Волонтер: Неблагодарная работа - Александр Владимиров

— Для дела, которое нам предстоит вещь зело как необходимая, — сказал он в первый день. Дорога дальняя. Местами люди лихие промышляют. Иногда так и норовят, путника одинокого обидеть. Ограбить да убить. Вот и приходится саблей махать.

Оружие для Ларсона незнакомое (в клубе он все больше со шпагами да рапирами дело имел) и привыкать долго пришлось. Удары Силантий Семенович наносил быстро, отчего эстонец только и успевал уклоняться. Несколько раз князь наносил раны.

— Ни чего, до свадьбы заживет, — приговаривал всякий раз, после удачного выпада, — А ранить я тебя должен, иначе уворачиваться не научишься. Но ни чего, за месяц, что нам дал государь на подготовку к отъезду, я тебя и с оружием обращаться, и от ударов уходить научу.

Ельчанинов не обманывал. Кроме тренировки на саблях, шпагах он так же старался обучить Андреса владению огнестрельным оружием, которое в обращении было намного сложнее. Пистоль, фузея, мушкет, что только не прошло за месяц через руки эстонца. Не все конечно сразу получалось, но с каждым разом у Ларсона выходило все лучше и лучше. По вечерам князь приводил двух коней, на одном ездил сам, а на другом Андрес. Теперь когда, обязанности золотаря, монаршей волей, были возложены на Акима, времени на все это было достаточно.

Вот так за занятиями голландским языком, фехтованием и стрельбой Ларсон и провел этот месяц. За три дня до дня, на который был назначен отъезд, Ельчанинов велел собирать вещи в дорогу.

Вот только багажа у Андреса было не много: венгерский камзол, мундир Преображенского полка, подаренный ему Петром Алексеевичем по случаю его поступления в Тайный приказ, запасная треуголка, да две чистые рубашки. Шляпа была черного цвета, края полей были обшиты тесьмой, с левой стороны прикреплена медная пуговица. Еще были чулки, после поражения под Нарвой их сделали красными, что значило — бились солдаты под крепостью по колено в крови.

Ну, и еще портмоне, что осталось ему на память об его прошлом. Он еще раз извлек на свет божий свой бумажник, высыпал на стол содержимое. Несколько банкнот, грош цена которым сейчас, кредитная карточка, статья из научного журнала, визитки, презерватив. Впервые за время своего пребывания в восемнадцатом веке он развернул листок и стал читать. Вещь дельная, и вполне осуществимая, правда не в том виде, что будет в будущем. Для осуществления и нужно то ничего, всего лишь шелк.

«Хорошо бы найти шелк, — подумал Андрес, — а там можно попытаться историю немного потревожить. Думаю, ничего страшного не произойдет, если они появятся на тридцать лет раньше».

Вернул все обратно в портмоне, затем положил его на самое дно небольшого сундука. После чего медленно стал складывать вещи. Потом на секунду Ларсон задумался и испугался, а как же он все это повезет.

Все разрешилось в день отъезда, когда князь подъехал к царскому дворцу на карете. Он выбрался из нее быстрым шагом прошел до домика золотаря, вошел внутрь.

— Ты готов Ларсон? — поинтересовался он.

— Да, — молвил Андрес, застегнул епанчу, поправил треуголку и взял в руки сундук.

— Ну, тогда пошли. Они вышли из дома.

Солнце уже начало прогревать воздух, и снег стал медленно, но верно таять. На царском дворе проступили деревянные мостовые. Ступая по ним, эстонец слышал, как они поскрипывали, и чувствовал, как покачиваются.

— Весна, — проговорил князь, заметив состояние попутчика. — Вон даже мостовая гуляет под ногами. Нет ничего постоянного. Ты подожди немного, снег растает, земля подсохнет, и эти самые доски будут также твердо лежать, как пол в доме.

Они прошли через ворота дворца и остановились перед каретой. Не такая шикарная, как у монарха, но все же. На облучке дремал Тихон.

— Опять спишь, — проворчал князь, трогая того рукой. — Лучше помоги вещи положить.

Денщик слез с облучка. Взял сундук у Ларсона и закрепил позади кареты. Затем открыл дверцу и помог забраться внутрь князю и эстонцу. Потом вернулся на облучок, и, крикнув «но» хлестнул плеткой коней.

