Память льда - Стивен Эриксон

Подозреваю, что они обрели достойного владыку.

Сохрани всех нас Беру.

* * *

Из тридцати использованных паннионцами для переправы через Нож-реку барж и понтонных мостов едва ли треть оказалась пригодной к использованию; прочие в первый же день битвы пали жертвами излишнего рвения Баргастов. Отряды из коллекции наемников Каладана Бруда начали вытаскивать обломки, намереваясь сколотить из них еще несколько плотов; единственный исправной мост и десяток баржей уже выстроились в линию поперек широкой реки, принимая тяжесть солдат, лошадей и повозок.

Итковиан смотрел на переправу, расположившись у берега. Он оставил коня на ближайшем пригорке с сочной травой и прохаживался в одиночестве. Его сопровождали лишь шелест гравия под ногами и шум реки внизу. Наполненный соленым дыханием дальнего моря ветер дул от устья реки, так что звуки с моста — скрип лебедок, мычание скота, вопли извозчиков — не долетали до его слуха.

Подняв голову, он увидел на берегу впереди человека, сидевшего скрестив ноги, созерцавшего сцену переправы. Мужчина с нечесаными волосами, одетый в разнообразную рвань, торопливо рисовал на обтянутой муслином дощечке. Итковиан помедлил, смотря, как голова художника двигается вверх и вниз, а длинная кисть мечется туда — сюда над тканью, услышал, как тот бормочет себе под нос.

А может, и не себе. Один из голых валунов рядом с художником вдруг зашевелился, оказавшись большой оливково-зеленой жабой.

Она отвечала тирадам человека низким, бормочущим голосом.

Итковиан приблизился.

Жаба заметила его первой, сказала что-то на незнакомом Итковиану диалекте.

Художник поднял взгляд, сморщился: — Прерывать, — пропыхтел он на дару, — нежелательно!

— Извиняюсь, сир…

— Стойте! Вы тот, кого зовут Итковианом! Защитник Капустана!

— Неудачный защи…

— Да, все слышали о ваших словах на переговорах. Идиотизм. Когда буду рисовать эту сцену, передам вашу поникшую гордость, будьте уверены — возможно, в позе, возможно, в опущенных глазах. Особое положение плеч — да, теперь я это вижу. Точно. Отлично.

— Вы малазанин?

— Конечно, я малазанин! Уделит ли Бруд хоть йоту внимания истории? Нет! Но старый Император! О да, он всегда уделял! Художники при каждой армии! На каждой кампании! Лучшие, самые талантливые, с острым глазом — да, скажу прямо, гении. Например, как Ормулоган из Ли Хенга!

— Боюсь, никогда не слышал этого имени — он был великим художником Малазанской Империи?

— Что? Как? Я Ормулоган из Ли Хенга, конечно же. Бесконечно находящий подражателей, никем не превзойденный! Ормулоган сераз Гамбл!

— Впечатляющий титул…

— Это не титул, дурак. Гамбл — мой критик. — Тут он обратился к жабе: — Хорошенько запомни его, Гамбл, чтобы отметить мастерство предстоящей работы. он стоит прямо, разве нет? Но его кости могли бы быть стальными, на них вес тысячи тысяч краеугольных камней… точнее говоря, душ. А его лицо? Смотри внимательно, Гамбл, и увидишь полнейшую меру этого мужа. И знай, что когда я схвачу всего его на холсте, отражающем переговоры под Капустаном, знай… на этой картине ты увидишь, что с Итковианом еще не покончено.

Солдат вздрогнул.

Ормулоган ухмыльнулся: — О да, воин, я вижу слишком глубоко, и тебе неспокойно. Да? А теперь, Гамбл, выдай свой комментарий, потому что я вижу — он уже назрел. Давай же!

— Ты безумен, — лаконично сказала жаба.

— Прости его, Надежный Щит, он же размягчает во рту краски. Они отравили его мозг…

— Отравили, просолили, размягчили… да, да, я слышал от тебя всякие вариации, пока не затошнило! Недалеко до рвоты, — сонно моргая, продолжала жаба. — Надежный Щит, я не критик. Просто скромный наблюдатель, иногда способный говорить от имени косноязычного множества, иначе известного как простолюдины или, точнее, толпа. Представь присутствие, полностью неспособное к самопониманию или внятному выражению, и потому обладающее угнетающе дурным вкусом в сообщении своих пристрастий — если вообще у них есть пристрастия. Значит, мой скудный дар состоит в создании эстетической рамки, в которой творят большинство художников.

— Ха, скользкая тварь! Ха! Как липок! На, лови муху! — Ормулоган сунул испачканные красками пальцы в боковой карман. Вытащил оленью муху и бросил жабе.

Живая, но лишенная крыльев муха упала прямо пред Гамблом. Тот скакнул и пожрал ее, мелькнув розовым языком. — Как я говорил…

— Минутку, пожалуйста, — прервал его Итковиан.

— Я позволю минутку, — сказала жаба, — Если она будет очень короткой.

— Спасибо, сир. Ормулоган, вы сказали, что прикреплять художников к армиям — это обычай императора Малаза. Наверное, чтобы запечатлевать исторические моменты. Но разве Войско Однорукого не в опале? Так для кого вы рисуете?

— Запечатлеть опалу просто необходимо! К тому же, у меня нет иного варианта, как сопровождать армию. Чего же вы мне еще предложите — рисовать закаты на мостовых Даруджистана за мизерную плату? Я оказался на не том континенте! Что касается так называемого сообщества художников и покровителей в так называемом городе Крепь и их так называемого стиля выражения…

— Они возненавидели тебя, — сказал Гамбл.

— А я ненавидел их! Скажите, ты знаешь в Крепи что-либо достойное упоминания? А?

— Ну, там есть одна мозаика…

— Что?

— К счастью, создавший ее мастер давно умер, так что мне позволительна бурная похвала.

— Ты называешь это бурной похвалой? 'Видно некоторое дарование… Не так ли ты говорил? Отлично знаешь, что так оно и было, особенно когда тот фатоватый хозяин упомянул, что художник уже умер.

— Однако, — сказал Итковиан, — довольно смешно все это звучит.

— Я никогда не смешон, — заявила жаба.

— Хотя всегда похож на мешок! Ха! Скользкая тварь! Ха!

— Не пожевать ли еще краски, а? Той, ртутной белой. Выглядит очень вкусной.

— Ты меня уморить хочешь, — пробурчал Ормулоган, доставая кусочек краски. — Давай, выражай бурные похвалы.

— Как прикажешь.

— Ты знаешь, что ты пиявка? Ползущая за мной повсюду. Стервятник.

— Дорогой мой, — ответил Гамбл. — Я жаба. А ты художник. Что до моей способности различать, я ежедневно благодарю за нее каждого сущего бога и каждого бога, которого еще не существует.

Итковиан оставил их изобретать все более изысканные оскорбления и продолжил путь вдоль берега. На холст Ормулогана он забыл поглядеть.

Когда армии перейдут реку, они разделятся. Лест лежит прямо на юге, в четырех днях пути, а дорога на Сетту отходит на запад, а потом идет на юго-запад. Сетта расположена у самого подножья Гор Видений, у берегов реки, от которой переняла название. Река эта впадает в море южнее Леста, и обеим армиям придется пересекать и ее.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});