Дети войны. Народная книга памяти - Коллектив авторов

У немцев были отдельные кладбища. Офицеров хоронили в гробах, а солдат в плащ-палатках.

Освобождали нас американцы. Домой мы возвращались своим ходом. Была весна, реки были разлившиеся. Через реку переплавлялись на плоту по два человека. Много семей шло из разных деревень.

Мы пришли домой утром, часов в 11 (весна 1944 года). Дом наш был полностью разграблен. Все вытащили. Только в подвале осталось зарыто немного ячменя. Мы его посеяли. Еще было немного ржи, ее мы тоже посеяли в огороде. Когда поспела, ее ножами срезали и сушили на печке. Дядька сделал мельницу, и мы на мельнице муку делали. Так и выжили. Работали в колхозах, пахали на себе. Скотину нам вернули уже после войны.

День Победы – одни слезы и крики. Отец погиб в последние дни войны у себя на родине, в Смоленской области, похоронен в поселке Карманово. Мать всегда ждала отца, ждала его до самой своей смерти. После лагерей мать сильно болела. После войны я закончила три с половиной класса, и потом пришлось идти на раскорчевку леса.

Лагерь щерлон никогда не забудется

Карнаухова Варвара Егоровна, 1927 г. р

Я родилась в Крыму, в селе Штормовое Сакского района. 5 сентября 1942 года меня, 14-летнюю девочку, фашисты грубо затолкали в грязный вагон и увезли в Германию, в чужой край на рабский труд. Вместе со мной была моя старшая сестра.

Работали мы наравне со взрослыми, изготовляли какие-то детали на станках. Жили в лагере за колючей проволокой. На одной из стен было написано стихотворение, которое я помню до сих пор:

Новый год, порядки новые,Колючей проволокой наш лагерь обнесен,Со всех сторон глядят глаза суровые,И смерть голодная нас всюду стережет.

Вместо фамилии и имени мы имели ОСТ и номер. Мой номер был 118. На этот номер я должна была отзываться.

Чтобы выжить, мы воровали картофель с поля. Однажды чуть не попались, думали, что расстреляют, но, на наше удивление, тот немец, что увидел нас, помог дотянуть кулек с картошкой до дыры в заборе и никому не сказал.

Кормили нас хуже скотины. Утром два ломтика черного с опилками хлеба и кружка кипяченой воды, в обед шпинат, кислая капуста с червями. А хуже всего вечером – приходилось засыпать голодными, кружилась голова, а утром дрожали руки и ноги.

Однажды мы решили устроить забастовку, отказались есть то, что нам дали.

Пришел хозяин с плеткой и такую бойню устроил, бил нас всех подряд, был как зверь. Пришлось нам есть то, что давали, и бастовать уже никто не хотел. От такого питания мы выглядели дистрофиками. Многие не выдержали, умерли:

Наташа Непочатова из Поповки, Аня Штыколенко из села Айбур, Мотя Славка из этого же села и многие другие.

Я пробила на станке палец и не могла работать. Мне дали время для выздоровления, а затем вернули в лагерь. Чтобы выжить, мы воровали картофель с поля. Однажды чуть не попались, думали, что расстреляют, но, на наше удивление, тот немец, что увидел нас, помог дотянуть кулек с картошкой до дыры в заборе и никому не сказал. Вместе с нами работали люди из разных стран. Немцы Эмма и Ганс тоже были узниками нашего лагеря и работали они наравне с остальными, без каких-либо поблажек.

Эти горькие воспоминания не дают мне покоя и сейчас. Лагерь «Изерлон» никогда не забудется, я только одного хочу, чтобы никогда и ни с кем такое не повторилось.

Над нами проводили опыты

Яровая (Славянская) Нелина Федоровна, 1930 г. р

Родилась в 1930 году. Войну встретила одиннадцатилетней девчонкой.

В 1942 году была угнана в Германию.

Тяжело вспоминать свое детство. А было ли оно у нас? Это существование, когда фашистские изуверы били нас, брали кровь для своих вояк, производили опыты над нами.

Разве я могу забыть концлагерь около Висбадена? Немец, скрутив меня, как щенка, на нарах делал мне пункцию позвоночника. Я перенесла цингу, энцефалит. В 1942 году, после побега с фабрики Найтмана, была сильно избита в полицейском участке: левая нога была прибита к доске, рассечена бровь. Я лишилась зрения на левый глаз.

Потом был Шпандау, где поседела за один час, когда немец бросил меня в брезентовом мешке в озеро. Это было наказание за то, что надзирательница обнаружила меня на нарах. Потом меня спасли женщины, которые вывезли меня в куче каких-то мешков из лагеря. Не знаю, сколько и куда я ехала, – дорога была долгая и страшная. На улицах Берлина шли бои, нас загнали куда-то в подземный цех. Темно, сыро. Пить нечего. Пили собственную мочу.

18 лет страдала воспалением мозга. Только в 1961 году на родине была сделана операция на голове. Несмотря на невзгоды и проблемы со здоровьем, я старалась быть полезной. Руководила в Крыму Джанкойским отделением общества узников концлагерей.

У сталина не было пленных, а все были предатели

Кленова (Бойко) Евгения Игнатьевна, 1927 г. р

В конце октября 1942 года меня угнали в Германию, а в ноябре я уже попала в концлагерь Равенсбрюк. Большую группу женщин под охраной с собаками загнали в баню – остригли и переодели в полосатую форму.

Тогда же нам выдали номера на белой тряпочке и треугольнички красные – вымпела, на которых написана немецкая буква «R», – означала «русская». У представителей разных наций они были разных цветов. В лагере меня поселили в 19-й барак. Спали мы на трехэтажных нарах. Утром рано был подъем, пьем пол-литра холодной воды, а затем аппель[13], где нас пересчитывали, а потом на работу.

Комендантом лагеря был у нас Зурен, овзиерки [14] менялись.

Я очень часто на территории лагеря встречала эсэсовку, красивую женщину в серой форме, которая ей очень шла. Женщины отдавали честь овзиерке и называли ее обер Хойзен. Она ходила с плеткой и била заключенных, я всегда думала – есть ли у нее дети.

Я очень часто на территории лагеря встречала эсэсовку, красивую женщину в серой форме, которая ей очень шла. Женщины отдавали честь овзиерке и называли ее обер Хойзен. Она ходила с плеткой и била заключенных, я всегда думала – есть ли у нее дети. Когда нас выгоняли на уборку территории и за территорией лагеря, нас бил и кричал на нас Эссе. Говорил: «Языками лижите». Мы были в роли подопытных животных. Нас выгоняли босых и раздетых, хотя уже стоял холод. Мы не были людьми.

В лагере я встретила много умных, хороших людей. Я очень хорошо помню врача чешку Младу Тауферову, которая мне спасла жизнь, так как я очень болела, была маленькая, худая, стриженая и очень страшная. Все иностранцы получали от Красного Креста посылки с продуктами. Млада меня всегда поддерживала, так как мы, русские, украинцы и белорусы, ничего не получали, потому что у Сталина не было пленных, а все были предатели.