борются?

— Да.

— Интересное дело… А клеймо? Клеймо-то где, ортодоксик?

Вздрогнув, Лючано с опозданием сообразил, что напористый михрянец имеет в виду не печать рабства, будь она проклята, а самоклейку с изображением связанного огня. Не желая вступать в объяснения, он достал из кармана пачку злополучных эмблем, отодрал одну и криво приклеил на рукав.

— Он не наш, Азат, — сказал кто-то из болельщиков: самый вменяемый или самый наблюдательный. — Инорасец. Отстань от него, а?

— Инорасец? — хрипло расхохотался Азат. Похоже, михрянец видел в ситуации нечто замечательное, раз не торопился взглянуть на поединки борцов и поддержать своих. — Эй, инорасец, ты зачем клеймо нацепил?

— Ты попросил, я и нацепил.

«Будут бить, малыш, — предупредил издалека маэстро Карл. — Или предложат бороться. Им скучно, энергия требует выхода. Уж не знаю, какой дряни они накурились… Начинай кричать. Фаруд услышит, тут недалеко».

«Стыдно, маэстро».

«Ты что, до сих пор числишь себя в капралах? Хватит, навоевался…»

— А если я попрошу тебя сплясать вприсядку? Съесть червя? Сбегать нагишом к памятнику и обратно? Как тебя зовут, инорасец?

Звать на помощь, следуя совету маэстро, не хотелось.

— Лючано. Лючано Борготта, невропаст.

— Невропаст — это раса?

— Профессия.

— Слышь, невропаст, ты всегда такой покладистый?

Азат подошел ближе. От михрянца пахло тонкой, едва уловимой горечью. Неприятной, в отличие от ароматов дневной степи. Казалось, он проглотил стог свежескошенной травы, пропитал желудочным соком, переварил — и теперь дышит отрыжкой. Малорослый, крепкий, набычась, Азат стоял вплотную, будто намереваясь взять собеседника за грудки или боднуть лбом в лицо.

— Чего ты от меня хочешь? — спросил Лючано.

И понял, что для него все закончилось.

Контрапункт

Лючано Борготта по прозвищу Тарталья

(от совсем недавно до здесь и сейчас)

Ненавижу определение «творческий человек».

Сразу представляется: сидит эдакая сопля на придорожном камешке и ноет. Весна — слякоть, лето — жара, осень — дожди, зима — холодно; и от всего у него душевный геморрой. Коллеги — завистники, поклонники — льстецы, жена — стерва, равнодушные — мерзавцы; и опять же от всех у него эрозия шейки музы. Вдохновение в бегах, быт заел, клоп укусил; ну и, кто б сомневался, хрупкая натура не выдержала столкновения с айсбергом реальности.

Треснула от яиц до темечка.

Говорят, режиссер Монтелье, когда его называли творческим человеком, без промедления бил в морду. Потому что гений.

Михр, округ Ашхавард, база дислокации 6-го полка ДШМГ

Тумидуса уже тошнило от вехденов.

За считаные дни легат твердо уверился: с Хозяевами Огня проще воевать, чем сотрудничать. Военный советник, командированный в генштаб 1-й Национальной Освободительной армии (место дислокации — бывш. Ашхавардская сатрапия), он, летя с Террафимы на Михр, наизусть выучил текст «Соглашения между Помпилианской империей и Михрянской республикой о военных советниках при Министерстве обороны республики».

В день прибытия ему объяснили, какая статья в соглашении — главная.

«Статья 10. Военный советник, сотрудники аппарата и члены их семей соблюдают законодательство Михрянской республики, уважают существующие на Михре обычаи и традиции».

Он честно старался уважать. Лишь оставшись наедине с собой, недоумевал: если это — реформисты, то как ведут себя ортодоксы? Его раздражало все. Нитяные пояса, надеваемые перед заседанием штаба поверх формы. Необходимость умыть руки после того, как ты побывал на северной стороне здания. Отдельный столик — сидя с ним за общим столом, вехдены-офицеры всегда были не голодны. Женщины-военнослужащие, похожие на расфуфыренных попугаиц.

