Начинаем жить - Кожевникова Марианна Юрьевна

Пространство напротив двух широких окон оставалось свободным — там работал сам Сева и ученики, когда приходили. А дальше наступал шурум-бурум: стопы папок, сдвинутые стеллажи, картины, приваленные одна к другой, рамы, багет и тут же кушетка и снова папки. Но в торце, тоже у окна, большой аккуратный стол наподобие чертежного, с компьютером, стопами бумаги, карандашами, кистями, баночками и скляночками.

— Не узнаю местности, — сказал Саня, оглядевшись вокруг. — У тебя, что, тоже перестройка?

— Не перестройка, а переселение, — объяснил Сева. — Мы теперь с Вадимом на пару хозяйничаем. Рабочие места организовали, а порядок не навели. Но за этим дело не станет. Дня два-три работы, и будет конфетка. У нас план возник откупить чердак, и тогда… Ох, Сашура, там такую мастерскую можно забабахать! Станочек поставим для гравировки! Крышу в два света сделаем!.. И…

Саню планы о чердаке оставили равнодушным, ему не терпелось рассказать, из-за чего они пришли.

— Помнишь, в Париже, — начал он.

— Помню ли я, как в Париже? — патетически воскликнул Сева. — Да я только и вспоминаю, как в Париже. Чердак-то откуда возник? У нас тут такая мансарда может получиться! А если в два света делать, то… Но пока на чердак будем денежки зарабатывать. Денежки-то нынче кусаются. Но у меня есть кое-какие соображения…

При этих Севиных словах молодой человек поднял голову и начал прислушиваться к разговору. До этого он, морщась от напряжения, пил обжигающий кофе, изредка косясь то на Севу, то на Саню.

— Да, с деньгами туго, очень туго. А хочется и чердак, и альбом! Я тут такое задумал, Сашура!

Витя опять опустил голову и подул на черную жидкость, а Сева с жаром пустился рассказывать про альбом «Современницы».

— Как только сделаю рисунков побольше, тебе покажу, Сашура! Даже посоветоваться хочу. Думается, когда дело дойдет до композиции альбома, мне твоя литературная голова пригодится. Ты тогда Лялиным сборником очень ловко распорядился.

— Буду рад пригодиться и распорядиться, — охотно откликнулся Саня. — Все, что покажешь, посмотрю с удовольствием. Я твои работы очень люблю.

— Работы я сделаю. А потом все опять в деньги упрется. Чтобы такой альбом издать, какой я задумал, такая сумма понадобится, что глаза на лоб лезут.

— Деньги, вот именно деньги. Именно в них все и упирается. — Сане не терпелось перейти к тому главному, с чем они пришли. Он сделал таинственное лицо и начал: — Понимаешь, Сева, у нас тут тоже возникла… некая закавыка… И я бы сказал, сюрприз.

— И у меня сегодня закавыка возникла! — тут же отозвался Сева и насупился. — Сюрприз мне Вера прямо с утра преподнесла!

— Какой же? — Услышав о Вере, Саня заинтересовался. Вера собиралась вместе с ними сегодня в Посад ехать. Чем же она с утра огорчила Севу? — Давай рассказывай.

— Да ну ее! Даже вспоминать неохота. Кстати, передала она тебе перстенек? Что ж ты мне не сказал, что нашел колечко?

Саня с удивлением посмотрел на приятеля.

— Я?

— Ты! Я же тебе говорил, обойдется. И обошлось. Хорошо, что оно не затерялось в нашем развале! Просто чудо какое-то! Смотрю — лежит. Могло бы закатиться куда-нибудь, в самом деле пропасть. В руки взял и залюбовался. Думаю, вот Сашура, голуба душа, принес и не сказал. Ты, наверное, хотел, чтобы я самолично отнес его Антонине Ивановне в Исторический. Но мне же некогда, голубчик! Сам знаешь — ни минуты свободной! Так что неси сам. Я ведь тебе и телефон дал. Так что справляйся, справляйся. А в следующий раз предупреждай, так, мол, и так — оставил кольцо. Но я понимаю, у тебя в голове тоже масса разного крутится. Задумался, увлекся, запамятовал. Но я обрадовался, когда кольцо увидел, а позвонить не собрался. Прошло денька два, и Веруня прикатила от родителей. Я с ней колечко и послал. Симпатично вышло. Оценил?

Сева, очень довольный собой, басисто расхохотался, уже позабыв свои огорчения.

