Страна поднимается - Нгуен Нгок

А Нгыг все сидел на пороге, напевая вполголоса песню, услышанную от Тхе. Вдруг глаза его заблестели, он вскочил, обронив бечевку с узелками. Смотрит на высокие тростники у околицы. Меж качающимися желтыми верхушками тростников углядел он черное пятнышко. Оно все росло и росло. Вот уже можно различить широкополую шляпу — цветом, ни дать ни взять, синий баклажан, а под нею широкий черный от загара лоб, приплюснутый нос; из-за шляпы торчит ствол винтовки с мушкой… Тут уж не обознаешься! Нгыт прыгает наземь с настила и кричит:

— Тхе!.. Брат Тхе пришел!..

Женщины, обрушавшие рис, замерли, опустив песты в ступы, подняли разом головы, глянули и заулыбались:

— А ведь верно…

— Глядите, брат Тхе вернулся…

— Ну и острый же глаз у Нгыта…

Люди сбежались со всех сторон. За спиною у Тхе висела тяжелая корзина.

— Что это там у тебя, брат Тхе?

— Какие новости?

— Благополучно ль добрался, брат?

Тхе не знал, кому раньше отвечать. Все эти пять дней, что ходил он в уезд, Тхе и сам ни на миг не забывал друзей из Конгхоа. Возвратившись и встретив их снова, он почувствовал, будто вернулся на далекую свою родину. Опустив корзину наземь, снял прикрывавшие ее листья.

— О, соль! Соль!

— Глядите, соль!

Тхе вытер со лба пот.

— Эту соль, — сказал он, — дядюшка Хо прислал в подарок деревне Конгхоа…

Он сообщил людям вкратце новости о том, как идет повсюду война с французом. И Нгыт сразу повел его в поле искать Нупа.

Тхе с Нупом уселись на краю поля. Нгыт, взяв тыкву-горлянку, пошел вниз к ручью за водой.

— Ну как, — спросил Нуп, — есть для Конгхоа какие распоряжения из уезда?

Тхе, не ответив ему сразу, помолчал, потом спросил сам:

— Скажи, Нуп, что за ручьи впадают в речку Датхоа?

— Много их, — отвечал Нуп. — И каждый на пути к Датхоа бежит мимо деревень. Да ты разве не знал? Хочешь отыскать людей бана — ищи ручей, сбегающий с гор, там у воды и найдешь их. Ручей течет мимо деревни Баланг, мимо деревни Конгле, мимо деревень Конгзианг, Демо, Део, Делань… И все они вливаются в речку Датхоа. А сама она бежит навстречу большой дороге и ныряет под мост. У моста француз поставил крепость Датлунг.

Тхе начал скручивать цигарку из молодого бананового листа; листья эти насушили и преподнесли ему земляки в Конгхоа.

— Послушай, Нуп, — сказал оп, — французы из форта Датлунг хотят подняться вверх по течению этих ручьев.

— Откуда ты знаешь? — спросил Нуп.

— В уезде я был на совещании, там сказали: французы еще с начала года раздали ружья людям из деревень Део, Демо, Делань. Берите, говорят, оружие и бейте подпольщиков. Всем этим заправляет волостной начальник Тю Ру. Деревни, которым они выдали ружья, как раз стоят на дорогах, ведущих с равнины, от киней, сюда в горы. Француз хочет, чтобы тамошний люд, вооружившись, перекрыл все эти дороги. Тогда не будет пути к вам ни мне, ни солдатам дядюшки Хо, а они вот-вот должны подняться сюда. Проклятый Тю Ру отправился сейчас раздавать ружья по деревням Конгзианг, Конгтяу, Нгазио, Ленгту вверх по ручьям. Он решил вооружить все деревни вдоль их берегов. Не сегодня завтра явится в Баланг, а там — в Дета, Конгма и Талунг. Хочет сомкнуть кольцо, окружить, задушить Конгхоа.

Нуп, уперев топор в землю, вынул изо рта трубку. Глаза его налились кровью. То, о чем рассказал Тхе, не было новостью для пего. Еще когда француз велел волостному начальнику Тю Ру раздать ружья жителям деревни Део, что рядом с большой дорогой: пусть, мол, люди бана охотятся на оленей да кабанов, — Нуп понял, что ружья эти француз хочет нацелить в подпольщиков и в честных людей бана. Просто он покуда не задумывался над этим. По сейчас сообщения из уезда раскрыли ему глаза. Что надо делать? С чего начать?

— По-моему, Тхе, — сказал оп, — мы должны удержать гору Тьылэй.

Тхе свернул цигарку, но вдруг бросил ее не раскурив и ответил:

— Да, ты прав, главное — удержать гору Тьылэй. Вокруг нее стоят пять деревень — наша Конгхоа, Конгма, Талунг, Дета и Баланг. По отстоять гору Тьылэй мы сможем, только подняв против французов все пять деревень и научив их воевать по-настоящему.

Нуп думал долго, потом сказал:

— Мы-то у себя в Конгхоа бить француза умеем. В Талунге люди не пошли гнуть спину на француза, но ловушек они поставили очень мало, ополчения и вовсе не сколотили. Ну а Баланг, Дета да Конгма, те работают на француза. С ними надо бы поговорить, объясниться. Есть ведь у них уши и голова на плечах и сердце в груди… Трудное это дело, Тхе, но говорить надо!

Тхе встал.

— Я хотел сказать тебе то же самое. Французов не то что одному человеку, даже целой деревне не осилить. Вот если всей страной навалимся, тогда одолеем. Чтоб победить врага, нашего полку должно с каждым днем прибывать, а его ряды — редеть день ото дня.

…Этой ночью Нуп и Тхе прикидывали, с какой деревни лучше начать, с кем говорить первым.

— Староста в Конгма, — сказал Нуп, — спит и видит, как бы примкнуть к этому гаду Тю Ру. Очень уж он плохой человек, там с ходу никакого разговора не получится… Баланг стоит чуть не у самой дороги на Нгазио, они там небось перед французом трясутся — больно он близко… Сперва надо пойти поговорить в деревню Дета. Я тут, в горах, знаю каждую тропку, мне и самый дальний конец под силу. Давай я схожу в Дета. Ты не ко всем еще нашим дорогам приноровился, пойдешь в Талунг, туда поближе будет…

Птица теобео одиноко кричала в ночи.

— Ладно, — сказал Тхе, взяв Нупа за руку, — давай-ка спать, время позднее.

Они улеглись рядом. Тхе отдал свое одеяло детям тетушки Ху — их все время тряс озноб, лихорадило, — и комарье теперь жалило его, словно иглами кололо; набедренною повязкой от них не прикроешься… Нуп лежал и все думал, думал. Зажмурив глаза, он увидал вдруг вершину высокой горы, вокруг огромные камни. Гора эта высится во Вьетбаке — гора дядюшки Хо. Кто, как не дядюшка Хо, учит: сплачивайтесь, объединяйтесь в борьбе. Четыре года назад услыхал Нуп впервые этот призыв к сплочению, но сам он сумел объединить лишь десяток-другой семей в собственной своей деревне. А другие деревни?.. И там ведь народ бедствует, мучится и ненавидит француза. Отчего же он не додумался сам пойти к ним, уговориться сообща бнть врага? Короче, бросил тамошний люд на произвол судьбы. Нет, не полюбил он их, не привязался всем сердцем. Хорошо, Партия указала ему путь. Это она прислала сюда брата Тхе, и тот объяснил суть дела. Путь Партии труден, но иного верного пути нет и не может быть. Решено: он пойдет по этому пути.

— Тхе, — произнес он вслух, — я прямо завтра пойду в Дета.

— И правильно сделаешь, — сказал Тхе. — Я и сам пойду завтра в Талунг.

Хэ Ру заворочался, забормотал во сне. Тхе присел, замахал рукой, отгоняя прочь комаров, потом накрыл мальчика одеялом.

— Слушай, Нуп, — сказал он шепотом, — у тебя вон общественных дел невпроворот. В ноле и носа почти не кажешь. Как Лиеу, не попрекает тебя?

Нуп, придвинувшись поближе к сыну, легонько по гладил Хэ Ру по плечу широкой своей ладонью.

— Нет, — ответил он тоже шепотом. — Лиеу, она все понимает.

— Я теперь буду работать вместе с тобой в поле, ладно? — сказал Тхе. — Ей одной тяжело…

Нуп закрыл глаза. И не заметил, как сон сморил его.

* * *

Дома в Дета невелики: стены у основания шириною лишь в два охвата разведенных в стороны рук, крыши низкие — голову ушибешь, внутри духотища. Свинья, подойдя к одному из домов, стала чесаться о сваю. Дом заходил ходуном, очаг с котлами затрясся, вязки вяленой оленины над ним закачались взад-вперед. Старый Унг схватил палку и отогнал свинью прочь. Захрюкав, она отбежала шагов на пять, потом, волоча брюхо, степенно удалилась к корыту и, пофыркивая, стала хлебать рисовое пойло. Было когда-то в деревне Дета тридцать с лишком домов — больших и высоких, много буйволов, много собак. И над крышей общинного дома парил во всякое время большой змей со свистулькой; люди бана запускают его ввысь как знак мира и благоденствия… Нынче осталось лишь два десятка домов — низких, тесных. Девушки одевались в ткани, что продавал француз, носили на шее красно-синие бусы — француз выменивал их на корзину риса. Нужда не отступилась от людей, глаза их потускнели от голода. Малые дети с раздутыми животами играли со свиньями — и те и другие были одинаково грязны.

Нуп, разговаривая со стариками деревни Дета, глядел на все это и думал: четыре года гнут они спину на француза — и вот до чего дожили…

Деревенские старцы, сбившись поплотнее, сидели вокруг кувшина с водкой. Заслышав, что к ним пришел Нуп из Конгхоа, старики — а они-то знали: он и говорить горазд, и земляков любит да чтит, и в поле первый работник, — обрадовались, принесли добрую водку и пригласили Нупа отведать ее. Но когда он завел речь о том, что надо бы и деревне Дета с оружием в руках выступить против француза, никто и слушать его не пожелал. Дядюшка Унг — в пору восстания [21] он был деревенским старостой, а теперь совсем одряхлел, даже брови у него побелели, щеки впали, беззубый рот провалился — тут же сказал: