Кахатанна. Тетралогия (СИ) - Виктория Угрюмова

— Никого, — сказал га‑Мавет.

Но Баал‑Хаддад неподвижно застыл посреди храма, принюхиваясь и прислушиваясь. Жуткая серая маска его лица выражала что‑то похожее на настороженность.

— Живой, — прошелестел Повелитель Мертвых. — Живая душа. Напуганная, голодная, но живая.

— Это уже интересно, — сказал Тиермес. — Поищу его.

Он весь вытянулся и языком голубого пламени проструился над грязным полом, не касаясь его стройными, прекрасными ногами. Тело Жнеца светилось во мраке, отбрасывая во все стороны снопы голубоватых лучей. Волосы его гибкими змеями извивались в воздухе, драконьи крылья трепетали и хлопали за спиной. Вот он остановился, прислушиваясь, затем уверенно шагнул за алтарь, вытянул могучую руку — столь совершенную, что статуи должны были бы покраснеть от стыда за собственную неуклюжесть, — и вытащил упирающегося, теряющего сознание от ужаса человека в жреческом одеянии.

Надо сказать, что жрецы желтоглазой Смерти Малаха га‑Мавета носили обтягивающие одежды из черного бархата, длинные и пышные черные плащи и маски с желтыми ободками вокруг прорезей для глаз.

Человек, обнаруженный Тиермесом, был высок, силен и, по всей видимости, молод. Жнец попытался утвердить его на ногах поустойчивее, и его попытка почти совсем удалась, но тут жрец обвел мутным взглядом залитое голубым светом помещение храма, увидел троих и, тихо вскрикнув, упал навзничь.

Баал‑Хаддад обернулся к брату и произнес:

— Как ты думаешь, кто из нас произвел на него такое впечатление?

— Наверное, — улыбнулся га‑Мавет, — мы трое, вместе взятые.

— Тогда он довольно крепкий паренек и должен выдержать это испытание.

Баал‑Хаддад несильно потряс безвольного человека:

— Человек, слышиш‑ш‑шь? Ты нужен нам.

Его голос звучал как шепот ветра в верхушках деревьев.

Человек поднял голову и спросил слабым голосом:

— Своего ли повелителя, желтоглазого бога га‑Мавета, Смерть Всесильную и Великолепную, я вижу перед собой недостойными своими глазами?

Тиермес, не выносивший пышности и торжественности, а также отличавшийся своеобразным чувством юмора, негромко молвил:

— Если твои глаза кажутся тебе недостойными, то я избавлю тебя от них.

— О нет! — закричал жрец и упал лицом на грязный пол, обхватив голову обеими руками.

— Прекрати кричать, — нетерпеливо попросил Бог Смерти. — Что здесь творится? И почему не зовут меня?

— Страшные дела творятся в Аллаэлле, Владыки и Повелители! И творят их люди. А слабые наши голоса не слышны могучим богам с недавних пор. Во всех храмах погасли жертвенные огни, всех жрецов постигла мучительная и страшная смерть. Я остался жив только благодаря своей трусости — я прятался за статуей, в тайнике. Там обычно замуровывали провинившихся служителей и для этих целей оборудовали маленькую комнатку. В ней нет ни еды, ни огня, только два отверстия для воздуха и скудный источник питьевой воды.

— Уже немало, — хмыкнул Жнец. — Начни, пожалуй, с самого начала.

— Все очень просто… — задохнулся человек. — Когда не признали факт развода Фалера и Лай, любовница короля (у, ведьма!) взяла дело в свои руки. Уверен, что и Шахар принимал в этом самое деятельное участие…

— А кто такой этот Шахар? — спросил га‑Мавет.

Жрец воззрился на него снизу недоумевающе. Для него было немыслимо, чтобы кто‑то не знал грозного и могучего мага Аллаэллы, теперь, после смерти Арры и Тешуба, ставшего самым сильным чародеем запада.

По официальной версии.

А потом до человека дошло, что он говорит со своим повелителем, который может и не ведать о твоем существовании вплоть до того самого момента, пока ты не умрешь.

— Придворный маг… — прошептал он.

— Знаешь, — поморщился Жнец, — так он будет повествовать еще очень долго. А мне нужно знать одно: где и что мы упустили из виду?

— Думаешь, он ведает? — прошипел Баал‑Хаддад.

— Обычно так и случается, — без тени насмешки откликнулся Тиермес. — Мы, такие великие, не замечаем ту мелочь, которая буквально застит свет человеку.

— Итак? — Га‑Мавет присел на корточки около жреца.

— В городе появились давно умершие люди, — зачастил тот, — все больше и больше, а живых почти не осталось. Кто умер, кто сбежал на второй‑третий день. Мы молились! Мы молились! — сказал он вдруг обвиняющим тоном. — Но нас никто не слышал. А твари в три дня заполонили город.

