Морок (СИ) - Горина Екатерина Константиновна

— Да! — поддержал ее Вениамин. — Действительно, мы столько говорим, столько готовимся непонятно к чему. А на самом деле, готовимся ли мы? Целые дни мы проводим в болтовне и взаимных упреках. Знаете, я не говорил вам, но у меня такое ощущение, что нас сюда собрали совсем не для того, чтобы мы сохраняли искусство и готовились вернуть магию. Нас просто убрали из мира, из Края, почему-то нас не убили, может быть, это невозможно или опасно, поэтому нас собрали тут, чтобы мы не мешали кому-то творить свои дела в мире без нас…

— И не удивительно, кстати, что Богдан пытался нас отравить, — подхватил Борис. — Мы столько времени проводим вместе, в этом доме. Иногда мне кажется, что каждый из вас что-то задумал против меня. Иногда краем глаза я вижу, как кто-то крадется к моей постели…

— Да не отравлял я никого! — возмутился Богдан. — Да ну вас! Даже говорить не хочу об этом. А вот насчет того, что мы тут просто штаны просиживаем, это точно. Тут Матильда права.

— Конечно, я права! — воскликнула девушка. — Надо уходить отсюда!

— Ты права, Матильда, — после некоторого молчания сказал Миролюб. — Ты права так, как бывает правым только одно Солнце на Земле, которое появляется утром на небосклоне, а вечером уходит от Земли. Мы ничего не сделаем. Кроме разговоров. Точнее даже: вы ничего не сделаете. Все вы останетесь здесь и не сделаете ни шагу отсюда. Больше того, именно здесь вы и подохнете, глупые маги. Здесь подохнете, скабрезные твари, которые только и могут, что с утра до ночи собачиться между собой. Посмотрите на себя. Давно ли вы делали что-то стоящее, да ну хоть что-то вообще? А? Ты, Матильда, не забыла, что ты стихия? А ты, Богдан, курей умеешь создавать, хороша наука. А ты, Ярушка? Ты-то вообще что такое, а? Ну-ка, Веня, наморщи лобик, да сделай что-нибудь. Что? Что ты сказал, Венечка? Ах, это ты просто пёрнул от натуги. Ну что же. Хороши маги, нечего сказать. Все — в дом. Я ваш убийца! Теперь я знаю вас всех и всех вас убью.

Все бывшие при этом замерли от удивления, глядя как заходится смехом их добрый и такой всегда смешной и веселый товарищ.

Первой пришла в себя Матильда:

— А вот и не забыла! Все помню! — крикнула она, поднимая бурю.

Верхушки сосен заволновались, ветер кидался сотнями иголок в Миролюба, но ни одна из них не могла ему навредить. Буря начала вырывать из земли сначала молоденькие деревца, а потом и вековые, однако не смогла поднять с места того, против которого начала бушевать.

Матильда упала без сил.

— Глупые мои, важные мои, каждый сам за себя из вас, — почти по-отечески ласково проговорил Миролюб. — Так вы каждый собой гордитесь, так вы себя цените. А надо вам было научиться сообща, вместе действовать. А вы, глупенькие, каждый друг перед другом хвосты павлиньи распускали. Все теперь.

— Но как?.. — удивленно протянул Богдан.

— Все в дом! — крикнул Миролюб вместо ответа.

Глава 3

Королева явно нервничала. Она быстро ходила по комнате от одной стены к другой, мычала и мотала головой, выражая недовольство кем-то или чем-то невидимым. Второй день она так и не притрагивалась к еде. Бледная, с горящими глазами она, казалось, бредит. Иногда она яростно что-то шептала, а временами забиралась с головой под одеяло и не высовывалась оттуда несколько часов.

— Кто он? — бормотала королева прохаживаясь по коридорам дворцам.

— Кто этот человек? — задавала она вопрос отражениям зеркалах.

— Да кто же это? — искала она за тяжелыми портьерами в залах.

— Кто бы это мог быть? — спросила королева проходившего мимо кареглазого юношу.

— Кто он, сударыня? — удивился молодой человек.

— Ах, да-да, что же, вы куда-то шли? — спросила королева, словно очнувшись от забытья.

— Моя королева, — ответил ей он. — Позвольте усладить вас музыкой, она как никто врачует душевные раны и сокращает ожидания. Она одна — помощница и в заботах, и в праздные минуты.

