Романы Ильфа и Петрова - Юрий Константинович Щеглов

«Кирпичики» облетели Москву в три месяца: в феврале прошлого [очевидно, 1925] года на юбилейном вечере по случаю 100-летия Малого театра группа молодых актеров впервые пропела эту песенку, а во время первомайских торжеств «Кирпичики» уже распевались за Пресненской заставой фабричными девушками» [Московские частушки, КН 01.1927].

Так или иначе, в 1925–1926 «Кирпичики» пела уже вся страна, и их дальнейшая жизнь складывалась по законам фольклора. Часто опускались последние четыре куплета авторского текста о послевоенном восстановлении завода. С другой стороны, как и вокруг других популярных тогда песен, возникали варианты на темы дня: о растратчиках, алиментах и проч., а также переработки в духе жестокого романса. Песенку подхватили эстрадные сатирики; как рассказывает И. Набатов, «куплетист Креминский выступил с пародией, которая называлась «Кирпичиада». Он показал, как эту песню пели бы в опере, оперетте, в русском хоре, как ее изобразила бы цыганская певица, как исполнили бы ее в художественном чтении и, наконец, в драме» [Набатов, Заметки эстрадного сатирика, 40; Симаков, Народные песни]. Многие сетовали на вездесущность и навязшую в зубах банальность «Кирпичиков». В фельетоне известного писателя Вас. Андреева жилец коммунальной квартиры жалуется на соседа, ежедневно играющего эту мелодию на гнусавой скрипке: «Нет, ты пойми. Я встаю с постели — «Кирпичики», прихожу со службы — то же. Пью чай, обедаю, сплю — все под «Кирпичики»» [См 24.1926].

Новейшее исследование происхождения «Кирпичиков», их различных версий, бытования и переделок произведено С. Ю. Неклюдовым [Неклюдов, «Все кирпичики да кирпичики…»; с исчерпывающей библиографией].

Репертуарными органами и культурными инстанциями песня критиковалась за «мещанство». М. Кольцов, смело заступаясь за «Кирпичики», указывал, что по теме они близки к «Цементу» Ф. Гладкова: «Тема одна: восстановление завода инициативой и руками революционных рабочих. У Гладкова — Глеб и Даша, в «Кирпичиках» — Сенька и Маруся» [Как мы веселимся, в кн.: М. Кольцов. Конец, конец скуке мира] 2. Ср. в том же абзаце ЗТ упоминание о «толстовке-гладковке». К. Федин в разговоре с Р. Гулем объяснял официальное неодобрение песни тоталитарной ревностью: «— И «Марш Буденного» и «Кирпичики» умерли потому, что уж очень все их пели, а власти наши не любят, когда нация хоть на чем-то объединяется, пусть даже на песне (буквальные слова Федина, Р. Г.)» [Гуль, Я унес Россию; разговор в 1928; курсив Р. Гуля]. Из этого свидетельства, помимо вывода о ясном понимании К. Фединым духа советского режима, можно заключить, что к 1930, когда о них упоминают соавторы, повальное увлечение «Кирпичиками» уже находилось на спаде.

По мотивам «Кирпичиков» был сделан одноименный фильм, в котором роман работницы Маруси и кочегара Семена развертывался на историко-революционном фоне [Советские художественные фильмы, т. 1; вышел в конце 1925, имел большую прессу)]. Как видим, адаптация этой песенки к задачам «реконструктивного периода», по поводу которой шутят соавторы, недалека от реальности.

9//3

На пузыре «уйди-уйди» изображается Чемберлен, очень похожий на того, каким его рисуют в «Известиях». В популярной песенке умный слесарь, чтобы добиться любви комсомолки, в три рефрена выполняет и даже перевыполняет промфинплан. — Чемберлен, антигерой советской политической пропаганды, изображается на месте прежнего черта [см. выше, примечание 2]. Карикатуристы и устроители политкарнавалов придавали британскому министру сходство с чертом, делая особый упор на монокль, крючковатый нос и злобное выражение лица. Соавторы часто иронизируют по поводу советских новшеств, скроенных по старым образцам, хотя это во многом и их собственный метод: для ДС/ЗТ характерны образы, ситуации, предметы, подпадающие сразу под несколько историко-культурных стереотипов [см. об этом Введение, разделы 4 и 6, а также многие из комментариев].

