Закон Выброса - Силлов Дмитрий Олегович sillov

И что не считал беспомощным – это правильно. Кречетов улыбнулся растрескавшимися губами. Живой враг – всегда опасный враг, даже если у него нет конечностей и двух третей туловища. Академик Захаров это прекрасно осознавал, но желание издеваться над поверженным и униженным противником было сильнее.

– Ты поплатишься, – прошептал Кречетов. – Ты ответишь за все. Дай только дождаться удобного момента.

Он расхохотался – и тут же поморщился от боли. Нижняя губа лопнула, из трещины вытекла капля крови, пробежала по подбородку, шлепнулась на пол. Киб лишь чуть повел стволом автомата в сторону Кречетова, словно фиксируя событие, но автомат через секунду вернулся в прежнее положение. «Обрубок не опасен, пусть делает что хочет» – наверняка такая установка была записана в матрицу киба. Что ж, тем хуже для него и всей этой проклятой лаборатории.

Профессор Кречетов просто ждал момента. Долго ждал. Много минут, часов, дней, каждый из которых он отмечал зарубкой в мысленном календаре.

И он дождался.

Внезапно в помещении стало теплее.

Заметно теплее.

Прямо скажем, жарко стало, Кречетов это кожей почувствовал. Словно в доменную печь заглянул – и залип, ощущая, как расплавленный металл дышит огнем в лицо.

Киб тоже заволновался. Ситуация была нестандартной, и полуробот-получеловек завертел головой, того и гляди отвалится от столь интенсивного вращения.

В рации, закрепленной на плече киба, раздался приглушенный голос. Чей – не понять, как и текст, тем голосом вещаемый. Профессор лишь смог разобрать «тревога», «нападение», «вертолеты», «напалм» и «приказываю прибыть».

Киб, воодушевленный приказом, сорвался с места и помчался к выходу из лаборатории. Ну а Кречетову разом стало все понятно, хватило информации, услышанной из рации.

Получается, те, кто разрушил научный комплекс Захарова, но не смог уничтожить его укрытие, пришли доделать свою работу. То, что это не какие-то местные группировки решили выкурить академика из его норы, было очевидно: хоть и круты те же «Борг» и «Воля», но напалма у них точно нет, как и вертолетов. Значит, это госструктуры решили окончательно свести счеты с непокорным ученым и его командой.

Но Кречетову было наплевать на то, что будет с академиком и его пристяжью. Наконец свершилось то, чего он так долго ждал: за ним впервые за много дней никто не присматривал, кроме равнодушного ока видеокамеры, вмонтированной в потолок. Но академику Захарову сейчас явно не до того, чтобы следить за камерами, потому имело смысл воспользоваться единственным шансом прямо сейчас.

И Кречетов воспользовался.

Он открыл рот и сильно клацнул зубами.

И еще раз.

И еще.

При этом керамика с нижних резцов крошилась от нагрузки, на которую не была рассчитана, обнажая стальные коронки с нереальными показателями твердости, закаленные в «жаре», а потом прожженные молниями «электрода». Подобные манипуляции с коронками из нитинола придали и без того твердому сплаву дополнительные характеристики прочности. И сейчас профессор этими коронками методично разрушал верхний резец, из канала которого был удален нерв, а в образовавшейся полости несколько лет назад Кречетов тщательно спрятал ключ к возможному спасению.

Профессор предполагал, что в его жизни может возникнуть ситуация, когда он будет полностью обездвижен. Конечно, он не думал, что однажды лишится трех четвертей тела, но просчитал досконально, что делать в ситуации, когда, например, будет крепко связан и не сможет шевельнуть ни рукой, ни ногой.

И даже по этому случаю сделал одно изобретение…

Последний удар по резцу был особенно сильным. Зуб треснул, порвав десну, из которой обильно полилась кровь. Но профессор продолжал бить по резцу еще яростней, пока не почувствовал, что во рту что-то шевелится…

Это было очень непросто – создать колонию микроскопических наноботов, способную принимать мыслесигналы хозяина. Только его, никого другого. А еще эта колония должна была после расконсервирования очень быстро вырасти до размеров организма, способного приносить пользу хозяину.

И Кречетов нашел способ, как это сделать.

