Петкана - Лиляна Хабьянович-Джурович

«Аз есмь не только бренное тело. Во мне пребывает Сам Господь. Раз каждый кусок пищи, необходимой мне для поддержания жизни, напоминает мне изысканные лакомства и разжигает страсть чревоугодия, я лучше вовсе не буду есть. Если таково мое оружие и только такой ценой могу я одержать победу, то пусть так и будет», — сказала я себе в один из мучительных дней.

Я решилась не принимать пищу. И даже воду. Много дней тянулся мой строжайший пост. Пока силы не оставили меня полностью. Тогда, почти потеряв сознание и уже не ощущая боли, которая к тому времени, казалось, вырвала из меня все мои внутренности — все, что могло алкать и жаждать, — я легла на каменное ложе в своей пещере. Пред очами моими был лик Господа. На груди — образ Пречистой Его Матери. Я была готова к смерти.

Но явилась преподобная Мария Египетская. Та, что из любви кГосподу столько лет боролась в этой же самой пустыне со своими страстями и желаниями, словно с лютыми зверями, и одержала — во славу Его! — полную победу над ними. Она осенила меня крестным знамением и своей святою рукой провела по моему телу. Посланница Божия возвестила мне о Господней милости. Искушения и вызванные ими лютые муки в одночасье оставили меня.

Так, с Божией помощью, я одержала победу над первой страстью, стремящейся завладеть душами, готовыми полностью прилепиться к Богу. Но покой мой продолжался недолго. Ибо господин всех слабостей и страстей человеческих не может примириться с торжеством праведных. И ни на мгновение не перестает ненавидеть род людской.

* * *

«Есть Всевидящий Бог, а потому нет и не может быть слепой случайности», — учат нас святые отцы.

Однако Господь нередко позволяет лукавому духу искушать нашу немощь, дабы сделать нас сильнее и мудрее.

Все началось в то утро, когда я решила пойти на источник, сама не зная, зачем я это делаю. Воды и фиников у меня было довольно. Однако что-то побуждало меня отправиться туда. Что-то внутри меня. Раздражавшее меня и не дававшее сосредоточиться на рукоделии и молитве. Не имея еще достаточного опыта и осторожности, я не распознала ловушки. Не догадалась, что это — происки врага, готовившего мне западню.

Сперва я услышала шепот. Ласковый и страстный. Потом — приглушенный смех.

А затем — увидела их. Зейнебу и какого-то юношу. Они стояли под пальмой, протянув друг другу руки. Взоры их уже были слиты во-едино. Я сразу узнала этот взгляд. Так смотрели мои подруги, юные девушки из Эпивата и Царьграда. Так смотрел на меня и тот юноша, что несколько лет подряд преследовал меня своею любовью, предлагая руку и сердце.

«Мой маленький совенок уже не прежняя девочка», — подумала я с нежностью. Словно любящая мать о своем чаде.

На какое-то мгновение я растерялась. Как мне поступить? «Если я появлюсь перед ними сейчас, то нарушу волшебную радость их свидания», — мелькнула у меня мысль. И я решила переждать. Спрятаться за барханом — так, чтобы ни они меня не видели, ни я — их. Не знаю, почему я сразу же не вернулась в свою пещеру? Видимо, лукавый дух помрачил мой ум. И он же, гнусный и пакостный, направил их в мою сторону.

Ибо, едва я успела удалиться в выбранное мной укрытие, как снова увидела их.

Они и не думали уходить. Но, наоборот, отошли от источника, дабы не привлечь внимания какого-нибудь случайного путника, мучимого жаждой, и сами стали искать укромное место, чтобы — я с ужасом поняла это! — остаться здесь надолго. Так они оказались прямо передо мной. Меня они не могли видеть. Но мне было видно все. Встать и обнаружить себя я уже не решилась. И невольно стала свидетелем того, что не хотела и не должна была видеть.

Господь да простит мне воспоминание о моем срамном падении! Но я делаю это в надежде, что тем, кто ведет брань с демонами подобного рода, сие может послужить к духовной пользе. Пусть знают все уловки лукавого и умеют противостоять его козням.

А посему должна признаться и в самом страшном: в какой-то миг, утратив духовную бдительность и твердость и взглянув на них, я узрела вместо возлюбленного Зейнебы — того юношу из Царьграда, а вместо Зейнебы — самое себя! Наваждение длилось всего несколько мгновений. Но мне было довольно, чтобы осознать всю гнусность произошедшего — не с ними, нет, но со мною! Страшная картина. Пропасти. И полной моей погибели.

Но ужасу предшествовал трепет, вызванный изумлением — и удовольствием. Приятный и нежный. Незнакомое прежде тепло разлилось по сердцу. И — о, ужас! — по всей утробе моей.

