Полуночные поцелуи (ЛП) - Бенедикт Жанин

Я снова беру корзину, ковыляю в прачечную, затем складываю свою одежду в гигантскую стиральную машинку, слишком ленюсь, чтобы разделить все по цвету.

— Это «я» неуместно. Ты не платишь. Папа это делает.

— Если ты думаешь, что папа контролирует деньги в этом доме, ты не в своем уме, — она издает маниакальный смешок, когда я снова вхожу на кухню.

— Если это так, не хочешь ли ты пройтись по магазинам в воскресенье? Мы давно не ходили, и мне нужно это, — когда она не заглатывает наживку я добавляю: — я видела, как Селин выпустила новую сумку, и я знаю, что ты хотела новую с тех пор, как порвалась твоя боттега.

Ее лицо загорается, и она направляет на меня свой нож.

— Это звучит как замечательный план, дорогая. Но давай также зайдем в несколько ювелирных магазинов. У меня так много нарядов, у которых нет подходящих аксессуаров, и это сводит меня с ума.

Я киваю.

— Пока я могу купить духи, у меня закончились.

— Духи. Да, мне тоже нужны. Твоему папе нравится, когда я пользуюсь духами, пока мы… — она замолкает, осознав, к кому обращается. Но уже слишком поздно. Я уже отказываюсь от своего существования. Мама прочищает горло.

— Но позволь мне сначала поссориться с ним, чтобы он не слишком заподозрил траты на карточке.

Все еще испытывая отвращение, я молча поднимаю большой палец вверх и иду заниматься стиркой. Даже после того, как я закончила, я задерживаюсь в комнате, пока нелепый образ трахающихся родителей не выветривается у меня из головы. Четыре отсебятины и две дрожи от ужаса спустя, я с важным видом возвращаюсь к ней.

— Где папа? Вышел? — я беру праздничное яблоко из корзины с фруктами. Там есть только одно, и я знаю, что мой папа купил его сегодня, готовясь к моему приезду. Я не сказала ему, что приду, но его отцовская интуиция всегда была хороша. Все остальные в семье Сахнун любят зеленые кислые яблоки, и только мне нравится гала. И из-за этого у меня всегда есть по крайней мере одно блюдо, которым я могу перекусить.

— Здесь, — она смотрит в конец коридора.

— На встрече с одним из его игроков.

Я прищелкиваю языком и сочувственно качаю головой.

— Бьюсь об заклад, этот бедняга пришел за советом, но в итоге его выгнали, — и поскольку я любопытная, я вытягиваю шею в направлении его домашнего офиса, надеясь что-нибудь услышать. Меня встречает тишина.

— Тебе лучше сложить свою одежду, как только она будет готова в сушилке, — упрекает мама, как только я перестаю подслушивать. Я откусываю большой кусок яблока и позволяю соку стекать по подбородку, затем ловко собираю его языком. Она высыпает подготовленные овощи на сковороду, в то время как я, всегда готовый помощник, прислоняюсь к столешнице, внося свою лепту, указывая на два кусочка шпината, которые падают на плиту.

— Я сделаю это, когда вернусь домой.

— Не лги мне, Грета. Я знаю, что в твоем шкафу полный беспорядок.

Черт. Я забыла о своей поездке в Луизиану три недели назад, когда забыла покормить Рэйвен и попросила маму пойти ко мне домой, чтобы сделать это. Вероятно, она обыскала всю квартиру, и вместо того, чтобы накричать на меня из-за этого прямо сейчас, она решила оставить это при себе, чтобы позже использовать против меня. Умная женщина.

— После ужина ты сложишь одежду, и мы посмотрим фильм, так как папа сказал, что он не в настроении играть ни в какие настольные игры.

Она не упоминает, что его плохое настроение связано с тем, как часто мы с мамой вступаем в сговор и жульничаем, чтобы выиграть. Он не ценит, насколько изобретательными мы можем быть.

— Хорошо, но я не могу оставаться слишком долго.

— Грета, — в моем имени содержится предупреждение, и мурашки ползут по моей коже. Селин Гудо Сахнун обычно спокойна, но когда она собирается сорваться, она всегда предупреждает, чтобы преступник мог действовать осторожно и избежать нападения ее змееподобного языка.

— Хорошо, — бормочу я нерешительно. — Я сложу их, пока мы будем смотреть фильм.

