Дети войны. Народная книга памяти - Коллектив авторов

В декабре 1945 года нас вернули на родину.

Нас спас немецкий полицейский

Демченко Лидия Михайловна, 1926 г. р

В 1942 году нас увозили из Евпатории в Германию в товарных вагонах, набитых до отказа. В каждом вагоне – солдат с автоматом. Привезли нас в Негайм-Гюстен, на фабрику «Брокельман-Бусс». Лагерь, где нас разместили, был окружен большим рвом и четырьмя рядами колючей проволоки. Нас охраняли полицейские со сторожевыми собаками.

Нас поднимали в 5 часов утра, рабочий день длился 12 часов. Работали в две смены на станках. От изнурительного труда, от голода мы теряли сознание. Деревянные башмаки натирали распухшие ноги. Мучительно хотелось есть. До сих пор помню вкус лагерного супа из брюквы.

После страшной бомбежки союзников была взорвана плотина. 20-метровый столб воды хлынул на бараки, где жили малолетние узники. Бараки запирались на ключ, и тысячи людей оказались заживо погребенными. Только в одном бараке полицейский открыл дверь и крикнул: «Русские, идет вода».

Три года нас днем и ночью преследовали мысли о еде. Три года нас презрительно называли «Русская свинья». Три года – это тысяча дней рабского труда. Среди них есть один день, который и поныне заставляет просыпаться в холодном поту. Это случилось 17 мая.

После страшной бомбежки союзников была взорвана плотина. 20-метровый столб воды хлынул на бараки, где жили малолетние узники. Бараки запирались на ключ, и тысячи людей оказались заживо погребенными. Только в одном бараке полицейский открыл дверь и крикнул: «Русские, идет вода».

Мы, раздетые, разутые, рванулись через лаз в колючей проволоке, через ров, речку, к горе. Мы цеплялись за каждый кустик, каждую травинку и ползли в гору, которую потом назвали «Спасительницей». Вода неслась стремительно, от многотысячного лагеря в ту страшную ночь осталось не больше 50 человек. В этой катастрофе я потеряла сестру и подруг по неволе.

А потом нас, чудом оставшихся в живых, голодных, каждый день гоняли на расчистку равнин. И там, под бревнами и завалами, мы находили тех, с кем еще вчера были вместе…

Я была в четырех концлагерях, все выстрадала, пережила и дождалась долгожданного освобождения. Мы вернулись на родину, к мирной жизни.

Родина встретила разрушенными городами, селами, похоронками. Только в нашей семье погибло двадцать человек. Дорогой ценой заплатил наш народ за победу в Великой Отечественной войне.

После концлагеря всю жизнь боюсь собак

Олифиренко Лилия Владимировна, 1938 г. р

Я родилась 27 ноября 1938 года. Когда началась Великая Отечественная война, мне было три с половиной года. Отец Владимир Васильевич воевал на Карельском фронте, а мы с мамой и маленькой сестренкой поехали в отпуск к бабушке. Жила она в 17 километрах от Витебска. Так мы попали в самый центр партизанского движения.

Что помню: как горел наш дом во время боя между партизанами и фашистами. Когда садилось солнце: зарево заката всегда напоминало мне о пожаре – большое, красное. Меня долго не могли раздеть на ночь: я боялась, что опять нужно бежать от пожара. Затем жили в сарае с коровой – румыны ее сохранили для себя, молоко забирали под конвоем, никогда детям его не оставляли. Правда, бабушка несколько раз недодаивала корову, а потом румыны это заметили и били бабушку. Сохранилось в памяти зарево над городом при бомбежке, как мы прятались от трассирующих пуль и снарядов в ров вблизи речки Хроповлянки. Меня подхватывали за руки сестра и мама, только ноги болтались в воздухе. Помню зеленый самолет с красной звездой, летящий вдоль улицы и стреляющий по немцам.

Меня долго не могли раздеть на ночь: я боялась, что опять нужно бежать от пожара.

В 1942 году меня с мамой поместили в гетто на 12 дней, так как мама отказывалась выходить на работу. Хорошо, что нас не выдали, ведь папа и два брата мамы были офицерами и воевали на фронте, иначе меня с мамой бы расстреляли. Один брат, Геннадий Филимонович Виноградов, погиб в 1942 году. Судьба Петра Филимоновича Виноградова неизвестна до сих пор, от него было последнее письмо в 1945 году, что воюет со злейшими врагами. Нас из гетто освободили по просьбе помещицы, приехавшей из Польши в свое бывшее имение, где работала бабушка под охраной румын. С апреля по август 1943 года я находилась в концлагере с мамой и сестрой, на территории бывшего «5-го железнодорожного полка», где находились военнопленные и население после карательной операции по поиску партизан.

Перенесла ужасы концлагеря: голод, холод, побои, падение со второго яруса нар, ожоги рук, заражение сыпным тифом, страх. Мы уже понимали, что за неповиновение – расстрел. Заставляли работать даже детей, моя сестренка 11-ти лет вместе со взрослыми копала ямы, куда потом сбрасывали трупы, расчищала железнодорожные пути, рубила лес, зашивала рваную одежду – шинели, одеяла немецкие и русские, стирала их. Нам делали какие-то уколы и били нас, если мы плакали. До сих пор не могу погладить даже щенка овчарки – страх. Боюсь до сих пор крыс (в детстве – до обмороков), так как крыса укусила меня за щеку, оставив след. Мы, малыши, подходили к колючей проволоке и просили у охранников еды: немцы еще что-то давали, а румыны – никогда и направляли на нас оружие.

Мы, малыши, подходили к колючей проволоке и просили у охранников еды: немцы еще что-то давали, а румыны – никогда и направляли на нас оружие.

Как наша мама смогла сохранить мне и сестренке жизнь в эти годы?

После ВОВ жили в Белоруссии, там я закончила среднюю школу, ФДЧ – была бригадиром швейного цеха фабрики им. Ким. Вышла замуж. Мой муж тоже был военным. Работала в Карелии, на Кольском полуострове по месту службы мужа. Закончила в 1973 году Крымский мединститут. В Крыму проживаю с 1965 года. У меня дочь, внучка и зять.

Но о пережитом во время войны не забыть никогда.

Немец-истопник вывел нас в лес

Федотова (Крушевская) Нина Ивановна, 1943 г. р

Я родилась в 1943 году в Германии, в городе Аусбург. До войны семья моей мамы – Анели Крушевской – жила в селе Рытово Житомирской области. Комсомольская бригада, в которой мама работала, находилась далеко в лесу, на торфоразработках, ребята даже не знали о начале войны. Так всю бригаду и отправили на принудительные работы в Германию. На вокзале в Чудово она случайно увидела знакомых и сообщила об этом семье.

Мама вспоминала, что до Берлина они ехали семь суток, кормили плохо. В Берлине была сортировка, в Мюнхене – тоже, а до Аусбурга колонну гнали пешком с охраной и собаками. В Аусбурге – снова сортировка. Мама попала на авиационный завод, где работали 5–6 тысяч человек. Ей было 22 года, а военнопленному украинцу Владимиру Осташевскому – 26. Была любовь, они встречались тайно за бараками. В 1943 году родилась я. В моем свидетельстве о рождении на немецком языке в графе «отец» стоит только номер 517…