Полуночные поцелуи (ЛП) - Бенедикт Жанин

— Это произошло не на пустом месте, — когда моя шея откидывается назад, он толкает ее вниз, на этот раз более агрессивно. Я знаю, он пытается быть полезным, но, о боже, это больно.

— Грета, сходи за аптечкой.

Не говоря ни слова, Мириам, Грета, ее зовут Грета — выполняет приказ тренера, убегая с глаз долой. Мое беспокойство усиливается, и я делаю все возможное, чтобы сохранить надежду, что то, что она находится в доме моего тренера, не означает, что она та, за кого я ее принимаю.

Тренер ведет меня внутрь своего дома и указывает мне сесть. Я слышу, как голос другой женщины разносится по залу, становясь все ближе по мере того, как она приближается к нам.

— Фарид, что за шум? — озабоченность на лице француженки ненадолго исчезает, когда она замечает меня, приветствуя кивком и теплой улыбкой.

— По-видимому, ничего, — тренер фыркает.

— Где Грета? Она должна была принести аптечку.

— Ага. Она сейчас в гараже, ищет ее. Будь терпелив и не кричи.

Тренер хмыкает и протягивает мне пачку салфеток.

— Используй их.

Я прижимаю их к носу с таким усилием, какое только могу вынести, удерживая переносицу сжатой. Поток крови замедляется. Мой нос и верхняя губа все еще пульсируют, но они тусклее, чем раньше.

— Я нашла ее, — раздается знакомый женский голос после затянувшегося молчания. Тот самый голос, который рассказывал мне о концепции кошачьего рая.

— Сюда, — зовет тренер. Он говорит что-то еще на другом языке, может быть, французском или арабском. Я не уверен, и это чувство обреченности усиливается, когда я вспоминаю французский безупречно произнесенный за завтраком. Она произнесла всего два слова, но произнесла их с такой легкостью, что было вполне естественно предположить, что она свободно говорит.

Но, возможно, это не имеет отношения к делу. Она и тренер очень мало похожи друг на друга, его кожа на два тона темнее, глаза меньше, нос острее. Но все же…

Убирая мою руку, тренер поднимает большой шум по поводу промывки моего лица. Это на самом деле обезоруживает, он такой заботливый и прочее дерьмо, даже если это агрессивно.

Единственный раз, когда он был так внимателен, когда я неподвижно лежал на поле и кричал в агонии от своей травмы. Явная паника в его голосе в тот день навсегда останется со мной. Это был первый раз, когда я по-настоящему понял, что, несмотря на то, что он лучшая половина сатаны, ему не все равно. Когда дело доходит до этого, тренер Сахнун, возможно, и не показывает этого, но на самом деле дорожит мной.

Или, по крайней мере, это то, что я говорю себе.

Я наконец-то снова могу смотреть вперед после того, что кажется вечностью, и, клянусь, моя шея протестующе скрипит. Миссис Сахнун изучает меня с таким огорчением, что я, честно говоря, задаюсь вопросом, растут ли у меня рога из головы.

— Может, нам отвезти его в отделение неотложной помощи?

— Не драматизируй, мам, — отмахивается Мириам.

— Он почти не пострадал.

Моя голова поворачивается к ней лицом, мои глаза сужаются. Тренер хватает меня за подбородок, и на долю секунды мне кажется, что он собирается наорать на меня за то, что я положил глаз на Грету. Вместо этого он осматривает меня, поворачивая мою голову по сторонам, чтобы хорошенько рассмотреть со всех сторон.

— Я в порядке, — добавляю я, не потому, что пульсация на моем лице уменьшилась, а потому, что это я, а не Грета, должна делать заявление.

— Действительно.

Миссис Сахнун торжественно кивает, прежде чем пробормотать извинение, чтобы вернуться на кухню. Однако, прежде чем уйти, она поворачивается, чтобы снова посмотреть на меня.

— Хорошо, тогда ты должен остаться на ужин. Нехорошо сразу садиться за руль с такой травмой.

— О нет, все в порядке. Я только вернулся за своим телефоном. Я оставил его в кабинете тренера.

— Грета, иди забери его телефон, — когда Грета не двигается, она быстро и тихо говорит по-французски. Затем миссис Сахнун обращается ко мне, смягчая свой нрав.