— Хорошо, — она указывает на миску с приправленными креветками и подает мне знак принести ее.

При этом я задерживаюсь у нее за спиной, кладу подбородок ей на макушку, возвышаясь над ней.

— Уходи, — когда я не отступаю, она прижимается ко мне бедрами и рявкает:

— Знаешь ли ты о жизненно важном личном пространстве?

Я надуваю губы и невинно моргаю ей, отходя в сторону, чтобы убраться с ее пути.

— Не хочу, типа, давить на тебя или что-то в этом роде, но когда ужин будет готов? — мама укоризненно цокает языком, и я быстро добавляю:

— Опять же, никакого давления. Серьезно. Просто любопытно, потому что, знаешь, я умираю с голоду и все такое.

— Ты всегда умираешь с голоду.

— Вот почему они называют меня голодным, изголодавшимся бегемотом, — я хватаюсь за живот. Он невелик, и я не жалуюсь на свой вес, но пухлость и мои бедра определенно выдают мои чрезвычайно комфортные, и лишь слегка вызывающие привыкание, отношения к еде.

— Если бы ты просто ходила со мной в спортзал два раза в неделю…

Я закатываю глаза.

— Не все из нас могут выглядеть как милфы. Особенно, когда твои родители отказались передать тебе какие-либо хорошие гены, решив вместо этого передать все это младшему ребенку.

— Джулиан всегда был таким красивым, — она делает паузу.

Слишком знакомый укол тоски сжимает мое сердце при мысли о нем, чувство, которое, я уверена, моя мать испытывает в десятикратном размере. Когда она выходит из своего оцепенения, она смотрит на меня. И какие бы сомнения или раздражение у меня ни были по поводу этих визитов к моим родителям, они рассеиваются с этим взглядом, который сияет в ее глазах и наполнен благодарностью, потому что даже если его здесь нет, я есть, и этого достаточно для нее, чтобы поддерживать себя, а не разваливаться на части.

Протянув руку, она ущипнула меня за щеку свободной рукой, сжимая кожу там тисками, несмотря на мои попытки отодвинуться.

— Но ты такая же красивая, мой котенок, — комплимент, это запоздалая мысль. Это не умаляет ее искренности, но определенно уменьшает воздействие.

— Да, да, да, — я отмахиваюсь от ее прикосновения. Я доедаю яблоко, мы обе молчим, пока я пытаюсь перестать думать о Джулиане.

Пару минут спустя голос моего отца эхом разносится по всему дому, прерывая наш с мамой разговор об обуви.

— Я вижу машину Греты на подъездной дорожке. Она с тобой, Лина?

Вместо того чтобы ответить, мама ждет, пока он войдет на кухню. Когда он видит меня, он радостно улыбается, его шаги расширяются, когда он направляется ко мне с протянутыми руками. Я отодвигаюсь от прилавка, чтобы принять его теплый жест, отвечая взаимностью на объятие одной рукой. Это недолго, и он отпускает меня после быстрого поцелуя в лоб.

— Привет, — говорю я, но он перебивает меня.

— Ты забыла закрыть дверь со стороны пассажира, — он качает головой, руки на бедрах, его поза широкая и пугающая.

— Ты часто это делаешь? Это опасно, Грета.

У тебя был бы сердечный приступ, если бы ты знал, как часто я оставляю свою входную дверь незапертой.

— Нет, — быстро отвечаю я, — я просто забыла сегодня, потому что принесла кучу белья.

— Твоя стиральная машинка и сушилка снова сломались? Что это за чушь собачья? — он поворачивается к маме и говорит по-французски, раздумывая, следует ли им обратиться к управляющему моей квартирой и решить проблему или достаточно будет звонка.

Смирившись, папа приглашает меня сесть за стойку, пока он, следуя указаниям моей матери, нарезает овощное ассорти.

— Как проходят занятия? — спрашивает он. — У тебя что-нибудь не получается?

Блять. Только не это снова. Не сейчас.

— О, в тебе мало веры, — неопределенно отвечаю я.

Он передает мне миску с петрушкой, и я немедленно начинаю отделять листья от стебля.

— Позволь мне управлять своими надеждами, пожалуйста, — он поднимает глаза и делает вид, что считает на пальцах.

— Надежды, которые ты не оправдала четыре семестра подряд.