Женщины — особенно.

Дамам, разъяснил ему начштаба, уставом запрещалось носить воинскую форму, части которой были бы сшиты из цельных кусков ткани. Поэтому для лиц женского пола сшивались воедино специально подобранные лоскуты, и каждый отделывался искусной вышивкой. Нарядно, и внутреннему огню не вредит — традиция соблюдена.

— Этот запрет стоит в очереди на пересмотр, — утешил начштаба. — В следующем году, если эксперты докажут, что ущербом от нарушения можно пренебречь, в устав внесут изменения.

— Я счастлив, — вздохнул легат.

Он знал, что главный ущерб огню начштаба приносит публичная критика его генеральских решений. Если ты не хотел, чтобы тебя начали игнорировать, как бесполезный предмет интерьера, следовало любое решение вслух признавать гениальным. И лишь потом, якобы для того, чтобы младшие офицеры лучше усвоили дивный план, ты мог просить дозволения внести ряд скромных уточнений. После такой прелюдии советник получал карт-бланш на любые действия, хоть весь исходный план наизнанку выверни.

Начштаба лишь благосклонно кивал.

План претворялся в жизнь, и начинались новые политесы. В случае удачи от советника требовалось остаться в стороне, а лавры победы во всеуслышанье адресовать вехденским полководцам. В случае неудачи — взять вину на себя, найти причины, оправдывающие действия местных командиров, а еще лучше, просто поздравить реформаторов с победой.

Одна из побед грянула вчера. К счастью, настоящая, не липовая. Операцию по разгрому горных баз ортодоксов, не признавших новую власть, в Куштарганском ущелье начали сразу, в первые дни мятежа реформистов, задолго до прилета в Ашхавард советника Тумидуса. Масштаб операции внушал уважение — в ней принимали участие шесть мотоманевровых групп, три десантно-штурмовых мангруппы на семидесяти двух «вепрях», двадцать восемь «стрекоз», три батальона стрелков, артполк…

Легат успел дать один-единственный совет: провести ряд ложных демонстрационных действий в стороне от направления заключительного удара. Это было логично с учетом тактики ортодоксов — уходить из-под ударов при попытке блокирования.

За верный совет его допустили к церемонии похорон офицеров, погибших во время операции. Стараясь не морщиться, он смотрел, как покойников выкладывают на плацу, на деревянных носилках, и спускают с поводков огромных кудлатых собак. Легат был уверен, что псы начнут рвать трупы. Но нет, специально обученные животные лишь съели по кусочку хлеба — ломтики заранее положили на грудь усопшим — и, виляя хвостами, убрались прочь.

Не прошло и минуты, как трупы вспыхнули сами собой.

Это напоминало не костер, а скорее воздействие концентрированной кислоты. Избавив живых от необходимости прикасаться к падали, мертвецы ушли в небытие, оставив лишь груды белых, чистых, доступных к контакту с могильщиками костей.

Плац обрызгали гранатовым соком, и все разошлись.

— А если собака не съест хлеб? — не удержавшись, спросил легат у начштаба. — Покойному откажут в погребении? Труп не станет гореть?

Начштаба вежливо улыбнулся.

— Нет, конечно. Во-первых, с собаками хоронят только офицеров в чине от капитана и выше. Во-вторых, после очищения собакой труп вспыхивает практически сразу, а без собаки — по-разному. Случается, неделю ждем.

— А если тело сгорит не до конца?

— Если вехден вел «грязную» жизнь, его огня не хватает на правильную кремацию. Такой человек позорит семью. Родственники обречены нанимать специальных трупожогов или самим хоронить своих мертвецов. Смерть — пожалуй, то немногое, что не подлежит реформированию. Есть области, куда лучше не соваться с коррекцией. Не всякую куклу можно заставить ходить колесом.