Начинаем жить - Кожевникова Марианна Юрьевна

Ей полюбилось горячее, душистое степное дыхание. От степи веяло вечностью. Все, что обнаруживалось на степной поверхности, было преходящим — цветы по весне, люди по дорогам, а степь оставалась неизменной и лежала, глядясь в небо, сама такая же необъятная, как оно. Соприкоснувшись с вечностью, ты не можешь оставаться прежним. Геля прекрасно чувствовала, что она всего лишь недолговечный цветочек. Все ее заботы, желания, тревоги величиной в листик, лепесток, тычинку. Ее колеблет любое дуновение ветерка. Задевает любая пылинка. Но вечное и неизменяемое питает силой. Оно принимает тебя. Оно тебе радуется. Оно украшается тобой. Геле хотелось быть веселым цветочком. Таким, который сразу бы радовал глаз.

Идя каждое утро по степи, уже побуревшей от зноя, отрешенной от забот и попечений, она ощущала в себе причастность к древнему покорному покою, который, верно, люди и назвали смирением. Степь была творением солнца. Она предалась его воле и жила в согласии с ним.

Море тоже не выходило из воли неба, но выбрало себе другого повелителя, — солнце ночи по имени луна. С солнцем море, сверкая и переливаясь, играло. Геля садилась на белый песок пустынной бесконечной прибрежной полосы и замирала. Песок был еще влажным. Он высохнет и накалится потом. А сейчас, на рассвете, она даже чувствовала небольшую зябкость. Геля вставала, входила в розовеющую воду и растворялась в ней. А потом вновь становилась Гелей. И опять вбирала в себя частичку древней степной покорности.

И тогда уже входила во двор, под увитый виноградом навес.

Под виноградными кистями и листьями кипели страсти, отчаяннее, чем на съемочной площадке. Нюта надумала перебраться в Москву, а сын ни в какую.

— Подумаешь, он электриком тут работает, — громко и сердито говорила Нюта, обращаясь к Андрею, сидящему за столом перед большой миской оладьев. — И в Москве будет работать! В Москве, что ли, электричества нет? А вот жизнь есть только в Москве! Ты видел, какая бывает жизнь?! Видел?! Да ты вообще ничего не видел! — уже срываясь на крик, обращалась к сыну Нюта.

Сын, высокий, сутуловатый, с характерным сергеевским непокорным хохолком на макушке, страдальчески морщился и поглядывал то на мать, то на дядьку, надеясь получить от него поддержку. Уезжать он не хотел, его и здешняя, отсутствующая, по мнению матери, жизнь вполне устраивала.

Андрей невозмутимо макал оладью в сметану и отправлял в рот.

— Садись, Геля! Поснедай, — пригласил он ее.

— Да, да, садитесь, Геля. Я вам уже и тарелку поставила, — присоединилась к приглашению Нюта, говоря совсем другим, гостевым, приветливым голосом.

— С удовольствием, — ответила Геля, и вправду получила удовольствие от того, что оказалась той свежей холодной водичкой, от которой мигом погасла ссора.

Андрей сосредоточенно ел, но было видно, что сосредоточен он вовсе не на оладьях. Он думал. Он не был пока готов разрешить наболевшие семейные проблемы. Они оказались совсем не такими, каких он ждал. Физической помощью при сборах тут вряд ли можно было обойтись. Да и дойдет ли дело до сборов?

В субботу Нюта поставила на стол кувшин домашнего вина, подсела к Геле поближе и, выпив сначала за знакомство, потом за женскую солидарность, принялась делиться своими бедами.

— Причиной всему Надька, — открыла она свою главную рану. — Если б не она, я еще бы подумала, двигаться с места или нет. Но чтобы мой Леонид да на Надьке женился?! Не бывать такому!

— А чем Надька плоха? — осторожно поинтересовалась Геля, сразу представив себе красавицу Милочку. Вот ее саму спроси, почему она против женитьбы Димы, трудно было бы объяснить, но причины были, и вполне ощутимые.

— Всем. Она Леньки старше, и у нее мальчишка. Мальцу восьмой год пошел.

Действительно, Нюту можно было понять. Геля опять подумала о Милочке и с облегчением вздохнула: хоть от чего-то Бог миловал. И об Андрюшке подумала — он-то как? За или против Надьки?

