Перемена - Лейла Элораби Салем

любовью ко внукам.

— Долго ли ещё до Вены? — раз за разом спрашивала Елизавета Андреевна супруга, когда они сидели одни в купе.

— Потерпите, моя дорогая, скоро мы приедем, — каждый раз отвечал Михаил Григорьевич, уставившись в газету.

Вишевская глубоко вздыхала и отворачивалась к окну, где на горизонте — далеко-далеко под голубым небом маячили-мелькали высокие горы.

Они добрались до Вены в декабре. Выйдя из вагона и вдохнув облегчённо зимний воздух, Елизавета Андреевна удивилась, до чего тёплая зима в здешних краях — у них в России в это время стоят морозы, а улицы покрыты белоснежными сугробами; в Вене же всё иное, даже зима. Осторожно приподняв подол тяжёлого платья, она расстегнула верхнюю пуговицу на своей шубке, ощущая жар. В гостиницу они приехали спустя час, оба были заметно уставшими после столь длительной дороги. Поужинав в холле первого этажа, Вишевская отправились почивать, ибо Михаилу Григорьевичу следовало хорошенько выспаться перед предстоящими делами.

Проснулась Елизавета Андреевна к обеду, Михаила Григорьевича уже не было. Приведя себя в порядок, облачившись в дневное закрытое платье по последней моде, она спустилась вниз в ресторанный зал. Зал был пуст; столы, накрытые белоснежной скатертью, стулья с высокими спинками стояли в прямой ряд, а в углу, на широком постаменте, стоял чёрный рояль — должно быть, по вечерам здесь часто звучит музыка. Вишевская села за столик у окна, обратила взор на улицу — в городе шёл снег и хлопья его густой пеленой оседали на крыши домов, на ветви деревьев, на мощенный гравием асфальт. До её уха долетали разноголосые звуки, цокот копыт, скрип колёс мелькавших экипажей — и всё то казалось на удивление похожим, родным, что ей ненароком почудилось, будто и не было никакой поездки в Вену, что сейчас она находится в Санкт-Петербурге, а всё оставшееся прошлое последних недель — лишь долгий сон.

Из раздумий её вывел австриец, облачённый в белую рубаху и чёрный сюртук: он поинтересовался, что будет заказывать сударыня, Елизавета Андреевна, наконец, осознав реальность, сказала:

— Принесите что-нибудь лёгкое, я не голодна.

— А пить что изволите: чай, кофе, горячий шоколад?

— Кофе.

— Со сливками или без?

— Со сливками.

Принесли завтрак в белой глубокой тарелке, над которой поднимался горячий пар. Только теперь, почувствовав запах еды, Елизавета Андреевна поняла, как была голодна. Когда она уже пила кофе, к ней подошёл один из управляющих, в руке держал запечатанный конверт.

— Вам просили передать, мадам, — по-французски молвил он.

— Благодарю вас, — на прекрасном французском ответила Вишевская.

В конверте лежала плотная голубого цвета бумага, на ней тонким крупным почерком — Елизавета Андреевна ни с каким другим не могла спутать этот почерк — было написано: "Сегодняшним вечером, ровно в десять часов, на первом этаже отеля состоится приём послов. Готовьтесь ко встречи. Вишевский М.Г".

— Будет ваш ответ? — поинтересовался управляющий.

— Нет, нет, это не стоит.

— Тогда прошу, мадам, распишитесь вот здесь, что вы получили письмо.

Вишевская поставила подпись и когда управляющий удалился, вновь осталась одна, всё также мечтательно поглядывая в окно и невольно тоскуя по России.

XII ГЛАВА

Поздно вечером в обеденном зале представительского отеля состоялся торжественный ужин. Гостям подавали вина и десерты, играл оркестр из числа приглашённых музыкантов, в воздухе витал аромат духов, смешанный с терпкими запахами живых цветов и очищенных апельсинов. Елизавета Андреевна в своём великолепном нежно-розовом платье с прямым, драпированным складками и гирляндами цветов узким подолом, истинно подчёркивающим её стройный стан, спустилась к ужину, шелестя шлейфом. В это время Михаил Григорьевич с бокалом белого вина живо обсуждал с почтенными господами насущные, важные вопросы, касающиеся политических отношений между Австро-Венгрией и Российской Империи.

— Помяните моё слово, господа! Наши потомки ещё увидят то время, когда над Стамбулом вновь поднимется крест и город вновь станет Константинополем, — проговорил Вишевский, обращаясь к германскому послу и австрийскому барону Рихарду фон Бейеру.

— Для этого придётся начисто разгромить всю оттоманскую Порту да так, чтобы от османов не осталось и следа, — заключил барон фон Бейер.

— Должен напомнить вам, достопочтенный барон, что менее года назад русская армия перешла Балканы, разгромив турецкие войска, освободив тем самым от османского ига балканских славян. А что же в это время делала Австро-Венгрия? Ваша сторона, сударь, не предприняла ни единой попытки в заключении мирного соглашения между Российской и Османской империями, хотя наш государь надеялся на вашу поддержку.

— Как вы знаете, уважаемый господин посол, — несколько недовольно, однако, храня благородное спокойствие, ответил барон, — наша сторона ныне весьма ослабла за прошедшие двадцать лет. Мы потерпели дважды поражения в войне с Францией и Пруссией; к тому же внутри Австро-Венгерских земель то тут, то там постоянно царит недовольство славянского населения из числа чехов, словаков, поляков, хорватов и сербов, они, ненавидя нас, готовы в любой момент выйти из-под нашего контроля — тогда не именовать восстания.

— Однако, это не помешало Австро-Венгрии пой ти наперекор Российской Империи и послушаться Англию, которая использовала все свои силы против русской стороны. И чем всё это завершилось? А именно соглашением о согласовании политической линии обеих стран на будущем конгрессе и о противодействии притязаниям славян. Конгресс, что открылся в июне и на котором присутствовали Австро-Венгрия, Германия, Англия, Франция, Италия, Россия и Турция, приложил всё возможное, дабы ограничить Россию на южных рубежах.

— Каждая сторона должна думать о своих интересах — иначе и быть не может, — промолвил германский посол, до сего часа сохраняя глубокое молчание.

— А чем наша Россия хуже Великобритании? — еле сдерживая гнев, поинтересовался Вишевский и хотел было добавить ещё к вопросу, как к ним приблизилась Елизавета Андреевна, от неё исходил лёгкий аромат духов и свежесть накрахмаленных кружев на лифе платья.

Господа при виде дамы тут же прекратили всякие политические споры и оба: барон и посол с долей восхищения окинули взорами её стан.

— Господа, прошу представить вам мою супругу Елизавету Андреевну, — сказал Михаил Григорьевич, встав рядом с женой и в душе чувствуя за неё гордость.

Барон фон Бейер взял маленькую ручку Вишевской и, коснувшись её губами, проговорил:

— Моё почтение к вам, мадам. Всегда приятно пообщаться с такой