Память льда - Стивен Эриксон

Но кто же тогда вообразил такой сюжет?

Любовь Зимы,

Сильбарата

Сердце обширного дворца было похоронено в глубине скалы. Рожденные далеко в восточных морях потоки разбивались о зазубренное подножье утеса, и поверхность камня темнела от высоко взметнувшихся брызг. Сразу за кривыми выступами береговой линии лежали глубокие чернильные воды Коралловой бухты. Городская гавань — не более чем узкая, изогнутая щель в подветренной стороне утеса, бездонная трещина, почти надвое разрезающая город. Это гавань без доков. Твердые стены трещины стесаны и образуют два длинных пирса, а поверху переброшены мосты. В скалу на уровне наивысшего прилива вделаны причальные кольца. Широкие и прочные сети, расположенные на высоте вдвое большей мачт океанских парусников, покрывают все водное пространство — от устья гавани до ее окончания в центре города. Там, где якоря не могут достать дна фиорда, а берега не предлагают ни отмелей, ни пляжей, якоря кораблей забрасываются кверху. Люди-кошки — так обычно называли странное собрание, почти что племя, живущих в хижинах на сети рабочих. Единственным их ремеслом было — закреплять якоря и тросы; и они превратили его в искусство акробатики. С обращенных к морю широких террас дворца сложенные из плавника и крытые тюленьими шкурами хибарки людей-кошек казались скопившимися на паучьей сети бурыми валунами и наносами. Никто не двигался между этими постройками. Ни дымка не поднималось из деревянных дымоходов. Будь у него глаза орла, Тук Младший без труда разглядел бы высохшие просоленные трупы, скорчившиеся там и сям в узлах сети; обычным же своим глазом он видел лишь темные кучки — и верил на слово сирдомину, что это именно трупы.

Торговые суда больше не заходили в Коралл. Люди-кошки погибли от голода. Все мужчины, и женщины, и дети. Легендарный и уникальный народ стал вымершим.

Эти наблюдения сообщались безразличным тоном, но Тук различил в голосе безымянного воина-жреца некие скрытые течения. Здоровяк стоял рядом, одной рукой подхватив его под левый локоть. Чтобы удержать от прыжка вниз, с обрыва. Чтобы он стоял прямо. Одна задача легко переходила в другую. Избавление от хватки Матроны было лишь временным.

В изломанном теле малазанина не оставалось сил. Мышцы атрофировались. Кривые кости и распухшие суставы двигались с легкостью сырой древесины. В груди скопилась жидкость, отчего вдыхал он с присвистом, а выдыхал с клокотанием, словно от кипящего молока.

Провидец хотел, чтобы он увидал Коралл. Крепость — дворец, часто осаждаемая боевыми кораблями Элингарта и пиратами, но ни разу не взятая ими. Боевые отряды магов, тысячу с лишним К'чайн Че'малле, элитные легионы его основной армии. Поражения на севере мало что для него значили; он мог сдать Сетту, Лест и Маурик, позволить захватчикам долгий и изнурительный переход через разоренные, лишенные припасов земли, где даже колодцы были отравлены. Что до врага на юге — там был глубокий залив, способный воспрепятствовать их продвижению. Провидец заполнил его воды зазубренными ледяными горами. Ни одной лодки нельзя было отыскать на обоих его берегах, а путь вокруг западного конца Ортналского залива теперь занял бы месяцы. Да, Т'лан Имасс мог пересечь море, став мокрой пылью. Но ему всю дорогу придется сражаться с яростными течениями, выходами холодных вод, подводными реками, уносящими все в океан.

Провидец был очень доволен, сказал безымянный сирдомин. Настолько доволен, что даровал Туку минутную милость. Извлек из объятий своей Матери.

Холодный соленый ветер бился ему в лицо, трепал отросшие и грязные волосы. Одежды его превратились в рваные тряпки; сирдомин дал свой плащ, и Тук обернулся им, как одеялом. Этот жест навел малазанина на мысль, что стоящий рядом сохранил в себе остатки человечности.

Открытие, вызвавшее слезы из глаз.

В нем возрождалась ясность мышления, подстегнутая подробными отчетами сирдомина о баталиях на юге. Возможно, это последняя, самая убедительная иллюзия его безумия… но Тук ухватился за нее. Он глядел на юг, через вздыбленное ветрами море. Горная цепь на дальнем берегу была едва видима.

Они, очевидно, уже достигли ее. Они могли стоять на пляже, слепо глядя прямо на него и на лежащий между ними простор. Баалджагг не могла потерять смелость. В ней таится богиня, управляет ею, направляет на поиск своего любимого.

Любимого, который скрылся во мне. Мы странствовали бок о бок, и не ведали о тайне друг друга. Ах, какая жестокая ирония…

Наверное, и Тоол не сдается. Время и расстояние ничего не значат для Т'лан Имассов. То же верно относительно трех сегуле — у них ведь есть персональная посылка и необходимость ее вручить. Приглашение на войну от их народа.

Но Леди Зависть…

Искательница приключений, соблазненная интуитивным влечением — да, она сейчас в гневе. Это ясно из рассказов сирдомина. Оскорбленная — лучшее слово, поправил себя Тук. Достаточно, чтобы запылал огонь ее темперамента; но это не движущая сила. Она не из тех, кто долго тлеет, кто хранит глубоко похороненные уголья мщения. Она живет ради развлечений, случайных капризов.

Леди Зависть и ее израненный, больной пес Гарат, наверное, уже повернули прочь. Устав от охоты, они не возложат на себя задачу преследования, перехода через бурливое море с плавающими под его поверхностью ледяными левиафанами.

Он не позволял себе разочаровываться, однако укол грусти пронзил разум. Он потерял ее, не как женщину — не совсем, во всяком случае. Нет, лик бессмертия, который был в ней. Ничем не отягченный взгляд игрока, шагающего сквозь тысячелетия. Я однажды дразнил ее… танцевал вокруг этой природы… заставив ее топнуть ногой и нахмуриться. Так, как могут лишь бессмертные в ответ на неуместное шутовство. Я повернул нож. Боги, разве я был так смел?

Хорошо, дорогая Зависть, я нижайше извиняюсь. Я уже не тот смельчак, каким был — если это была именно смелость, а не простая дурость. Насмешливость изгнана из моей натуры. Никогда не вернется, и, наверное, это хорошо. А, я вижу, как ты убежденно киваешь при этих словах. Смертным не следует насмешничать, по очевидным причинам. Отстраненность принадлежит богам, ибо только они знают ее цену. И быть по сему.

Спасибо, Леди Зависть. Я не обвиняю тебя ни в чем. Все было как должно было быть.

— Тебе надо было увидеть Коралл в его время, малазанин.

— Это был твой дом?

— Да. Хотя сейчас мой дом в сердце моего Провидца.

— Где ветер еще холоднее, — пробурчал Тук.

Сирдомин замолчал.

Тук ожидал удара бронированным кулаком или болезненного захвата за хрупкую руку. И то, и то было бы ответом заслуженным и способным вызвать довольный кивок Провидца. Вместо этого человек сказал: — Это летний день, но не такой летний, какие я помню. В дни моей юности ветер Коралла был теплым. Тихим, ласкающим, как дыхание девушки. Мой отец рыбачил в открытом море. И у побережья к северу отсюда. Богатые, просторные отмели. Каждый сезон он уходил на неделю и больше. Мы бегали на мост, чтобы встретить возвращающийся флот, увидеть оранжевый отцовский парус среди барок.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});