Обязан выжить - Николай Дмитриев

— Пан Алекс, — послушно повторил новоявленный земляк и ждуще посмотрел на Иртеньева. — А корч му на выезде вы, случайно, не видели?

— Ваша? — догадался Вика и подтвердил: — Конечно, видел. Там рядом еще статуя какого-то святого на перекрестке.

Самое удивительное, но он действительно помнил эту самую корчму и даже каких-то замурзанных еврейских мальчишек, которые постоянно крутились там на дворе.

— Так это что же, пан Алекс! — радостно произнес Миша-Мойше. — Возможно, мы видели друг друга еще тогда?

— Очень даже… — с готовностью согласился Вика.

— Это же надо!.. — заново начал было причитать Мойше-Миша, но ему помешал здоровенный мужик, подкативший к стойке пивную бочку и с грохотом поставивший ее на попа.

— Ну наконец-то! — недовольно проворчал Мойше-Миша и, ловко выбив чоп, вставил в отверстие трубку насоса.

Потом последовало несколько энергичных движений рычага, и уже через минуту перед Иртеньевым оказалась украшенная шапкой пены кружка со свежим пивом. Вика посмотрел на закуски, выглядывая, что бы такое взять, но Мойше-Миша, перехватив его взгляд, тут же стремительно нагнулся и уже откуда-то из-под прилавка забубнил:

— Ой, так вы же кушать хотите… И не смотрите на витрину, там все давно позасыхало! Я вот сейчас…

И точно, Мойше-Миша почти сразу поставил возле полной пивной кружки тарелку с отварной телятиной, малосольными огурчиками и половинкой сочной синеватой луковицы.

— Вот, прошу, кушайте!

Мойше-Миша снова нырнул под прилавок, и рядом с тарелкой появилась розетка, наполненная горчицей, и аппетитно пахнущий ломоть хлеба. У Вики потекли слюнки, и, тут же вооружившись вилкой, он принялся уписывать за обе щеки.

Когда на тарелке от мяса остались только горчичные разводы, Мойше-Миша одобрительно крякнул и спросил:

— А вы теперь тоже живете в этом городе?

— Нет, — Вика с наслаждением отхлебнул пива из кружки. — Я проездом. Хочу у теплого моря погреться.

— А если не секрет, откуда? — осторожно поинтересовался Мойше-Миша.

— Прямо из тайги, — рассмеялся Иртеньев. — У нас там геологоразведочная партия пропала. Но мы нашли…

По собственному опыту Вика хорошо знал, что ложь улавливается на интуитивном уровне, и поэтому, по возможности, предпочитал в скользких ситуациях говорить правду. Видимо, фраза сработала должным образом, поскольку Мойше-Миша немедленно оживился и предложил:

— Я, конечно, извиняюсь, но вот вы на курорт едете…

— Ну да, а что? — Вика поставил кружку на прилавок.

— Видите ли, костюм ваш… — Мойше-Миша скорчил умильную физиономию и сделал неопределенный жест.

— Ну что, костюм, — Иртеньев вздохнул. — Какой есть…

— И я об этом, — мгновенно оживился Мойше-Миша. — У меня тут есть такой себе Фима Либерзон, так он таки-да, портной. И, если пожелаете, соорудит вам такой костюмчик!

— А возиться долго будет? — всерьез заинтересовался Вика.

— Да чуть ли не сразу! — с жаром заверил Иртень ева Мойше-Миша, но, на всякий случай, добавил: — Конечно, он на вас немножко заработает, но это, вы мне поверьте, будет люкс-цимес, а не какой-нибудь там ширпотреб.

По той горячности, с какой все было высказано, Вика догадался, что и сам Мойше-Миша внакладе не останется, однако, прикинув все выгоды такого предложения и снова берясь за кружку, согласно кивнул…

* * *

Небольшой пароход медленно привалился к пирсу, матросы споро набросили чалки, поставили сходни, и разномастные пассажиры, стремясь поскорее сойти на берег, бестолково столпились у борта.

Стоя на спардеке, поменявший обличье Иртень ев спокойно ожидал, пока кончится эта толчея. Мойше-Миша оказался человеком слова, его протеже Фима Либерзон тоже не ударил лицом в грязь, сумев буквально за один день переодеть Вику с головы до ног.

Теперь Иртеньев был обут в легкие парусиновые туфли, для форса начищенные зубным порошком, белый полотняный костюм и вышитую косоворотку. Завершали картину яркая тюбетейка и легкий чемоданчик, куда Вика сложил свои хромовые сапоги вместе с таежным одеянием.

Ненужная толкотня у сходней сама собой кончилась, Вика взял чемоданчик, зачем-то взглянул на скрывавший городские строения косогор и по пружинящим доскам, одним концом державшимся за край борта, сошел с парохода.

Наконец-то ощутив под ногами вместо раскачивающейся палубы твердый настил, Вика с удовольствием сделал несколько шагов, как вдруг откуда-то снизу, из-за причального бруса вылетел здоровенный рак и, стукнувшись панцирем о мокрые доски, забил хвостом, пытаясь перевернуться.

Иртеньев чуть вздрогнул от неожиданности, но, увидев, как по пирсу бежит мальчишка с ведром, все понял. Проверяя свою догадку, Вика подошел к краю и заглянул вниз. И точно, там в зеленоватой воде плавали два взрослых парня. Время от времени они ныряли у деревянных свай пирса и когда вновь оказывались на поверхности, то сразу бросали свою добычу мальчишке.

Картина была такой знакомой, что Вика даже повернул голову, ожидая увидеть на подъездных путях тот самый поезд, но там сейчас было пусто, и только рельсы, полускрытые пучками жесткой травы, все так же тянулись вдоль берега, укрепленного косо уходившей в воду каменной набережной.

Иртеньев усмехнулся собственным мыслям и вслед за другими пассажирами, обогнув территорию яхт-клуба, зашагал не по протоптанной здесь дорожке, а как раньше — по шпалам. Пройдя так метров триста, он вышел прямо к нижней площадке Депальдовой лестницы и здесь задержался.

Совсем рядом, у набережной, загорелые дочерна мальчишки плескались на мелководье, и вода, подброшенная детскими ладошками, почему-то не разлеталась брызгами, а так и летела вверх переливающимся сгустком. Дальше, в глубине залива, виднелись темные паруса дочерна просмоленных байд, занятых своим рыбацким делом, а мористее белело косое крыло уходившей от порта яхты.

Позавидовав в душе беззаботному мальчишескому веселью, Вика начал подниматься по лестнице и, одолев сотню с лишним ступеней, остановился отдышаться уже на верхней площадке, середину которой украшали мраморные солнечные часы. Тень от тре угольного гномона, лежавшая на выщербленной временем поверхности, показывала примерно три часа пополудни, и Вика, вздохнув, зашагал по начинавшейся отсюда городской улице.

Дойдя до идущей по центру трамвайной линии, Иртеньев повернул голову вправо, будто с перекрестка можно было увидеть здание, где в 19-м размещался деникинский штаб, и вдруг заметил большие, опускающиеся к самому тротуару окна первого этажа.

Вика узнал знакомое ограждение из гнутых труб, защищавшее стекла, через которые легко просматривалось помещение кафе, уставленное крошечными мраморными столиками, и, по ассоциации вспомнив уютную припортовую таверну, где тогда любил проводить время, улыбнулся.