Кукольных дел мастер - Генри Олди

У Тартальи потеплело на сердце. Будто там, в груди, зажглась маленькая «вехденская искра». Он улыбался, ожидая конца ритуала; и хранил улыбку, как зарок, когда немая процессия спускалась с холма.

— Ужинаем — и спать, — буднично распорядился Фаруд, снимая повязку с лица. — Завтра нам предстоит трудный день. Хушенги, дежурите в первую смену. Бижан и Заль, смените их. А ты молодец, Борготта! Я думал, ты слиняешь…

Не найдя, что ответить, Лючано смущенно развел руками.

IV

Снилась незапоминающаяся дурь, как после дозы «пыльцы мотылька», запитой стаканом джина. В какой-то момент из роя видений возникла бородатая харя — точь-в-точь электрический Гассан, чудовище Юлиных лабораторий — и гнусно заорала прямо в ухо. Кричал Гассан на вехд-ар. Тарталья ничего не понял, кроме одного ругательства, изученного в Мей-Гиле; хотел переспросить — и проснулся.

Поначалу он решил, что сон продолжается. Где-то рядом громко препирались на вехд-ар. Правда, на разные голоса. Потом до Лючано дошло, что в сборных домиках звукоизоляция не предусмотрена, и голоса звучат снаружи, в лагере.

Справедливо решив, что спорщики чудесно обойдутся без него, он умылся. Облачился в купленное на Тире. Оценил, что фрак даже не помялся при перелете, и с сожалением повесил красоту на складные плечики. По здешней жаре рубашка с короткими рукавами даст фраку сто очков форы.

Из зеркала на Лючано глянул орел орлом. Все не так уж плохо, утверждало отражение. Щетина на физиономии придавала внешности толику мужественного шарма. Сиделец-рецидивист подался на эстраду, исполнять пенитенциарный шансон и блюзы.

Популярность обеспечена.

Тарталья постарался придать лицу угрюмо-циничное выражение, соответствующее найденному имиджу, решил, что выходит неубедительно, нацепил темные очки и распахнул наружную дверь.

В десяти шагах от домика яростно бранилась целая компания Хозяев Огня. Половина из них была кукольнику совершенно незнакома. Подкрепление с Тира прибыло, что ли?

— Эй, какого… — он поискал подходящее слово, не нашел, и продолжил без лишних уточнений, — …вы орете под окнами? Степь большая, шли бы куда подальше…

Вехдены замолчали, уставясь на наглеца.

«Ты их не обрадовал, малыш, — отметил маэстро Карл. — Как бы не побили».

— Доброе утро, Борготта! — махнул рукой Фаруд, выходя из толпы. — Ну ты и горазд спать! Гляди, Даста уже поднялась. Скоро Йездан взойдет. Скажи спасибо, что разбудили, и иди завтракать.

— Привет, Фаруд. У нас, я вижу, гости?

— Гости. Коллеги из Михрянской федерации борьбы.

— А вы, уважаемый, почему без наклейки? — вмешался пахлаван в бело-голубом спортивном костюме. — Или вы реформист?

Вежливость пахлавана не смогла бы обмануть и младенца. Глубоко посаженные глазки буравили Тарталью с откровенной неприязнью. Борец ждал ответа. И его щекастая физиономия отнюдь не выглядела добродушной. Да, он заговорил на унилингве, но лишь потому, что на унилингву перешел Фаруд Сагзи.

— Наклейка? А татуировка вас не устроит, уважаемый?

— Нет, не устроит. Советую не острить, а последовать примеру ваших спутников.

Борец указал на Фаруда. Действительно, рукав полковника украшала эмблема: стилизованный язык пламени, опутанный веревкой с тремя узлами. Похоже на герб Вехденской империи. Только на гербе веревка свободно окаймляла пламя у основания, а тут огонь выглядел связанным, будто пленник.

На таможне всем членам делегации выдали по пачке таких самоклеек. Вредный офицерик-погранец даже заставил каждого тирца подписать документ: мол, как честные ортодоксы, обязуемся и не возражаем. Подписал и Лючано: в суматохе забылось, что он не вехден. Пачка эмблем до сих пор лежала в кармане брюк: сувенир на память.

— Оставьте его в покое. Он — инорасец.

— Инорасец? — изумился пахлаван. Длинные усы борца, свисая ниже подбородка, шевелились, напоминая дополнительные жгуты мышц. — Тогда зачем он здесь?

— По контракту. Знаете, что такое невропаст? Контактный имперсонатор?

— Ну-у-у… В общих чертах.

— Очень ценный специалист. Мы — спортсмены, нам речь произнести — хуже некуда. А с помощью невропаста любая речь зазвучит…

Лючано в очередной раз подивился, как легко и непринужденно Фаруд вывернулся из ситуации, не произнеся ни слова лжи. Главный вопрос: зачем нужен конкретный инорасец Борготта? — фактически остался без ответа. Зато теперь полковник, не кривя душой, мог хоть час подряд объяснять, кто такие невропасты, и зачем они нужны «в общих чертах».

Михрянцы потеряли интерес к «ценному специалисту», хотя разговор продолжили на унилингве.

— Неужели не хотите тряхнуть стариной, коллега? — усач-пахлаван подмигнул Фаруду, словно предлагая начать все с чистого листа: не спор, а согласие. — Размять кости на помосте? Я ради такого случая не отказался бы…

— Послушайте, уважаемый Зартак! Мы перед отлетом подали заявку в Комитет! Турнир памяти Гургина состоится в годовщину смерти пахлаван-пира. А сейчас наша делегация прибыла на Михр не за этим.

«Чистая правда, хе-хе! Наверняка и заявка была подана чин-чинарём…»

— Знаю-знаю! А как насчет неофициальной товарищеской встречи? Как в старину, без присуждения призов. Пока наши политики грызутся, мы почтим светлую память пахлаван-пира. Все борцы — братья. Вполне в духе традиций, за которые вы ратуете. Вон, мои ребята уже разметили «очаг». Или кишка тонка?

Вкрадчивый, усач был еще противнее, чем напористый. Функционер, располнев со временем, зато набравшись опыта в словесных баталиях, он умело провоцировал «делегатов». Еще неизвестно, что произойдет в «очаге», согласись Фаруд…

«А тебе не все равно, дружок?»

Поодаль, на краю лагеря, обнаружилась огороженная канатом площадка. Там трудились парни в бело-голубой форме. Они тщательно очищали участок от камешков и мелкого мусора. Двое, обнажившись по пояс, вертели тяжеленными тренировочными дубинами. Мускулы играли на мокрых от пота телах. Выходи, кто смелый!

Полковнику Сагзи прыткие михрянцы были — кость в горле. Явится антис, и что прикажете делать? Надежда быстро спровадить гостей таяла. Зартак приехал с твердым намерением: утереть носы ортодоксам, показать, «чья борьба лучше», под благовидным предлогом воздания почестей Мансуру.

Гитарист Заль, извинившись перед усачом, отвел полковника в сторонку и что-то горячо зашептал ему на ухо. Фаруд слушал внимательно. Потом кивнул и вернулся к пахлавану.

— Хорошо, мы согласны. Давайте проведем жеребьевку…

«Правильно, — одобрил издалека опытный Гишер. — Поваляют михрянцы приезжих, самолюбие потешат — и уберутся восвояси. По-другому от них не отвяжешься».

Мысленно согласившись с экзекутором, Лючано направился к столу под навесом. Жеребьевка его, в отличие от завтрака, не интересовала. К счастью, поваром, колдовавшим над портативным кухонным блоком, оказался не один из Хушенгов, братьев-отравителей! А то, пожалуй, кусок бы в горло не полез.

Из «делегатов» он был последним: все давно позавтракали. Вместо тирцев за столом сидели ребята экзотического вида, из свиты надоеды-Зартака. «Болельщики, — догадался Тарталья, глядя на бело-голубые колпаки. — Из реформаторов. Ортодоксы в головных уборах за стол не сядут. А эти еще и бравируют: нам, мол, закон не писан!»

Двое фанатов даже лица раскрасили дневным люминесцентом. Не рожи — небо в облаках. Повар косился на красавцев с плохо скрываемым неодобрением. Однако честно разносил пластиковые чашки с кофе и тарелки с мясным рулетиком. Нравится гость или нет, а накормить его ты обязан.

Лючано быстро проглотил завтрак (к счастью, не столь огненный, как вчерашний обед!), вежливо поблагодарил повара и встал из-за стола. На площадке уже кого-то валяли: «товарищеская встреча» началась. Болельщики, удрав смотреть поединки, ревели от восторга. Кто-то извлекал трели из миниатюрной дудки, имплантированной в нижнюю губу.

От шума заложило уши.

«А не пойти ли тебе, кукольник, прогуляться?»

V

Степь одуряюще пахла «Зеленым Пеликаном».

Любимый напиток маэстро Карла — если верить байкам директора «Filando», чудо-зелье спасало от простуды, хандры, несмыкания связок, расстройства желудка и тысячи иных хворей. Да, конечно, — еще «Пеликан» обострял невропастические способности, как же без этого! Маэстро заваривал крепчайший, черно-багровый теллис и совал в кипяток целый пучок трав, купленных с рук, у местных старушек. На любой планете, где бы ни гастролировал театрик, всегда находились подходящие старушенции: бойкие, языкатые, с целебными вениками наперевес. Затем маэстро щедро добавлял меда, тутовой водки…

Лючано дышал полной грудью, словно каплю за каплей пил собственное прошлое. От всех болезней. От уймы проблем. От вируса скоротечного будущего. Шаг за шагом идя вокруг холма, он без слов разговаривал с пенетратором, ждущим внутри, как мать — с нерожденным ребенком. Хочешь родиться? — пожалуйста. Мне это будет стоить жизни? — ладно. Чувствуешь, какая вокруг красота?