«Господи, помилуй!» — безмолвно взмолилась я.

Зарывшись лицом в песок, я старалась не глядеть в их сторону, чтобы не видеть их первые неловкие прикосновения друг к другу! Затыкала уши, чтобы не слышать нежный шепот и шелест лобзаний! Но напрасно. И картины, и звуки уже жили в моем сознании! Я видела все с закрытыми глазами, слышала, даже зажав уши. Моим умом нечистый дух уже овладел. И добирался теперь до моего сердца.

«Господи, помоги мне!» — призывала я единственного Защитника, который мог положить предел его козням.

«Господи, не оставляй меня!» — повторяла я и спустя долгое время после того, как Зейнеба и ее милый ушли.

«Смилуйся надо мной, Боже!» — умоляла я Создателя уже у себя в пещере, прося Его быть мне опорой в моей немощи.

Но Господь опять попустил мне самой противостоять натиску нечистого духа. Или же мне так казалось в моей скорби и страданиях.

То были страшные мучения!

Где бы я ни была, что бы ни делала — я всюду ощущала живое присутствие того юноши из Царьграда. Во дни моей целомудренной и богоугодной девичьей жизни я даже не смотрела на него. Теперь же мои взоры были мысленно обращены к нему. Я, словно наяву, чувствовала каждый его взгляд. Замечала каждую тень на лице его. Каждое движение его тела и губ — и когда он молчал, и когда говорил. Чувствовала его запах. И силу его любви — как призыв, обращенный ко мне.

«Подумай, как хорошо, наверное, когда ты не один. Когда есть кто-то рядом с тобой. Для беседы. Для нежности. Для любви. Представь себе, какая сейчас радость на сердце у Зейнебы! А ты? Ты — одна. Как одинокий цветок в пустыне, который никто не видит. Жизнь твоя пуста. Как эта пещера, в которой ты замуровала себя заживо», — нашептывал мне чей-то вкрадчивый голос. О, какой он был сладкий, нежный, заботливый! Змеиный шепот, прельстивший Еву. Голос Евы, подбивающей Адама на грех.

«Я не одна. Со мной Господь. Ни один разговор так не согревает душу, как разговор с Ним. И ничья любовь по силе своей не может сравниться с Его любовью. Ибо Он Сам есть Любовь. Вечная и истинная», — сопротивлялась я бесовскому прельщению.

И именем Господним заклинала образ прекрасного юноши! Дабы он изгладился из моей памяти.

А властелин тьмы продолжал смущать мою душу новыми видениями и помыслами. Готовил мне новые ловушки, чтобы заманить все в ту же западню.

«Сколь отвратительны, должно быть, Господу мои помыслы. А Матерь Божия! Как Она, верно, скорбит из-за моего падения. Каково Ей, нашей Матери, смотреть на скорби Божьего чада!» — думала я со страшным стыдом.

Я горько плакала, бия себя в грудь, и умоляла Господа и Божию Матерь простить меня. Отогнать от меня гнусные помыслы, терзающие мою несчастную душу. Иногда меня озарял дивный свет, и необычайный мир и покой овладевали всем моим существом. Я начинала верить, что победила. Но передышка каждый раз бывала недолгой. Ибо довольно было, например, прийти Зейнебе, чтобы перед глазами у меня вновь возникла картина ее объятий и поцелуев с тем юношей на фоне песчаных барханов. Мне достаточно было только прикоснуться к хлебу, который испекли для меня ее руки, чтобы сразу же вспомнить всё.

Не зря предостерегали святые отцы, наставлявшие: «Всего лишь единократное общение с мирянами способно пробудить и разжечь страсти, ослабить в подвижнике жажду к духовным подвигам и нарушить его целомудренное настроение».

«Мы с Зейнебой не одно и то же, — напоминала я себе самой, — Зейнеба любит так, как умеет. Как определено ей Промыслом Божиим. Она любит сердцем, плотью и кровью. Поэтому ее поступки не являются злом пред лицом Его. Она ведь не давала обета хранить целомудрие. А я — давала. Я обещала жить чисто и целомудренно и Ангелам небесным, и Самому Господу. Поэтому всякое мое потворство подобным помыслам есть величайший грех. Не случайно святой апостол говорит, чтоГосподь есть строгий Судия даже намерениям и помышлениям сердечным».

Чтобы защититься от козней бесовских, я старалась думать о собственной смерти. Ведь это может приключиться со мной в любой момент, причем совершенно независимо от меня. Какой ответ тогда дам я Господу и Спасителю моему? Что отвечу на Страшном Судище Христовом? Как сумею оправдаться? И суждено ли мне будет стать одесную Христа среди благословенных? Попаду ли я в число тех мудрых дев, что подвизались в трезвомыслии и чистоте?