Юноша настолько был хорош собой, его темные карие с искорками глаза захватывали внимание и поглощали смотрящего в них. Королева, как и любая женщина каких угодно кровей, не удержалась и поддалась обаянию прекрасного флейтиста.

Словно завороженная, она двигалась с ним по коридорам к своему кабинету, не отводя своих глаз от его лица.

Флейтист, напротив, как и положено низшим чинам, не смел поднять головы на королеву. И чем больше он отводил свой взгляд, тем настойчивее королева стремилась стать ближе к нему.

Когда дверь кабинета закрылась за ними, и они остались одни, флейтист повторил свой вопрос:

— Моя королева, о ком же вы спрашивали, когда я встретил вас?

Евтельмина знала, что никому на свете не может поверить своих тайн. Никому на свете. Но эти глаза были настолько чарующе красивы, дурманяще близки, им нельзя было не доверять. И королева, забыв обо всех осторожностях, поведала юному музыканту все свои планы, все печали и надежды.

Королева болтала без умолку, как самая обычная торговка на рынке, говорила обо всем, постоянно сама себя одергивая и не могла остановиться.

«Вот, что значит женская натура! — рассуждала она сама с собой, пока язык молотил чечетку, выдавая этим ясным карим глазам все секреты. — Что ж это делается? Всю жизнь! Всю свою жизнь я презирала этих моих болтливых фрейлин, сплетничающих на каждом повороте обо всем, что происходит. А вот, оказывается, я и сама такая же, как они. Вот, что значит быть женщиной».

Мысленно Евтельмина уговаривала себя перестать, а язык, отпущенный на волю, не унимался, а карие глаз так одобрительно смотрели, и королеве ничего не оставалось, кроме, как попотчевать гостя особенным чаем.

Обливаясь слезами, ругая себя на чем свет стоит, она подала ароматное зелье с мелким порошком, пахнувшее миндалем в самые поры его цветения, в резных перламутровых маленьких чашечках.

— Почему вы плачете, моя королева? — изумился флейтист.

— Нет, это не объяснить, это так, это просто, впрочем, не важно…

— Мне кажется я знаю, кто он! — сказал флейтист, поднося чашечку ко рту и нежно фукая на поверхность горячего напитка, чтобы остудить его.

— Кто? О ком вы говорите?

— Я говорю, что, кажется, знаю, кого вы ищете, кого имела ввиду деревенская девушка, — и юноша прищурил глаза, защищаясь от горячего пара, приготовляясь сделать глоток. — Дело в том, что я был воспитанником вашей няньки, Рогнеды. Долгое время, в тайне от вас, она держала при себе, как это сейчас принято называть, талантливую молодежь. Я был одним из них. И представляю себе, по крайней мере, двух юношей, что были со мной и полагаю, что именно о них шла речь в записке…

Евтельмина со скоростью скаковой лошади, жестом широким как западные горы с размаху врезала по маленькой чашечке, задев прекрасное лицо флейтиста:

— Не смейте пить!

— Истеричка, — прошептал флейтист и бросился бежать.

Королева ринулась за ним. Юноша, конечно, был гораздо быстрее и дворец знал гораздо лучше, все переходы и тайные лазы были ему известны. А королева путалась в подъюбниках, застревала в рюшах, задыхалась в высоких воротниках, поэтому она прибегнула к женской хитрости:

— Держи вора! — закричала она.

И через несколько мгновений раздался тяжелый удар и какой-то несуразный хлопок. Бывший за поворотом лакей остановил флейтиста.

Королева велела внести юношу в ее покои и позвать к нему врача. Через некоторое время после траты нескольких щепотей нюхательной соли, ледяных компрессов музыкант пришел в себя.

Евтельмина облегченно выдохнула и велела выгнать всех из комнаты.

— Наконец-то, наконец, дорогой ты мой! Зачем ты побежал? Зачем? Ты понимаешь, что ты мог вообще не выжить?

Флейтист растерянно улыбался.

— Кто вы? — спросил он, хлопая большими карими глазами.

* * *

Иннокентий ругал себя на чем свет стоит, как он мог забыть такую ценную вещь.

— Все потому, что легко она мне досталась, вот если бы с трудом добывал, уж не забыл бы….