Морок (СИ) - Горина Екатерина Константиновна

Иннокентий совершенно не понимал, где именно находится королевский замок и стоял перед трактом, пытаясь угадать, в каком направлении ему стоит следовать.

— Что ж! Дело мое правое… Значит направо.

Не выходя из кустов, он двигался вдоль тракта. Только сейчас, когда выбрался из болот и избежал шумной компании, находясь близко к людям, он почувствовал, как сильно ноют его истоптанные в кровь ноги. Обувь его истрепалась совершенно, нити, которые скрепляли подошвы, местами врезались в кожу так, что казалось вросли в нее.

— Нет, лучше не смотреть! — подумал Иннокентий и тут же уставился на свои болячки.

«Как удивительно устроен человек, — думал юноша. — Пока я шел и чувствовал боль, я все же шел, но с тех пор, как я увидел все эти гнойники и нарывы, я, кажется, ни шагу больше не пройду. Потому что на том, что я вижу, на таком не ходят!»

Иннокентий упал на спину, положив книгу под голову и, умаявшийся, заснул прямо в придорожных зарослях.

Проснулся под вечер. Невыносимо хотелось пить. Иннокентий огляделся, нет ли где поблизости ручья. Однако насколько хватало глаз стелились непролазные кусты, прерывающиеся желтым трактом. Юноша поежился, вечерний холодок начал забираться за ворот. Надо было идти.

Он встал, но тут же снова сел, едва не завыв от боли. Ноги были изодраны, наступить на них не было никакой возможности. Оставалось одно — ждать подводы, вдруг какой-нибудь мужичок с утра пораньше и поедет по своей крестьянской надобности.

С рассветом стало совсем холодно, появилась роса, Иннокентий дрожал не на шутку. Замерзший, голодный, заслышав стук копыт по дороге, он на четвереньках подполз ближе. Встал у дороги на коленках и замахал руками проезжавшему:

— Дяденька, помоги!

Дяденька, как вскоре выяснилось, был не склонен помогать всяким придорожным просильщикам. Вытянув вожжами по спине старой клячи, тянувшей на себе полную телегу сельскохозяйственного добра, он одарил Иннокентия на прощание широким щелчком кнута через всю спину. От удара и голода Иннокентий, потерял равновесие и рухнул головой о торчавший тут же камень.

Однако это не умерило его пылу добраться за походом с кем-нибудь из проезжавших. К следующей подводе он вышел так же на четверных, но кафтан его теперь был обременен дорожной пылью, а на лице явились черные круги под глазами от удара переносицей о камень. Вторая подвода, тянувшаяся к вечеру по тракту, просто развернулась и поскакала в обратном направлении.

Упавшего духом Иннокентия в бессознательном состоянии нашли гвардейцы, которым донесли о странном придорожном существе жившие рядом крестьяне.

Юноша очнулся на высоких подушках, в окно вовсю светило солнце, отчего одна половина лица его была нагрета так сильно, что, казалось, плесни в нее водой, от этой половины пойдет пар. Иннокентий попытался встать. Однако голова тут же загудела, пол и кровать как-то неловко качнулись перед глазами, и он упал на кровать и снова забылся. Через какое-то время ему приснилось, будто он дома, матушка купает его в горячей воде и целует. И он ее целует. И хохочет, так ему радостно сделалось во сне. Только вдруг сон переменился и почудилось ему, будто целует он курицу… Иннокентий открыл глаза. Перед ним сидела дородная толстая тетка, в собственном поту и расплавленном сале. Она отирала его белым вышитым платком, приговаривая: «Ах ты бедный. Эка ты намучился».

В тетке при всей ее могучей фигуре было что-то такое маленькое, уютное, как снег на дворе, если глядеть на него из натопленной избы. И Иннокентий заплакал. Тетка обхватила его голову, гладя по волосам:

— Ишь ты, намаялся. Плачь, милый…, - пожалела его баба и ловко, как маленькому, сунула в рот ложку ароматного куриного бульона.

Иннокентий поднял на нее благодарные глаза.

— Ишь, как теленок, — засмеялась баба.

И юноша разулыбался, все, что было до этого, показалось теперь в просторной теплой избе с такою ловкою доброю толстою бабой дурным сном, кошмаром. Все это было где-то там, в страшных рассказах заезжих мужиков про колдунов и ведьм, в ярмарочных книгах….

