Непобедимая и легендарная: Непобедимая и легендарная. Призрак Великой Смуты. Ясный новый мир - Михайловский Александр

– Можете не беспокоиться, Гасан-бей, вы мне больше интересны живым и в добром здравии, – ответил я и, указывая на его неловко вытянутую ногу, спросил: – Вы были ранены на фронте?

– Да, Мехмед-бей, – ответил он, – я принимал участие в боях на Галлиполийском полуострове в составе девятнадцатой дивизии. Там я и получил в колено осколок шестидюймового снаряда британского корабля во время боя за холм Чунук-Баир во время отражения вражеской атаки в заливе Сувла.

– Славное было дело, и славная у вас была дивизия, юзбаши Гасан-бей, – сказал я, – таким послужным списком можно гордиться.

– Это был настоящий кошмар, бинбаши Мехмед-бей, – с горечью ответил он, – сначала британцы засыпали холм снарядами с кораблей, потом в атаку пошли гуркхи со своими кривыми ножами кукри. А после того как мы заставляли их отступить, снова заговорила корабельная артиллерия. У нас же почти совсем не было ничего, что могло бы им ответить. Полевые пушки против дредноутов и крейсеров – это несерьезно. Я командовал сперва ротой, а потом, когда убили командира батальона, то и батальоном. Когда гуркхи все же захватили этот проклятый холм, из всего батальона оставались в живых и смогли отступить не более десяти человек. Больше года после этого ранения я валялся по госпиталям, после чего врачи признали меня полностью негодным к строевой службе. И тогда я написал рапорт о моем переводе в разведку.

– Понятно, – сказал я, – это одна из историй, которые могли бы рассказать многие офицеры всех воюющих на этой Великой войне армий. Но если вы, Гасан-бей, думаете, что это был настоящий кошмар, то это далеко не так.

Настоящий кошмар еще впереди, и надеюсь, что у турецкого государства хватит ума в нем не участвовать. Впрочем – это совсем другая история. Кстати, вы лично не знакомы с командиром вашей дивизии генералом Кемалем-Мустафой?

– Нет, уважаемый Мехмед-бей, – ответил мой собеседник, – я с ним не знаком. Кто был тогда я, и кто был он? А почему вы спрашиваете?

– Потому, – ответил я, – что все надежды вашего правительства на слабость Советской России являются несбыточными. Заключив мир с Германской империей, мы уже вернули боеспособность Балтийскому флоту и приступили к наведению в стране порядка и переформированию армии. Теперь у нас на очереди Черноморский флот и Кавказская армия. Если Оттоманская Порта не желает заключения мира с Советской Россией и желает продолжить бойню на два фронта, то она будет раздавлена. Кто-то должен будет довести эту мысль до вашего командования после того, как «Гебен» и «Бреслау» уйдут в Севастополь, а наш флот снова появится у Босфора. А почему бы вам это не сделать? А до тех пор, уважаемый Гасан-бей, вы побудете нашим гостем.

– Мехмед-бей, – удивился он, – вы собираетесь меня отпустить?

– Не сейчас, уважаемый Гасан-бей, – сказал я, – а лишь тогда, когда мы наведем в Крыму порядок и вернем боеспособность Черноморскому флоту. Тогда продолжение вашей деятельности в Крыму станет просто бессмысленным. Я же уже сказал, что вы нужны мне живым и в добром здравии, и нужны вы мне как возможный парламентер, способный сообщить вашему командованию об истинном положении дел в Советской России. Впрочем, это будет еще не скоро. Пока же вас отведут в купе, специально оборудованное для гостей, подобных вам. Все, уважаемый Гасан-бей, до свидания.

– Отведите его в четвертое купе, – сказал я вызванному дневальному морпеху.

Это купе у нас было оборудовано решеткой на окне и видеонаблюдением. Но содержание в нем было комфортным, и предназначалось оно для лиц, с которыми нам позднее еще предстоит иметь дело.

– До свидания, уважаемый бинбаши Мехмед-бей, – сказал Гасан-бей, неловко вставая, – я еще не знаю – кто вы на самом деле, но почему-то мне кажется, что у вас все получится. Единственная боеспособная сила в Крыму – это кайдеши, Первого Крымского конного полка. Но они не выступят против России и с настороженностью относятся ко всем разговорам об автономии. Остальные же, как вы уже видели, не более чем пушечное мясо.