Нюта не ждала от Гели советов, ей нужно было сочувствие и соучастие, и она, отпивая понемногу из рюмки, отводила душу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Леньке, конечно, жениться пора, я не против женитьбы. Но с чужим ребенком как семью начинать? Я такого ни себе, ни сыну не желаю. Одно дело в дом молоденькую взять, а другое — взрослую женщину. Молоденькая к моему порядку приучится, со мной уживется, когда родит, то от моего сына. А если чужую женщину с чужим парнем в дом пустить, как хозяйничать? Как уживаться? Она мигом свои порядки заведет и меня выживет. Лучше я сама отсюда уеду и Леньку от беды увезу.

Геля пригорюнилась — проблемы были знакомые, она и сама боялась и не хотела чужой женщины в своем доме. Как тут Нюте не посочувствуешь? Вот и сидели две одинокие женщины, жалели себя и думали, как им образумить сыновей непутевых.

Леонид приходил домой после работы, наскоро обедал, говорил: «Купаться пойду», — и только его и видели. А иногда и не обедал — сразу со двора убегал.

— Так я ему и поверила! — шипела вслед сыну Нюта. — В медпункт побежал, к Надьке! Опять, видно, дежурит!

Андрей посмотрел на бывшую невестку и внес предложение:

— А почему бы нам смотрины не устроить? Пригласила бы ты, Нюта, Надежду чайку вечером попить, мы бы с ней за одним столом посидели, потолковали, а потом обсудили все проблемы между собой по-семейному, по-хорошему.

— Скажешь тоже! — заволновалась Нюта. — Ничего с ней хорошего не может быть! Я ее на порог пускать не хочу, а ты — смотрины! Чего от такой можно ждать хорошего, когда Ленька теперь на родную мать плюет!

— У-у, свекровь лютая! — Андрей насмешливо покрутил головой. — Леньке-то сколько лет, ты вспомни! Ему, по-моему, пора уже материнский подол из рук выпустить!

Лучше бы Андрей не говорил такого. Брови Нюты насупились, и она одарила деверя таким взглядом, будто молотком по гвоздю стукнула. Но Андрею хоть бы что. Он продолжал и не без ехидства:

— А вы знаете, дорогая товарищ свекровь, почему анекдотов про тещ тьма тьмущая, а про свекровь ни одного?

Обе женщины невольно усмехнулись кривовато, но заинтересовались и повернулись к улыбающемуся Андрею.

— Мы и не свекрови еще, — возразила Геля.

— Свекрови! Готовенькие! Классические! Вцепились в сыновей и держитесь! Димка твой до сих пор не женат? Не женат! И Нюта своего не пускает. Так вот анекдоты потому только про тещ рассказывают, что ради дочки любимой теща все от зятя вытерпит, на анекдот обидится, обиду сглотнет и снова с сумкой на рынок побежит. Теща понимает, что дочке муж нужен, и семью дочери бережет. А свекрови кажется, что она сама сыну наилучшая жена, вот и соперничает с невесткой — я, мол, все лучше умею, все лучше знаю! Кто о тебе, сынок, лучше меня позаботится? И точит, и точит, то не так, это не этак, сына ядом отравляет, семью разваливает. Тут уж не до смеха. Слезы одни!

Андрей посмеивался, а женщины сидели, поджав губы. Может, и была какая-то правда в его словах, но они с этой правдой не были согласны, изнутри ведь все по-другому видится.

— Не знаю, как у кого, а меня свекровь была золотая, — внезапно заговорила Нюта. — Так что ты, Андрей, зря на свекровей наговариваешь. Свекровь свекрови рознь. Твоя мама хорошо меня встретила. И всегда на моей стороне была, когда Сергей свои фортели выкидывал. Она меня очень любила.

— Любила, — согласился Андрей. — И мы тебя все любим. Видишь, по первому твоему слову примчался.

Нюта помягчела и смотрела на деверя уже не так грозно.

— А знаешь, что нам мама всегда повторяла? — продолжал Андрей. — Гулевой мужик сопьется и бобылем помрет. Не хотела она нам с Серегой одинокой старости. И еще всегда говорила: «Женщине старость не страшна. Старушка до смерти будет по хозяйству шебуршиться, к дому, к детям прилепится, на худой конец, к кошке. А старик одинокий кому нужен? Так что мужчине семья смолоду нужна». Вот она наши семьи и берегла.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Берегла и не уберегла, — вздохнула Нюта.

— Ну, как тебе сказать? — не согласился Андрей. — Когда она к тебе поехала с Ленькой помогать и жизнь доживать, она нас с тобой крепко-накрепко связала. Мы и до сих пор одна семья. Разве нет?