Страна поднимается - Нгуен Нгок

Прохладный ветер обдувал их лица. Нуп припомнил вдруг недавние свои слова, обращенные не только к землякам, но и к самому себе: «…И нас-то с вами, одну-единственную деревню, француз никак не одолеет. Где ему справиться с дядюшкой Хо…» Верно, дядюшка Хо ведь руководит всей страной. Сколько у него под рукой людей, таких же, как они здесь, в Конгхоа! Наверно, не меньше, чем звезд на небе. Дядюшка Хо всесилен…

Когда люди вернулись в дом и снова усолись вокруг очага, они спросили:

— Ну, а еще какие новости?

Новостей было много. Чего только брат Тхе не поведал Нупу, разве все упомнить. Но, что осталось в памяти, он рассказал.

Вот новости оттуда, где проходит большая дорога: люди бана, которых француз согнал в Датбот, восстали, сожгли построенную по указке француза деревню и ушли в горы. Там они поставили новую деревню и бьются с французом, как и мы в Конгхоа… Весть с севера Тэйнгуена: солдаты дядюшки Хо взяли большую крепость Комполонг, пленных захвачено видимо-невидимо, а при них ружья — и малые, и большие… Новости с равнины, где живут кипи: француз так и не смог занять четыре большие области, что зовутся провинциями. Парод киней выковал там пропасть тесаков и топоров, собрал много риса, соли и разошлет по всей земле, где солдаты дядюшки Хо бьются с французом…

— Вот радость-то!

— Слышите, люди!..

— А во Вьетбаке что? Как там наш дядюшка Хо?

— Да, вот вам новости из Вьетбака: наши бойцы одержали большую победу, такой еще не бывало. Полностью освобождены три провинции, где раньше сидел француз, взята тысяча пленных, среди них два важных начальника — командиры полков…[20]

Нуп говорил, говорил, и все сильнее становилось охватившее его ощущение счастья. Выходит, мы посильнее француза будем. И не только здесь, в Конгхоа, а по всей стране одолеваем его: во Вьетбаке, в Датботе, в Комполонге, на равнине у киней…

Лишь поздней ночью погасили огонь в общинном доме. Нуп вернулся к себе и уже у самой лесенки вдруг услыхал голос матери.

— А почему Тхе не пришел вместе с тобой в Конгхоа? — спрашивала она. — Показался бы народу.

Нуп даже остановился от неожиданности. Потом ответил:

— Я отсоветовал ему приходить.

— Отчего?

— Мы не уверены еще до конца: послан ли он дядюшкой Хо? Только увиделись, разве тут разберешься? Пройдет день-другой, приглядимся, подумаем.

…Вся деревня обсуждала слова Нупа. Люди понимали: он прав. Но уж больно хотелось нм поскорее увидеть нового своего брата Тхе.

Ночью мать Пуна никак не могла уснуть. Не спалось и Нупу. Он лежал и думал: каково там приходится Тхе в лесу. В деревне Баланг только и есть хороших людей, что Кхыу да Са. А прочие давно уже держат сторону француза. Очень не хотелось Нупу оставлять Тхе в Баланге. Но не мог же он вот так, с маху привести чужака в Конгхоа.

С тех пор как люди Конгхоа, разрушив ограду французского поселения в Харо, ушли в свою деревню, француз то и дело искал, выслеживал их. Бывало, пригонит пятьсот солдат, а то и тысячу, с большими ружьями и самолетами. Всякий раз парии из Конгхоа поначалу отгоняли француза, подстрелив десяток-другой солдат, но потом все равно приходилось сжигать обжитую уже деревню и, спасаясь, уходить на повое место. Прежде они уходили довольно далеко от подножия горы Тьылэй, а теперь, напротив, все теснее прижимались к крутым склонам. В Конгхоа научились строго беречь тайну. Ловушки с шипами и кольями далеко распростерлись вокруг деревни — целый день можно идти, а им все не будет конца. Ловушки поставлены были на дне ручья и даже на деревьях. Лишь сами жители Конгхоа знали тайные входы и выходы. А ежели кто из чужих хотел пройти в деревню, его и раз, и два, и пять, и десять раз должен был самолично проверить Пун, убедиться: человек этот хороший, честный, хочет биться с французом, не выдаст секретов деревенской обороны и, как бы его ни мытарили, не приведет француза в Конгхоа. Лишь удостоверясь во всем этом, Нуп соглашался отвести его в деревню. А без Пупа идти — гиблое дело: как ни мудри, напорешься на отравленные шипы.

Вчера, когда разговор меж Нупом и Тхе подходил к концу, тот сказал Нупу:

— Давай я пойду с тобой в Конгхоа. Хочется глянуть на земляков, познакомиться с ними.

— Нет, — отвечал Пун, — лучше тебе не ходить со мной. Дорога плохая, тяжелая. Высокие скалы, отвесные кручи, полно тигров, слонов… Пиявки кусают так, что кровь бы-жит ручьем. Погоди, проложим добрую дорогу, тогда придешь повидаться с нами.