— Еще бы не оценил! Разумеется, оценил. Я тебе бесконечно благодарен. Вера — прелесть. — Саня снова почувствовал вину — сколько разной ерунды передумал, дурак! И опять был растроган, что все так хорошо кончилось.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Прелесть-то прелесть, но помнишь, я тебе говорил: «Верка, она такая! Она с чертом! Она может все!» — Сева снова насупился. — Так вот, я тебе скажу: всего она не может. Я в этом сегодня на собственном опыте убедился. Жаль, очень жаль. Она меня разочаровала.

У Сани отлегло от сердца. «Всего-то и дел! Не поладили. Ну и к лучшему. Вера, видно, еще в Посаде Севину судьбу решила, потому и собралась опять на старом месте поселиться. Поняла, что не место ей в мастерской, у Севы под боком». Про себя Саня одобрил Верино решение и веско сказал:

— А меня очень радует, что Вера может далеко не все, — и бросил многозначительный взгляд на Севу.

Но Сева на него не смотрел. Сидел недовольный, нахмуренный. Переживал.

«Сейчас мы тебя развеселим! — с внезапным озорством подумал Саня. — Сейчас ты у нас вмиг забудешь, какая Вера. Сейчас ты у нас сам чертом на сковороде завертишься!»

Он взглянул на Виктора, тот допил кофе и повернул голову к стене, приглядываясь к рисункам.

— Ну-с, молодой человек, — окликнул его Саня с торжественностью конферансье, объявляющего гвоздь программы — выкладывайте на стол, что принесли!

— Да, да, — обратился к Виктору и Сева. — Давайте посмотрим, на что вы способны.

— При чем тут способности? — заговорил, сразу напрягшись, Виктор. — Я же племянник…

— По родственным связям я не специалист, — сразу посуровев, заявил Всеволод Андреевич и обратился к Сане: — Мне кажется, Александр Павлович, вы ошиблись адресом, я же не директор художественного училища.

— Погоди, Сева! Какое училище? Тут совсем другая история, — заторопился Саня. — Потрясающая. Необыкновенная! Виктор — внучатый племянник…

И он принялся рассказывать про Бережкова, про Ниццу, про Тамбов и при этом уже вынимал рисунки из папки и раскладывал их на столе. Сева слушал с любопытством. Ничего не скажешь, красочная история. Вспомнил он и Батиста Прюно, живописный такой старичок, русские слова в разговор вставлял. Они, помнится, даже выпили тогда по рюмочке. Взгляд Севы привлек небольшой пейзажик — набережная, море, ничего особенного, а хорош!

— Так, значит, племянник? Внучатый? Ну и прекрасно, — заключил он, окидывая острым взглядом ушастого молодого человека. Череп ему очень понравился. И уши. Выразительные хрящики, ничего не скажешь. — Ну что ж, давайте смотреть, — предложил он, потирая руки.

Александр Павлович тоже потер руки: он-то знал, что в папке есть на что посмотреть. Разложив несколько акварелей, он не достал главного сокровища, оставил его под спудом, под прикрытием, оно должно появиться неожиданно, как подарок — последним, чтобы сразу не затмить собой всех других.

Сева смотрел картинки с аппетитом. Славные, очень даже славные. Живые, талантливые. А вот эта не просто славная, а всерьез хороша! Эту марину можно было бы и у себя повесить — столько в ней жаркого южного солнца и покоя, а как не хватает того и другого в городе. И портрет пером отличный. Сева был особенно чувствителен к выразительному штриху.

Подпись на рисунках была всюду одна и та же, не слишком понятный росчерк. Поди его расшифруй. Севе эта подпись, во всяком случае, ничего не говорила.

Виктор следил за Севой, полуоткрыв рот, и ерзал на месте.

— Вы хотите что-то сказать, молодой человек? — обратился к нему Сева.

— Нет, ничего, — ответил тот, — вы смотрите, я тоже.

— Ну да, я — на рисунки, вы — на меня, — улыбнулся Сева. Он мог понять молодого человека — как не залюбоваться вальяжным красавцем художником с благородным профилем, он и сам любовался бы, было б побольше времени.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— А что вы, собственно, вообще от меня хотите? — задал он новый вопрос, отложив портрет и берясь за следующий лист с пейзажем.

— Ну-у… — начал Витя.

— Нет, Сева, ты сперва досмотри, — вклинился в разговор Саня, — а потом уж мы будем обсуждать возникшие проблемы. Там ведь в папке еще кое-что осталось.