Промфинплан, или техпромфинплан, — «комплексный годовой план производственной, технической и финансовой деятельности предприятия, конкретизирующий показатели пятилетнего плана» [БСЭ, 3-е изд., т. 25]. В 1929–1930 данный термин фигурирует едва ли не на каждой странице журналов и газет в тех же выражениях, что и в ЗТ: «В выполнении, а по ряду участков даже перевыполнении промфинплана первого года пятилетки одну из решающих ролей сыграло соцсоревнование»; «Соцсоревнование поможет выполнить и перевыполнить промфинплан» [Л. Полонская, На передовых позициях, КН 01.1930; Б. Анибал, Время, дела и люди, НМ 10.1930 (плакат на фабрике)].

9//4

И пока в большом мире идет яростная дискуссия об оформлении нового быта, в маленьком мире уже все готово… — Дискуссий о формах нового быта в эпоху ЗТ велось немало. Подвергались пересмотру все аспекты жизни, от семьи и брака до мебели и домашнего хозяйства. Радикальные проекты новых форм общежития находили сторонников в высоких сферах государства и партии. А. В. Луначарский писал:

«Семейная жизнь претерпит очень большие изменения. Можно сказать, что в социалистическом городе семья старого типа окажется совершенно отмененной. Разумеется, будет по этому поводу и шипение относительно «свободы любви», «разврата» и т. д. Но мы пройдем мимо всего этого шипения, помня те великие заветы социалистических учителей о новых свободных формах отношений между полами, которые неразрывно связаны с социализмом».

Далее автор поясняет на примере Магнитогорска, какие перемены он имеет в виду, с одобрением описывая проекты отделения детей от родителей и общественного их воспитания, постройки огромных домов-коммун на 1,5–3 тысячи человек и т. д. [СССР строит жизнь, достойную человека, Ог 10.02.30]. Пресса сообщала о проектировке грандиозных «жилых комбинатов», «45 км социалистических селений» и т. п. [Города грядущего, ЛГ 17.03.30].

Конец 20-х и начало 30-х гг. знаменуется массовыми попытками создания коммун — «лабораторий нового быта», основанных на равенстве, совместном труде и досуге, отказе от личных денег и собственности. Типичный случай — общежитие, устроенное в бывшей ленинградской синагоге: «Личное имущество каждого обобществлено вплоть до одежды. В столовой на столе стоит ящик с деньгами — каждый коммунар может взять отсюда на карманные расходы. Впрочем, в последнее время шкатулка пустует… В коммуне есть один ребенок. За годовалой коммунаркой ухаживает специально освобожденная коммунарка» [Арк. Млодик, Ударники быта, Ог 28.02.30]. Коммуны отражены в литературе тех лет, например, в пьесе Н. Погодина «Дерзость», в романе В. Каверина «Скандалист» (главка «Давление времени») и др. Наступление сталинского тоталитаризма положило конец этим новым формам общежития, исчезнувшим почти повсеместно к 1932 [см.: Stites, Revolutionary Dreams, 205–222].

Другие известные аспекты тогдашней борьбы за революционный быт — массовые формы общественного питания, призванные освободить женщину от «кухонного рабства», для чего строились грандиозные фабрики-кухни [см. ЗТ 8//28]; кампания за ясли [ЗТ 6//20]; изживание «буржуазных» влияний в сфере одежды и моды (шелковые чулки, галстуки, пудра [ДС 37//11]); левые течения в вопросах брака и семьи [ЗТ 12//13; ЗТ 13//14].

9//5

…Галстук «Мечта ударника», толстовка-гладковка, гипсовая статуэтка «Купающаяся колхозница» и дамские пробковые подмышники «Любовь пчел трудовых». — Подобно картине «Дед Пахом и трактор