III

Первой остановкой Андреса Ларсона на пути в Архангельск стал город Ярославль, основанный еще в девятом веке князем Ярославом Мудрым на берегу Волги и Которосли. Именно через этот город по Великой русской реке проходил единственный водный путь из Москвы, через Архангельск на запад. Но сейчас в конце апреля на ней все еще был лед, и возможности воспользоваться им не было. Именно связь Ярославля с Европой, после Великой смуты послужила причиной развития в городе торговых и ремесленных центров. На ярославском рынке в середине семнадцатого и начале восемнадцатого века существовало тридцать два торговых ряда и в них восемьсот торговых мест (большая часть которых были лавки и лавочные места). Так же тут существовало двадцать четыре харчёвые избы и двадцать девять иностранных торговых контор. Производились в Ярославле металлические и глиняные изделия, шерстяные и льняные ткани. На прилавках купцов можно было найти шелк. А в харчевых избах отведать свежую рыбку, что ловили в Волге, и которая поставлялась в Москву к царскому столу.

Вот только конец семнадцатого века не был таким спокойным, как хотелось многим. Восстания стрельцов привели к появлению в Ярославле «неблагонадежных» районов. В Стрелецкой слободе появились «политические квартиранты» — бывшие бунтари, которые вели себя особливо вздорно и драчливо.

Но ни стрельцы, ни рыба, ни даже товары заставили Ларсона и Ельчанинова заехать в Ярославль, хотя кое-что нужно было прикупить. Здесь проживал отец князя — Семен Афанасьевич, человек вспыльчивый и гордый. Когда-то он руководил стрелецкой сотней, но после того, как понял, что ни дисциплины, ни порядка в этой армии не будет, ушел в отставку. Жил он в двухэтажном деревянном доме, что стоял на берегу реки Волги.

Старик очень обрадовался, когда Силантий Семенович появился в дверях. Он поднялся с кресла, что стояло напротив окна. Подошел и обнял.

— Рад, что в хорошем здравии сынок, — молвил он, обнимая князя. — Ты ведь теперь к меня один остался. От Василия, ни каких вестей. Дошел слух, что был он под Нарвой. Участвовал в битве. Чувствовал я что с этой армией побед нам не иметь.

— В плену он отец. Государь обещал денег собрать, чтобы выкупить его. Старую стрелецкую армию распустил, не всю конечно, и набирает новую по европейскому образцу. С железной дисциплиной. И хочет с ней одерживать викторию, за викторией!

— Дай бог, дай бог. А это кто с тобой? — спросил старик, только сейчас разглядев эстонца.

— Это друг мой. Эстляндец. Мы с ним по поручения государя едем в город Архангельск. Где собираемся служить во славу Отечества.

— Немец?

— Эстляндец.

— А понимаю. А не шпион?

— Он на службе у государя, — молвил Силантий Семенович, наклонился над ухом отца и прошептал, — Мы служим в тайном приказе, отец. Старик понимающе кивнул. Вернулся в свое кресло и стал смотреть в окно.

— Скоро лед растает, — проговорил он, — а по реке скорее можно добраться до Архангельска.

— Нет, отец, — вздохнул князь, — ждать, когда весеннего ледохода, а затем, когда река очистится ото льда окончательно, и ехать в карете по времени почти одинаково. Правда, можно доехать, к примеру, до какого-нибудь небольшого городишка, а там пересесть на купеческий корабль идущий на Архангельск.

— И то верно, — согласился старик. — Я тебе отцовский совет дал, а уж как поступать ты сам решай.

— Добро батя. Ты лучше скажи, — начал было Силантий Семенович, но отец перебил:

— А что это я старый дурень делаю. Вы же голодные, небось. Сперва нужно было напоить да накормить с дороги, а уж потом…

— И спать уложить, — засмеялся князь.

— Вырос, а сказки помнишь, — сказал старик, поднимаясь с кресла. — Спать уложить, да в баньке попарить это всегда успеем, но у вас ведь, небось, дела в Ярославле. Чай не ради меня заехали.

— Дела.

— Бог мой, да что я опять о делах. Парашка! Неси харчи в горницу.

Ларсон так и не понял, услышала ли его некая Парашка или нет, но старик обнял их по-отцовски за плечи и повел в соседнюю комнату, которая оказалась просторным залом. Где на стенах висело разнообразное оружие, посреди помещения стоял длинный стол.

Жестом Ельчанинов-старший предложил сесть. А уже минут через пять в зале появились двое слуг. Один принес кувшины с вином, а второй на длинном подносе жареного осетра (Ларсон сделал вывод, что это было обычное меню). Потом появилась молодая девушка (скорее всего это и был Парашка) с караваем хлеба.

— Ну, с богом, — проговорил Семен Афанасьевич, отламывая кусок хлеба. Затем, положив его на тарелку и взяв нож, порезал рыбу на куски. — Ешьте гости дорогие. Когда наступила трапеза, старик наконец-то поинтересовался:

— Так все-таки, почему вы заехали в Ярославль? Силантий не говори, что соскучился по батюшке. Не ври.