Кафе на вулкане. Культурная жизнь Берлина между двумя войнами - Усканга Майнеке Франсиско

В начале 1927 года в «Рот Фронте» насчитывалось около тысячи шестисот местных подразделений и сто десять тысяч бойцов. Главными оппонентами были штурмовые отряды национал-социалистов, а Берлин стал первой ареной их стычек.

Несмотря на то что всего за несколько месяцев Геббельсу удалось привлечь на свою сторону множество адептов – в большинстве своем выходцев из фрайкоров, его штурмовые отряды все еще проигрывали в численности «Рот Фронту». Но Геббельс не отступал. Он придерживался тактики организации саботажей и неожиданных нападений. В феврале 1927 года он даже отважился созвать митинг в берлинском районе Веддинг – одной из «вотчин» коммунистов (остальными были Фридрихсхайн, Нойкёльн и Кройцберг). Геббельс имел дерзость заявить о нем, расклеив огромные красные плакаты и маршируя под крики «Мы раздавим „Рот Фронт“!». Митинг закончился побоищем.

Вскоре, 20 марта 1927 года, произошла стычка, которую мы описали в начале этой главы. Геббельсу сообщили, что в поезде, идущем из Ютербога, городка в земле Брандебург, находился оркестр «Рот Фронта», принявший участие в мероприятии в память о революции 1848 года. Полусонные, вооруженные лишь свирелями музыканты стали легкой добычей нацистов. Как обычно, Berliner Tageblatt опубликовала подробный отчет о нападении и последующем рейде на бульваре Ку’дамм. Весьма вероятно, что Геббельс, страстный любитель прессы, ознакомился с этой статьей в своей новой штаб-квартире по адресу: Лютцовштрассе, 44, где теперь в его распоряжении было четыре просторных помещения. Он читал список тех, кто оказался в клиниках Charité и Vincenz-Krankenhaus. Это был список, в котором наравне с музыкантами-большевиками фигурировали и мирные попутчики:

Вилли Хинкельмаун, травмы головы

Пауль Ян, тяжелые травмы головы

Макс Леман, травмы лица и головы

Теодор Поле, перелом нижней челюсти

Франц Аль, травмы головы

Вальдемар Геэр, пулевое ранение в живот

Герхард Флигер, пулевое ранение правой ноги (без выходного отверстия)

Фриц Фрицке, ножевые ранения

Курт Мор, тяжелые травмы головы

Херман Глюкс, травмы головы

Эрнст Харницки, ножевые ранения

Густав Гарон, травмы головы

Артур Гейслер, травмы головы

Карл Вемут, ножевые ранения

Эмиль Зобель, травмы головы

Вернер Райхерт, тяжелые травмы головы

Вильхельм Виссе, ножевые ранения

Berliner Tageblatt, орган либеральной буржуазии, прежде всего волновался за происходящее в районе Шарлоттенбург. Оказавшись на Курфюрстендамм, сообщала газета, коричневая орда направилась к двум мужчинам и женщине под выкрики «Иностранное отребье – долой из Германии!». Их избили, да так, что пришлось обращаться в медпункт вокзала «Зоологический сад». По свидетельству очевидца, всего этого можно было избежать, отреагируй полиция быстрее. Тот же свидетель утверждал, что никто не осмеливался прийти на помощь жертвам, поскольку нападавшие были вооружены дубинками и кастетами. Произошедшее, заключалось в статье, было самым настоящим «погромом».

На следующий день Геббельс записал в дневнике: «Мы задали хорошую трепку нескольким неотесанным евреям, неспособным убрать с наших глаз свои грязные рыла». Он также писал, что «впервые берлинская мостовая гремела под шагами батальонов штурмовых отрядов». Геббельса переполняла радость. Его деятельность началась с горького урока, преподанного его сторонниками коммунистам на станции Лихтерфельде, в пригороде Берлина. Однако, приказывая своим людям вторгнуться на Курфюрстендамм, Геббельс намеревался вынести от имени НСДАП предупреждение буржуазному центру города, району Берлин-западный, где обосновались прогрессивные интеллектуалы-космополиты, значительную часть которых составляли евреи. Вспомните слова Геббельса, которые я процитировал в начале книги. Они заимствованы из пропагандистского очерка, опубликованного несколько лет спустя под заголовком Das erwachende Berlin («Пробуждение Берлина»):

Евреи-большевики сидят в «Романском кафе» и строят свои злокозненные революционные планы; а по ночам они заполняют развлекательные заведения на бульваре Курфюрстендамм, танцуют под музыку негритянских оркестров и смеются над бедами эпохи.

Это был первый эффектный удар Геббельса в таком символическом месте. За ним последовали другие, более значительные, имевшие серьезные последствия. Однако в тот раз жизнь Шарлоттенбурга, этого веселого светского района, присоединенного к Берлину в 1920 году, вскоре вернулась в привычное русло, и он снова приобрел привычное оживление. Берлинцам было не привыкать к таким стычкам. Кроме того, благодаря вновь воцарившемуся экономическому процветанию, большинство людей имели работу или учились, и в городе насчитывалось много молодежи (трети из которой еще не исполнилось и двадцати лет). Они вставали на рассвете и шли на работу, в университет, в школы профессионального обучения, а после отправлялись развлекаться. Бульвар Ку’дамм все так же был их излюбленной целью, потому что там было все лучшее в городе: бары, рестораны, кафе, танцевальные и джазовые клубы, кабаре, кинотеатры, театры, бордели, заведения для травести и гомосексуалистов… Там можно было найти развлечения на любой вкус и кошелек. Берлинцы желали продолжать свои танцы на вулкане.

В обзоре Berliner Tageblatt не приводилось названий заведений, пострадавших от нападения нацистов. Однако, судя по сведениям, хранящимся в Федеральном архиве Берлина, – тут я цитирую британского историка Дэвида Ирвинга – «одна из нацистских группировок вошла в „Романское кафе“ и напала на евреев». Со своей стороны, берлинский историк Карл-Хайнц Метцгер, не называя источника, утверждает, что в «Романском кафе» «нацисты ломали мебель и нападали словесно и физически на испуганных клиентов».

Я внимательно изучил этот вопрос, пытаясь найти больше данных относительно конкретного ущерба или личности возможных пострадавших, однако более ничего не отыскал. Из этого я делаю вывод, что кафе и его посетители не слишком пострадали. Я представляю себе, что, как и в остальных магазинах и заведениях на бульваре Ку’дамм, всего лишь через несколько дней после нападения и в «Романском кафе» все вернулось на круги своя. Нитц снова принялся регулировать движение – несколько человек налево, остальные направо, – а Рыжий Рихард – раскладывать газеты по деревянным ячейкам. Вернулись завсегдатаи, которые, высказавшись по поводу происшествия, вновь обратились к своим делам. Ближе к вечеру в «бассейне для пловцов» снова воцарилась лихорадочная деятельность. Как и говорил Вальтер Беньямин, в эти часы в кафе было что-то от ярмарки, от биржи труда, на которой толпа людей обменивалась информацией, устанавливала связи, обсуждала контракты, соглашалась на работу, предлагала продукцию, развивалась, сплетничала, оговаривала конкурента. Большинство посетителей сидели за одним столиком недолго, многократно пересаживаясь и спешно поглощая две-три чашки кофе. Кофе перестал быть напитком, который размеренно употребляли с десертом, он стал стимулятором, который помогал бороться со сном и сохранять голову свежей. Кофе превратился в наркотик – пусть и слабый – новой активности, новой современности.

Актриса и бродяга

1928

В январе 1928 года Театр на Курфюрстендамм представил зрителю пьесу Beiuns um die Gedächtniskirche rum, название которой переводится приблизительно как «В нашем районе, около Мемориальной церкви». Речь шла о мюзик-ревю, способном развлекать зал на протяжении более трех часов, при температуре, поддерживать которую с трудом удавалось при помощи едва работающих печурок во влажных и плохо проветриваемых помещениях берлинских театров. Номер, подаривший название всему ревю, исполнялся официантом, который фальшивым баритоном утверждал, что знает всю подноготную клиентов своего заведения. Официант подражал Калле, а заведением, конечно же, было «Романское кафе». Существовало простое объяснение, почему действие ревю происходило именно там: композитор, Фридрих Холлендер, бывал в «Романском кафе» почти ежедневно.