Елена, любовь моя, Елена! - Лючано Де Крешенцо

– Пошел прочь, старик! – закричал Агамемнон. – И не показывайся больше возле наших кораблей! Если я еще раз увижу, что ты здесь бродишь, тебя не спасет даже твоя жреческая повязка.[49] Я никогда не отпущу Хрисеиду, разве что прогоню ее, когда она состарится и будет уже негодна ни для тканья, ни для постели.

Напуганный и обиженный Хрис ушел, но найдя уединенное местечко, пал на колени и обратился к Аполлону с такой молитвой:

– О бог сребролукий, покровитель городов Хрисы, Киллы и Тенедоса, разве не на твоем алтаре сжигал я всегда самые тучные стегна быков и коз? Отомсти же ахейцам за мои слезы!

Аполлон не заставил себя упрашивать: схватил он уже упомянутый серебряный лук и на протяжении девяти дней осыпал стрелами ахейский лагерь. Сначала стрелы поразили мулов, потом – собак, за ними – женщин и под конец – мужчин. Это, конечно, метафора, ибо дело было не в стрелах, а в моровой язве, косившей и войско, и стада.

На десятый день Ахилл по совету Геры созвал совет вождей и предложил Агамемнону обратиться за помощью к прорицателю.

– О Атрид, – сказал он, – война и мор губят ахейцев! Мы должны позвать человека, умеющего гадать по внутренностям животных: пусть скажет, за что боги прогневались на нас.

Позвали Калханта – официального прорицателя ахейского воинства, того самого, что за девять лет до описываемых событий повелел принести в жертву Ифигению. Хмуро смотрел на него Агамемнон:

– О Калхант, надеюсь, больше ты не напророчишь мне несчастий?

– Не моя вина, что ты постоянно совершаешь ошибки! – молвил прорицатель, тыча в него указательным пальцем. – Ты нанес оскорбление сребролукому богу. Ты грубо вытолкал жреца, отвергнув его дары и мольбы. Ты не захотел вернуть дочь отцу и отца дочери. Так знай же, что Аполлон не перестанет чинить вред ахейскому войску до тех пор, пока длиннокудрая Хрисеида не вернется в объятия родителя своего, а в городе Хрисе не будут принесены Аполлону обильные жертвы.

– О гнусный предатель![50] – возмутился Агамемнон. – Ни разу из твоих уст я не слышал доброго слова! А теперь ты болтаешь еще о каких-то обидах, будто бы нанесенных мною богу, и требуешь, чтобы я возвратил лилейногрудую рабыню. Без обиняков скажу: Хрисеида нравится мне больше самой Клитемнестры – законной моей супруги, дожидающейся меня в Аргосе. Мне нравятся ее гладкая кожа, ее умелые руки. И все же я готов отказаться от девушки, но при условии, что ахейцы возместят мне столь большую утрату. Не оставаться же мне одному без добычи, захваченной в Фивах, где я больше всех рисковал жизнью!

– О чем ты говоришь, бесстыжий?! – изобличил его во лжи Ахилл. – Он рисковал жизнью! Да ведь я собственными глазами видел, что ты наблюдал за сражающимися ахейцами издали! Как же ты можешь требовать от нас часть добычи? С какой стати мы должны тебе ее отдать? Уж не за то ли мы обязаны тебе, что ты смотрел, как мы сражались? И кто же из нас, по-твоему, должен отказаться от своей доли?

В общем, возвращай дочь отцу, а в день, когда мы возьмем великую Трою, ты будешь щедро вознагражден. Клянусь честью, ты получишь втрое, а то и вчетверо больше того, что стоит эта рабыня.

– Нет, сын Пелея! – зло отозвался Агамемнон. – Не думай, что тебе удастся провести меня своими туманными обещаниями. Если ты так настаиваешь на возвращении Хрисеиды отцу, то знай, что я сумею возместить утрату: приду в твой шатер и заберу себе розовощекую Брисеиду.

Что ответил ему Ахилл, представить себе нетрудно. Мы не приводим здесь его слов лишь потому, что не хотим снижать эпический строй повествования. Достаточно сказать, что самыми мягкими выражениями в его устах были: «мешок с дерьмом», «ублюдок» и «сучья морда».

Разгневанный герой удалился в свой лагерь и отказался участвовать в военных действиях. Тщетно спустившаяся с Олимпа Афина пыталась уговорить Ахилла отказаться от своего решения.

Известие о его самоустранении было воспринято по-разному: троянцы возрадовались, ахейцев охватила паника. Одного только Терсита решение Пелида оставило равнодушным. Кто-то слышал, как он в ночной темноте вопрошал Афину.

– О богиня мудрости, – будто бы говорил он, – о светоносная и ясноглазая, скажи, кто, по-твоему, из ахейцев хуже: разбойник Ахилл, ворюга Одиссей или мздоимец Агамемнон? Не отвечаешь? Это значит, что все трое друг друга стоят!

Затеяв склоку с Афродитой и Ахиллом, Зевс допустил ошибку: дело в том, что все боги – кто в большей, кто в меньшей степени – «болели» за одно из двух воинств. Болельщиков, разбившихся на два лагеря, возглавляли Афродита и Аполлон (они стояли за троянцев), и Гера с Афиной (выступавшие за ахейцев). Были, правда, и такие, кто болел то за одних, то за других. Например, Посейдон сначала покровительствовал Идоменею и обоим Аяксам, а потом, когда Ахилл убил одного из его сыновей, перешел в лагерь противника. Гефест тоже поддерживал то Трою (когда он пребывал в мире с Афродитой), то греков (когда они с женой были в ссоре). И еще один пример непостоянства: Фетида помогала ахейцам, пока воевал Ахилл, но как только ее разгневанный сын укрылся в своем шатре, сразу переметнулась на сторону троянцев.

Наконец генеральная ассамблея закончилась, и все разошлись; остались только Гера и Афина.

– А вы чего сидите? – спросил Зевс. – Мне с вами не о чем больше толковать.

– Супруг мой и брат, – заговорила Гера, – я сама кое-что хочу тебе сказать. Ты самодур. Ведь все наши с Афиной старания пошли прахом! Неужели тебе угодно, чтобы подлый Парис, поправший священный закон гостеприимства, продолжал наслаждаться с Еленой?

– Да хватит этих разговоров о гостеприимстве! – взорвался Зевс. – Скажите просто, что вы все еще не можете ему простить историю с яблоком, предназначавшимся прекраснейшей!

– Какой пример ты показываешь смертным?! – воскликнула Афина, не поддаваясь на провокацию. – Ты, требующий, чтобы никто не смел желать жены ближнего!

– О зловредная Гера, о бездушная Афина, – возмущенно запротестовал Зевс, которому претили их нравоучения. – Чем вам насолила эта Троя, что вы так жаждете испепелить ее? Мне кажется, что если бы вам удалось проникнуть за ее высокие стены и съесть живьем Приама и его детей, вы не задумываясь сделали бы это. Знайте же, что я лично очень симпатизирую троянцам. Они ни разу не отказали мне в жертвоприношении, ни разу не поскупились на жертвенное возлияние или дым от жареного мяса. А что бы вы сказали, пожелай я сейчас уничтожить один из городов, которым покровительствуете вы?

– Мне дороже всего Аргос, Спарта и Микены, – невозмутимо сказала Гера. – Хочешь, уничтожь их, но тогда уничтожь и Трою!