— Книга! — Иннокентий резко сел на кровати. — Где книга?

* * *

Вениамин шел впереди, ноги его были спутаны, голова поникла. Следом шла невеселая и настороженная процессия из бывших друзей. На лице Бориса красовалась едва различимая легкая усмешка.

— Погодите, — протянула Матильда. — А новенький-то где?

— Ушел твой новенький и книгу упер, — пробубнил Богдан.

— Но если нас опять шестеро, зачем мы ведем Вениамина? Остановитесь! Нас шестеро, значит Вениамин не убийца!

Вениамин развернулся и вопросительно, с надеждой в глазах посмотрел на товарищей.

— Ну и что? — возмутился Борис. — Ну и что? В книге написано, что один из семи убийца. Но это не значит, что тот, кто пришел седьмым по счету!

— Ага, а раньше ты совсем по-другому говорил, — вмешался осмелевший Вениамин. — Раньше ты настаивал на том, что, кто пришел седьмым, — тот и убийца.

— Друзья мои, — раздался голос Ярослава. — Может быть, мы пока оставим нашу вражду. Потому что у нас действительно есть занятие и заботы посерьезнее. Раз нас теперь шестеро, мы сможем забыть о поиске врага и целиком и полностью посвятить себя поиску Книги.

На этих словах все как-то выдохнули и расслабились, обратно, в избу шли уже не колонной за Вениамином, а разбредясь как попало.

Борис остановил их:

— Хорошо, но ведь мы с вами должны беречь себя, ведь именно мы — маги, носители и хранители разных умений, через несколько лет будем возрождать магическое искусство в Краю! Наша цель сохранить знания и передать его следующим поколениям!

— Да-да, — перебила его Матильда. — Я, если честно, не очень-то и верю, что нам придется все это когда-нибудь делать. По-моему, этот твой великий час никогда не настанет. А пока что, раз уж мы так важны и нас нужно беречь, давайте просто запретим Богдану готовить и создавать в яви еду. Вот и все!

— А кто ж будет готовить? — удивился Богдан.

— А вот Матильда и будет, — засмеялся Миролюб. — Женщина как никак.

— Щаз! — фыркнула Матильда. — Я так много не ем!

— А вообще-то, надо заметить, что Матильда не так уж и не права, — заговорил Вениамин тихим голосом. — Я тоже не верю, что мы когда-нибудь понадобимся этому миру, что мы так важны для него. Два с лишним года мы сидим в этой избе и упражняемся только в том, чтобы как можно хитрее и смешнее подковырнуть друг дружку. А между тем жизнь наша, моя жизнь, проходит стороной. Там, за этими болотами живут крестьяне, там есть огромная библиотека, в который я так давно не бывал и по которой соскучился. А Матильда? Молодая, юная совсем девушка. Сидит с нами, теперь вот еще ее ждет светлое будущее — готовка еды для нас. Зачем ей это? Она может спокойно вернуться и выйти замуж, нарожать детей!

— Ха-ха-ха! — картинно рассмеялся Борис. — Только ты забываешь, все вы, каждый из вас едва не был убит теми самыми крестьянами, которых ты сватаешь Матильде. Именно они, эти прекрасные сеятели и хлебопашцы, они чуть не убили каждого из вас! И вы хотите туда вернуться? Глупцы!

— Да! Да! Именно! Туда вернуться! Именно туда, где нас чуть не убили! А лучше бы пусть и убили, чем эта жизнь в четырех стенах на болотах со всеми этими до боли знакомыми рожами. Да мы даже поругаться как следует не умеем, Ярослав не дает. Каждый из нас как актер в балагане будто бы речь говорит вместо того, чтоб поругаться, только никто не хлопает. Все эти выступления никому не интересны! Я хочу домой, пусть убьют, пусть, но только не здесь с вечными завтраками и обедами, вечными разговорами о великом будущем! Тошнит! От вас всех тошнит! — зашлась криком Матильда. — Что? Что вы, мерины без яиц, сделать-то можете? Что? Два года вы говорите только об одном: власть во дворце плохая, но настанет час, когда мы вопреки ее воле возродим магию и весь Край изменится. Вы так любите свои сладкие речи! Вы так гордитесь ими! Каждый раз вы говорите все лучше и лучше. Говорите и говорите! Говорите и говорите! Заткнитесь вы уже! Идите и сделайте Край лучше! Что? Испугались? То-то же! Я ухожу от вас!