Наноботы питались органикой. Поэтому кровь, что текла из травмированной десны, почти моментально исчезла, зато шевеление во рту стало намного ощутимее. Микророботы-репликаторы, каждый из которых был размером с молекулу, сейчас пожирали кровяные клетки и плодились делением, отчего их колония стремительно увеличивалась в размерах.

Через несколько минут профессор почувствовал, что шевелящаяся субстанция во рту стала размером с конфету. Больше ждать было нельзя – наноколония выросла до тех объемов, когда ей уже не требовалась легкоусвояемая пища в виде крови. Сейчас она уже готова была к самостоятельной охоте. Еще немного, и начнет жрать изнутри слизистую оболочку рта вместе с мясом.

Пора!

Кречетов с наслаждением сплюнул и увидел, как на пол шлепнулся серый влажный комок, который от удара тут же расплылся по плитке, словно чернильная клякса.

Впрочем, в форме кляксы колония наноботов оставалась недолго: почти сразу ее капли начали стягиваться к центру, и менее чем через минуту на полу лежал небольшой, нервно вздрагивающий шарик цвета неважной стали, покрытой патиной.

«Ты слышишь меня?» – не на шутку нервничая, послал мысленный сигнал Кречетов. Расчеты расчетами, испытания испытаниями, но никто не мог предсказать, как поведет себя единственный опытный образец после многомесячного анабиоза в зубном канале.

Прошла секунда…

Вторая…

Третья…

Профессор сглотнул кровавый комок, мысленно ругая себя: ну что стоило потратить какие-то несчастные несколько миллионов долларов, создать вторую, дублирующую колонию и запихнуть ее в соседний зуб? По крайней мере, был бы второй шанс, если с первым отрядом наноботов что-то пойдет не так. Пожадничал тогда – и вот результат. Захаров далеко не дурак. Ему одного взгляда будет достаточно, дабы понять, что это за серый шарик лежит на полу его лаборатории. И тогда придется умирать долго, в ужасных мучениях – старый садист не раз это обещал. Когда человека пытают, страдает не тело, а мозг, который принимает болевые сигналы от повреждаемых органов. Потому совершенно не обязательно иметь тело для того, чтобы испытать все прелести изощренной пытки, – с возможностями академика Захарова одного лишь мозга будет вполне достаточно.

Кречетов успел за несколько секунд прокрутить все это в голове, когда снизу, от подножия колонны, на которой находился бюст из плоти, пришел ответ:

«Да».

Само собой, это была не человеческая речь, а некий мыслеобраз, означающий положительный ответ на заданный вопрос. Но мыслеобраз понятный, хорошо читающийся, правда, слабый – Наб был голоден и напуган, как и любой ребенок, едва появившийся на свет. Кречетов так назвал свое детище, еще когда проектировал его: Наб, аббревиатура от «нанобот», что может быть проще? И теперь было нужно, чтобы искусственно созданное новорожденное существо максимально быстро адаптировалось к окружающей реальности и спасло своего создателя.

«Ты можешь двигаться?»

Если бы у Кречетова были ладони, они бы сейчас непременно вспотели от волнения. Но ладоней не было, зато мелкие капли пота выступили на лбу. Одна из них сейчас медленно текла по брови, неприятно щекоча кожу, но вытереть ее было нечем.

«Да».

«Хорошо. Ты молодец. У тебя все получится».

Ученый ощутил слабую волну удовольствия, коснувшуюся его мозга.

Наб был контактен.

Наб отвечал на вопросы.

Наб был готов действовать.

Но у него было слишком мало сил для того, чтобы выполнить необходимое, это было очевидно…

И тогда Кречетов максимально сильно ударил нижними резцами по осколку верхнего зуба, торчащего из десны, вбивая его в и так кровоточащее мясо. Но то кровотечение практически остановилось, а Наб был голоден…

Боль пронзила верхнюю челюсть по ощущениям до самой макушки, ударила изнутри по глазным яблокам так, что перед ними заплясали яркие звезды. Но цель была достигнута, кровь струей хлынула из раскуроченной десны. Хорошая кровь, настоящая, полноценная. Захаров, создавая колонну жизнеобеспечения для живых останков своего ученика, постарался, чтоб из жидкости, которой та колонна была заполнена, в верхнюю четверть тела, оставшуюся от Кречетова, поступала идеальная биологическая жидкость. Без хорошего кровоснабжения мозг работает плохо, а профессор хотел, чтобы его ученик страдал полноценно, осознавая свою абсолютную беспомощность.