— И, Отис, я действительно настаиваю, чтобы ты остался на ужин. У нас более чем достаточно еды для такого большого здорового мальчика, как ты.

Я собираюсь снова вежливо отказаться, когда тренер бросает на меня взгляд, который кричит: «Скажи «нет» моей жене еще раз, и я убью тебя».

— Звучит заманчиво, миссис Сахнун. Спасибо вам за приглашение. Я бы с удовольствием поужинал здесь, — тревога пронзает меня насквозь. Я бросаю взгляд на Мириам, которая уже уходит.

Тренер терпелив и внимателен, когда помогает мне. К счастью, он не заполняет время разговорами. Тем не менее, я практически слышу, как он думает: «Ты действительно настолько глуп, чтобы удариться лицом в грязь перед игрой?»

К тому времени, как он заканчивает ухаживать за мной, Грета возвращается и бросает мне телефон, сохраняя дистанцию. Она смотрит на меня так, словно даже не знает меня, ее глаза мертвы, выражение лица пустое.

Не буду врать, это больно. Я не говорю, что я должен вдохновлять на поэзию, но я знаю себе цену. Я помню, как она вытаращила на меня глаза, когда я снял рубашку. На самом деле, если бы мы снова занялись сексом, я, вероятно, смог бы добиться того же пронзительного крика, который она издавала, когда кончала одновременно из-за моего рта и из-за моего члена.

И все же вот она стоит, Мириам — нет, подожди, Грета. Грета, Грета, Грета, повторяю я про себя, с видом отстраненной небрежности, но все, что я хочу сделать, это встряхнуть ее, пока она не признает меня должным образом. Но я не могу, поэтому я просто встаю немного прямее, мое тело заметно напрягается.

Тренер замечает.

— Ты в порядке? Тебе все еще больно?

Нет, конечно, мне все еще больно. И я говорю не только о своей уязвленной гордости. Моя физическая травма все еще свежа.

Я качаю головой, немного сбитый с толку тем, насколько откровенно он добр. Это все напоказ? И если это так, то как мне создать среду, способствующую такому внимательному поведению во время тренировок или игр? Существует не так уж много случаев, когда могут назвать ходячим ублюдком через гарнитуру, не принимая это на свой счет.

Он осматривает меня в последний раз и кивает, когда удовлетворен работой своих рук.

— Грета, — говорит тренер, когда встает со своего места рядом со мной, собирая принесенные принадлежности. — Составь компанию нашему гостю. Я собираюсь помочь твоей маме закончить готовить ужин. Мы позовем вас, ребята, в столовую, как только все будет готово. Это не должно занять много времени.

Он уходит. Мы ничего не говорим и просто смотрим друг на друга.

Я заговариваю первым, мое горло горит от беспокойства.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты его племянница.

— Нет.

Я проглатываю всхлип.

— Кузина?

— Не-а.

— Горничная?

Сквозь ее отчужденность пробивается улыбка.

— Я поставила чашку в раковину. Это считается?

Я судорожно сглатываю и прикасаюсь к носу, чтобы занять себя. Тем не менее, мой взгляд блуждает, мое внимание приковано к ней, я проверяю ее, сравнивая образ передо мной с воспоминанием, которое я сохранил. Она стоит там, одетая в футболку безразмерного размера и обтягивающие байкерские шорты. По-видимому, непринужденность и милость, вот к чему она стремится. Она завязала волосы наверх, ее безумные кудри укрощены, и лишь несколько разбросанных прядей остались распущенными, обрамляя ее полное лицо. Это та прическа, которая идеально подошла бы для того, чтобы она встала на колени или чтобы ее потянули, если я возьму ее сзади.

О, черт. Я не могу думать об этом в доме тренера, когда она может быть его д…

— Итак, — протягивает Мириам, лениво растягивая гласную.

— Тебя зовут Отис. Отис Морган.

Знает ли она меня? Так вот откуда она так много знала о футболе? Это не потому, что она самопровозглашенная заядлая фанатка, а потому, что она д…

— А тебя Грета, — просто Грета, без фамилии, начинающейся на «С».

— Ты футболист, — продолжает она.