Тхе глянул в карие глаза Пупа и вспомнил: с утра, как началась их беседа, Нуп с ним говорил без утайки, но ни разу не обмолвился и словечком о том, где находится сейчас деревня, много ли в ней народу, сколько оружия. Он понял все и больше не настаивал…

Так и не уснув до полуночи, Пун поднялся и сел, опершись спиною о стену. Широко раскрытые глаза его глядели в темноту. В памяти снова и снова всплывало все, о чем говорил ему утром Тхе. Нуп вспомнил Кэма: когда тот уходил на равнину, сколько важных вещей, наверно, остались несказанными, пропали втуне. Если б все эти три с лишним года Кэм провел здесь, с ними, какую бы пользу принес он, дела в Конгхоа шли бы небось много лучше. Зато теперь в горы поднялся Тхе. Он, надо думать, откроет Нупу немало прежде ему неизвестного, лажного, научит, как сподручнее бить француза. Потом Нуп припомнил: лет пять назад, когда победила Революция, ходил он на праздник в Анкхе. В тот день он впервые понял: деревня их, Конгхоа, подобна малому ручью. Сколько таких ручьев но всей стране, и впадают они в одну большую реку. Правда, вот уж четвертый год ручей Конгхоа отъединен от всех. Но явился брат Тхе, и Нуп снова узнал: ручьи на родной земле — в Датботе, Комполонге, во Вьетбаке, на равнине у киней — текут дружно, неудержимо. И ручей Конгхоа обрел должное русло и потому, наверно, сегодня ночью пел громче обычного. И чудилось Нупу, будто ручей этот поет и у него в сердце…

Он встал, вышел за дверь и глянул на небо. Сперва он смотрел на госпожу звезду в той стороне, где был дядюшка Хо, потом поглядел в другую сторону — там над равниной, где жили кипи, собрались тучи и затмили большую часть звезд. Закапал редкий дождь. Услыхав за спиною шаги, он обернулся и увидал мать:

— Вы не спите еще, мама?

— Да нет… А Тхе-то, сынок, промокнет в лесу до нитки.

Оп и сам только что подумал об этом.

— Сходи-ка за ним, — продолжала мать. — Неужто не жаль тебе человека из племени кинь?

Глядя на нее, он покачал головой:

— Не время еще, мама… Завтра схожу в лес Баланг, поставлю для Тхе шалаш, будет ему кров на первое время.

* * *

Посреди леса Баланг в шалаше на сваях рядом с Тхе сидел Тун, а под боком у Нупа — Са. Много лет назад шел Нуп глянуть на француза в Анкхе и, перейдя вброд речку Датхоа, повстречал старика. Французская бомба сожгла все стариково добро, даже набедренную повязку, и он подвязал к животу кусок коры. Старец нес за спиною ребенка — отца его с матерью француз угнал на подневольные работы, от побоев оба занемогли тяжко и умерли… Да, верно, с тех пор миновало пятнадцать лет. Малец тот вырос, окреп. Стал череп, как уголь. Из-под косматых волос ярко блестели глаза. Стоило кому завести речь про француза, он рычал и ярился, как молодой леопард. Са, тезка младшего брата Нупа, сидевший сегодня в шалаше, и был тем самым давешним мальцом.

Он вырос в Баланге. Десяти лет от роду пошел с земляками гнуть спину на француза. Надсмотрщик бил его, он огрызался, потом убежал в горы. Когда ему стукнуло двенадцать, услыхал он: в деревне Конгхоа есть человек по имени Нуп, который бьется с французом; решил отыскать его, да только не ведал, куда идти. Спросил у Кхыу, самого лучшего из людей Баланга.

— Да, правда, — ответил тот, — брат Нуп из Конгхоа и впрямь здорово бьется с французом.

— А почему же, — снова спросил Са, — ты не уходишь к Нупу? Не бьешься с французом?

Кхыу — он в это время мыл голову маленькой своей дочери — сказал:

— На мне вон и старики — отец с матерью, и дочка. Это бремя держит меня как камень, привязанный к йогам. Нет, не уйти мне из деревни. Воевать вместе с Пупом — значит терпеть лишенья и беды. Дочке моей не под силу такое…

Когда объявился в лесу Тхе и установил связь с Кхыу, Са ходил вместе с Кхыу в лес встречаться с братом Партийцем, а потом и вовсе остался у Тхе в лесу, не захотел покидать его. В этом году Са исполнилось восемнадцать лет. И вот уж месяц, как он стал связным между Нупом и Тхе. Из всех людей Баланга лишь одному Са указал Нуп потаенную дорогу в Конгхоа. И Са не обмолвился о ней ни единой живой душе, даже Тхе. А брат Тхе так и остался в своем лесном шалаше. Если ему надо было встретиться с Нупом, Са тотчас отправлялся в Копгхоа… Как раз нынче утром Тхе попросил Са сходить за Нупом. Са обернулся очень быстро, привел Нупа, и вот они все трое сидят в шалаше. Са, открыв маленькую записную книжку, выводит в ней буквы и слова, которые Тхе показал ему прошлым вечером. Нуп, подперши рукой подбородок, следит за каждым движением его руки. Дождавшись, покуда дрожащие пальцы Са вывели на бумаге ровный кружок, Нуп спросил: