Неполная и окончательная история классической музыки - Стивен Фрай

Уж и не знаю, почему его родители не сэкономили на дорогостоящих чернилах и не назвали его, скажем:

На самом-то деле много они не сэкономили бы, верно? — но, полагаю, намек мой вы поняли. Карл был родом из Вены, начинал там как скрипач, а после объехал, покоряя публику, всю Италию и дожил до величавой старости, до шестидесяти лет. Собственно, сейчас его именуют второстепенным современником Гайдна и Моцарта. Думаю, в том, чтобы заполнять, имея такое прозвание, анкету перед прохождением через Жемчужные Врата, приятного мало. Имя: Карл Диттерс фон Диттерсдорф (хохотки в очереди). Род занятий: э-э, второстепенный современник Гайдна и Моцарта. Любимый цвет: ну, не знаю, их так много.

Кто еще сорвал, так сказать, банк в музыкальном мире? Ну что же, младенец Гайдн теперь уже поет в хоре мальчиков венского собора Св. Стефана. Он — несомненная восходящая звезда, и если ему удастся избавиться от репутации миляги, его безусловно ждет большое будущее. Что еще? Еще есть музыка для Последней ночи променадных концертов[*], примерно в это время и написанная, — «Правь, Британия!» — любимая песня ура-патриотов (впрочем, как бы вы к ней ни относились, она все-таки поживее, чем «Боже, храни королеву»).

АРН ИДЕТ!

Когда Томас Арн сочинил мелодию, составляющую ровно половину того, за что его ныне помнят, ему было всего тридцать лет. Этому выпускнику Итона, будущему стряпчему, приходилось, скрывая от папы свою увлеченность музыкой, упражняться на приглушенном до беззвучия клавесине.

Впрочем, со временем ему удалось выбраться из своей музыкальной клетушки — господи, как же в ней, наверное, было тесно — и, получив благословение отца, стать преуспевающим композитором. И в 1740-м он сочинил «музыкальное представление», называвшееся «Альфред», из коего и происходит неувядающая «Правь, Британия!». Другая половина его притязаний на вечную славу образуется тем, что он, вместе с Эдуардом Элгаром, стал частью своего рода жаргонного присловья, к которому музыканты прибегают, говоря о человеке, ничего в их деле не смыслящем… «Да он Арна от Элгара не отличит».

«Правь, Б.» Томаса Арна была впервые исполнена в Кливдене, в присутствии принца Уэльского. И это приводит меня к полезному вопросу: так кто же правил, так сказать, волнами в 1742 году?

«В ПРЕКРАСНОМ ГОРОДЕ ДУБЛИНЕ ГЕНДЕЛЬ ВСТРЕЧАЕТСЯ С КОМИТЕТОМ…»

Давайте подкрутим наши окуляры, чтобы увидеть общую картину, а после подкрутим их в другую сторону и займемся деталями.

Сначала картина общая. Прусский король Фридрих Великий[♫] упивается первыми пятнадцатью минутами славы, которой хватит, если быть точным, еще на сорок шесть лет. И, прежде чем мы начнем крутить в другую сторону, что там произошло еще? Еще папа сильно выходил из себя по поводу франкмасонов. Не нравились они ему. Совсем не нравились. Он даже посвятил им папскую буллу, что-то наподобие: «Ну что, в самом деле, такое — вход только для своих? К чему эти дурацкие костюмы и странные ритуалы?» Короче говоря, сами видите, он их побаивался.

Медленно наращивая увеличение, мы видим шведского астронома Андерса Цельсия, который как раз в этом году — всего через шесть лет после смерти Габриеля Фаренгейта[♫] — изобрел «стоградусный» термометр. Сдвигаемся поближе к дому — в Британии только что ввели театральную цензуру, так что все новые пьесы должны теперь получать одобрение лорда-гофмейстера. Что, впрочем, не помешало Дэвиду Гаррику с блеском дебютировать на лондонской сцене, исполнив роль Ричарда III. Объявился и исчез Дик Терпин[*], человек, бравший с путешественников непомерные деньги, — впрочем, в наше время многочисленные кафе, расположенные вдоль автострады А1, делают все посильное, чтобы имя его не было забыто.

Теперь о музыке: Гендель направляется в Дублин, где вскорости предложит вниманию публики свой вариант фразы «Такого вы еще не видали», на сей раз в обличье оратории. Герцог Девонширский пригласил его в ирландскую столицу — дать несколько бенефисных концертов, — и Гендель приглашение с охотой принял. Некоторое время назад он потерял около десяти тысяч — вложил их в итальянскую оперную труппу, а та возьми да и лопни — и потому был очень не прочь покрасоваться перед ирландцами в качестве «континентальной звезды».

Гендель приехал в Дублин, намереваясь дать несколько концертов, заработать хорошие деньги и благополучно откланяться. Однако принимали его так хорошо, что он остался на девять месяцев — снял дом на Эбби-стрит и вместо запланированных шести концертов дал двенадцать. Живя здесь, он проникался к местным музыкантам все большим уважением и в конечном итоге отказался от предвзятой идеи о том, что новой оратории, над которой он работал, им не потянуть. И потому 27 марта названного года Гендель поместил в «Даблин джорнал» следующее объявление:

Дабы облегчить участь заключенных нескольких тюрем, а также имея в виду оказать вспоможение Больнице Мерсера на Стефан-стрит и Благотворительной Лечебнице в Иннс-Ки, в понедельник, апреля 12, в Музыкальном Зале на Фишэмбл-стрит будет исполнена Большая Оратория мистера Генделя, называемая МЕССИЯ, в каковом исполнении примут участие Джентльмены из Хоров обеих Церквей, сопровождаемые Органом, на коем будет играть сам мистер Гендель.

На премьеру в зал, предназначенный для 600 человек, набилось семьсот. Газетные рецензенты рассыпались в похвалах. «По мнению наилучших знатоков, творение сие намного превосходит все ему подобные, исполнявшиеся когда-либо в этом или ином другом королевстве».

Так зародилась одна из великих легенд музыки. Некоторые говорят, будто Гендель написал свою ораторию за двадцать пять дней, другие дают еще меньше — восемнадцать. С определенностью можно сказать одно: в тот год, в Дублине, на руках у Генделя оказался потрясающий хит. В дальнейшем он не оставлял попыток повторить успех «Мессии», написав череду других ораторий: «Семела», «Иуда Маккавей», «Иисус», «Соломон», «Белоснежка и семь гномов» ☺ … виноват, перепутал заметки.

«ТАЙМ-АУТ», 1749

Придется вам заглянуть со мной и туда. Как по-вашему, если бы вы купили номер журнала «Тайм-аут» за 1749 год, что вы смогли бы в нем прочитать? Ну, очень может быть, что и ничего. В смысле «смогли». Предположим, однако, что читать вы все же умеете. Что тогда?

Прежде всего вы увидели бы двухстраничное интервью с Генри Филдингом, нахваливающим свой новый роман «Том Джонс», кстати сказать, довольно игривый. Вы могли бы увидеть статью о бродячей театральной труппе, привезшей в страну новое сочинение итальянского комедиографа Гольдони, пьесу под названием «Лжец». Отличное название, вы не находите? Могли также увидеть рецензию, посвященную недавней итоговой выставке живописца Каналетто, который уже почти год как живет в Англии, или, может быть, рассуждения о садовой флоре и фауне и садовых ландшафтах, которые творит парковый архитектор по прозвищу Искусник Браун. Э-э, почти наверняка с рисунками Гейнсборо.

Где-нибудь в отделе «Письма читателей» вам, вероятно, попалось бы на глаза послание «Что они выдумают следом?», трактующее о последнем изобретении Перейры, языке знаков для глухонемых. А в разделе новостей — заметка «И где они теперь?», о Красавце принце Чарли[*], плюс небольшой абзац насчет Филиппа № 5, которого сменил на испанском троне Фердинанд № 6. И может быть, даже объявление: «Император Священной Римской империи Франц № 1 приглашает нас мирно скоротать с ним время в Ахене».

А вот что касается музыки, то тут «Тайм-аут» 1749-го наверняка сообщил бы, что мы дошли до самого края. Что-нибудь на манер Боба Дилана: «время, оно, понимаешь, идет». В этом роде. В архитектуре замысловатые, проработанные до мелочей элементы рококо и барокко свое уже отслужили, — вот так же и в музыке замысловатые, проработанные до мелочей элементы барокко с его контрапунктами того и гляди отойдут в прошлое. В архитектуре на замену им пришел неоклассицизм, вдохновленный трудами навроде «Классических древностей Афин» Стюарта и Реветта и ему подобными. В музыке появилось… да примерно то же самое. Правда, до сей поры ничего похожего в музыке не появлялось — во всяком случае, в записанном виде, — поэтому классицизмом его назвали просто так. Вернее сказать, назовут. Его пока нет. Но скоро будет.

Музыку начнут, так сказать, причесывать, убирать из нее баховские контрапункты и фуги, все в меньшей и меньшей мере опираться на ее ученую, математическую сторону, направлять ее по другому пути. Впрочем, как я сказал, этого пока не случилось. Пока у нас только 1749 год, и барокко получило дополнительное время. Добрых… сейчас посмотрю… да, ровно двенадцать месяцев. Игру ведут: Доменико Скарлатти в Испании, Рамо во Франции и Гендель — более-менее повсеместно. На самом-то деле, если честно, кончится Бах, кончится и барокко. По-моему, справедливо. Но, пока пароход гудит, извещая о своем скором прибытии, Гендель продолжает выдавать шедевр за шедевром.