Принцы уехали еще до начала этого светопреставления. А когда стало совсем худо, то сбежали вельможи и знать. И я их за это не корю. В городе никого почти не осталось, жрецы поэтому также решили, что их долг выполнен, и покинули Аккарон. Говорят, — человек с надеждой поглядел вокруг, — что за пределами столицы дела плохи, но все же не настолько…

— Говорят…

— А дальше все совсем просто. Храм Тики‑утешительницы разорен, только слухи сюда дошли поздно. Королева Лая мертва. Город пуст, и по нему шатаются скелеты.

— А ты почему не убежал?

— Я молился! Я звал до тех пор, пока еще был смысл звать.

— Все ясно, — сказал Тиермес. — Ну что. Пойдем.

Они повернулись и пошли прочь из храма. Только га‑Мавет приостановился на пороге и обратился к оторопевшему человеку, который все так же лежал на грязных плитах пола:

— Не бойся. Скоро здесь все будет в порядке.

* * *

Трое великанов, трое ослепительных и могущественных, грозных и непобедимых богов идут улицами Аккарона. И восставшие мертвецы прячутся, заслышав их шаги. Но это не помогает.

Не так велика здесь сила Врага, а может, сказывается и то, что богов трое и они сильны троекратно, но все отступает перед их неодолимой мощью — и тьма, и мрак, и злоба, и ненависть.

Они идут по Аккарону, даруя неживым последний покой и последнюю милость. И с облегченными вздохами отлетают в царство Баал‑Хаддада освобожденные от вечного плена души. Вместе бессмертные чувствуют себя настолько сильными, что даже сам Тиермес, повелевающий исподволь остальными, задумывается над тем, какой мощью могли бы стать объединившиеся боги.

— Сюда бы Джоу, — мечтательно произносит га‑Мавет, разя мечом направо и налево. — Вот бы он ощутил, какая степень могущества ждет его, возьми он свой характер в кулак.

— Удивительно, — неожиданно четким и ясным голосом произносит Баал‑Хадцад.

Он немного изменился — безобразный бог мертвых. И хотя никто не может сказать, в чем именно, все замечают его новый облик…

… В несколько часов Аккарон очищен от монстров. Даже самая тень Зла изгнана с позором, и теперь люди смогут спокойно вернуться в свои дома. Многое, конечно, придется восстанавливать, многое создавать заново, но человеку не привыкать к такому повороту событий. Было бы где и было бы кому, а уж он воссоздаст, отстроит и возродит. На то он и человек.

— Как ты думаешь, что люди ценят больше всего? — неожиданно интересуется Тиермес у желтоглазого.

— Смотря какие люди, Жнец…

— Обычные, слабые, способные на подлость и предательство. Способные превратить свою страну в кладбище ходячих мертвецов.

— Жизнь и власть, — безошибочно определяет га‑Мавет.

— А в чем выражается власть?

— О, это совсем просто! Золото, золото и еще раз золото.

— Ну что же, давай подарим им все, о чем они мечтали, когда решились на это.

Трое бессмертных идут в королевский дворец…

* * *

Когда разъяренные воины Аллаэллы в три коротких перехода преодолели расстояние, отделявшее Огдоаду от Аккарона, и вступили в столицу, горя жаждой мщения, то их глазам предстала удивительная картина.

Странным и невероятным образом осень потеряла свою власть над городом. Теплое, нежаркое солнце весело освещало улицы, дома, площади, храмы и весело распевающие фонтаны. Аккарон встретил своих освободителей не мертвой и страшной тишиной, но щебетанием птиц, шелестом деревьев, журчанием воды и надоедливым жужжанием пчел, которое казалось людям райской музыкой после того, что они успели увидеть и услышать, покидая родной город. Атмосфера беззаботности и радости, беспечности и облегчения, такого, какое наступает обычно после тяжелой болезни, царила теперь в столице. Даже не обладающие особой интуицией простые солдаты почти физически ощущали свет.

Правда, на улицах было довольно много мусора и поломанных вещей, правда, город требовал изрядной уборки, а во многих домах были разбиты стекла и двери сорваны с петель. Правда, накануне вечером Дер штормило. Зато сильнейший порыв ветра пронесся и над портом Аккарона, и теперь он был девственно чист. Мирно плескалась о берег прозрачная вода, в которой не было видно ни хлопьев пены, ни потерянных в паническом бегстве вещей, ни даже разваленных остовов кораблей, — все вынес в море очищающий шторм.

Солдаты головного полка растерянно стояли у городских ворот, во все стороны крутя головами и разинув рты. Их товарищи, длинной змеей выстроившиеся вдоль дороги, начинали волноваться и криками привлекать к себе внимание военачальника Матунгулана, желая узнать, что случилось за воротами. А люди не верили своим глазам. Город был напоен тишиной, теплотой и свежестью, словно небо заплакало и своими слезами очистило грешную землю ото всей скверны. И теперь здесь можно начинать сначала.