– Тещекюр эдэрим, эфенди, гюле гюле, – попрощался я с Гасан-беем и жестом приказал морпеху увести его, после чего стал размышлять о наших планах на день грядущий.

Вряд ли командование этого исламизированного батальона бросит своих солдат на произвол судьбы, и, скорее всего, где-то ближе к вечеру у нас будут гости, с которыми предстоит серьезный разговор. Впрочем, возможна и силовая операция – к этому тоже надо готовиться. Кроме того, мне активно не нравилась фигура генерала Кемаля-Мустафы, будущего Ататюрка, на которого собирались делать ставку в Петрограде. В нашей истории именно он, захватив власть в Турции, инициирует такую резню христиан, что по сравнению с ним даже Энвер-паша покажется малым ребенком.

К тому же в той истории, заключив союз с Лениным и получив от РСФСР помощь деньгами и оружием, этот тип, одержав победу над греками, тут же прикажет истребить турецких коммунистов. Не очень-то хочется, чтобы снова повторилась та же самая история.

Поэтому надо тщательно все взвесить и разобраться – что нам надо будет делать, если эта фигура будет все же снята с доски. Ну а потом сесть и составить подробный доклад для товарища Сталина с разъяснением всех нюансов. В любом случае, падет Оттоманская империя или сохранится, наша задача состоит в том, чтобы британский и французский флот не сумели бы проникнуть в Черное море, ибо тогда мало не покажется никому. Всё. Остальное будет уже утром, поскольку оно мудренее вечера.

Выключив лампу и общий свет, я отправился в свое купе спать, пока еще для этого оставалось время.

14 (1) декабря 1917 года, полдень.

Кишинев, железнодорожный вокзал.

Штабной поезд корпуса Красной гвардии

Михаил Васильевич Фрунзе, обычно спокойный и даже порой чересчур флегматичный, буквально кипел гневом. В такое состояние его привело известие о расправах, которые румынские власти творили над русскими офицерами и солдатами, попавшими в их руки. Да и в той части Молдавии, которую румынам уже удалось занять, солдаты «потомков римлян и даков» не церемонились с мирным населением. Они занимались повальными реквизициями продовольствия или, говоря проще, обычным грабежом и насилием. Обо всем этом Фрунзе поведали многочисленные ходоки из числа ограбленных румынскими вояками крестьян Леовского уезда, а также чудом спасшихся русских солдат и офицеров Румынского фронта.

Фрунзе было абсолютно непонятно – на что именно надеялись сидящие в Яссах члены румынского правительства, поскольку политический расклад в этом варианте истории все же был совершенно иным. Австрийцы и немцы с румынским правительством ни в какие переговоры вступать не собирались, поскольку это им было себе дороже. Что касается «союзников» – англичан и французов, – то они могли прислать румынам помощь на замкнутый Черноморский ТВД не раньше, чем рак на горе свистнет.

Вот и сейчас из штабного вагона в санчасть отправили раненого русского офицера, который вместе с тремя нижними чинами чудом добрался с места дислокации своей части к мосту в Унгенах, удерживаемому русскими войсками. Оттуда на мотодрезине его доставили в Кишинев, где он поведал о том, что творится сейчас на румынской территории.

Из рассказа поручика Андреева следовало, что настроения одетых в серые солдатские шинели русских крестьян уже находились на грани взрыва. Одни из них рвались домой в деревню, где вот-вот должна была начаться дележка бывшей барской земли. Другие, которым дома ничего хорошего не светило, стремились вернуться в строй, пусть даже и под красные знамена, третьи же пока колебались, не зная, куда им идти: на Дон, к Каледину и Краснову, или в Одессу, к Фрунзе, Деникину и Бережному. Но абсолютно никто из них не собирался сидеть за колючей проволокой в Румынии и ждать неизвестно чего. Во всяком случае, они понимали, что ничего хорошего от бывших союзников им не светило.

Командование многократно битой румынской армии, встревоженное этим брожением, решило, что интернированные русские части при приближении Красной гвардии могут поднять у них в тылу восстание. И оно принялось планомерно разоружать русских солдат и офицеров. Часть из них были помещены в концлагеря, часть расстреляны. Бежать из этого ада удавалось единицам.