Мадам Казанова - Габи Шёнтан

Однако уже на следующий день моему беззаботному настроению пришел конец. Утром в превосходном расположении духа передо мной появился Карло.

— Феличина, ровно через месяц состоится наше венчание, — объявил он. — Англичане уже послали войска для занятия острова. Можно считать, что поставленная нами цель достигнута.

Я непроизвольно сняла с пальца кольцо и стала вертеть его в руках.

— Но ведь ты ничего не говорил мне об этом вчера. Что же произошло за это время? — спросила я растерянно.

Карло рассмеялся.

— Вчера — это не сегодня. Генерал Паоли объявил общий сбор, на который прибыли более тысячи представителей со всего острова. Сегодня они единодушно высказались за независимость Корсики, что означает одобрение проводимой генералом политики. Последняя попытка французского отряда под командованием этого Бонапарта… — Карло уже даже не называл его по имени. — …захватить Аяччо закончилась полным провалом.

Я почувствовала дрожь в ногах и ухватилась за стул. Карло же невозмутимо продолжал:

— Все было кончено в считанные часы — французские наемники понесли значительные потери, и им не оставалось ничего иного, как искать спасения на своих судах и бежать на них обратно в Бастию.

Я не могла вымолвить ни слова, а Карло посчитал мое молчание признаком заинтересованного внимания.

— Французы должны наконец понять, что они просчитались на наш счет и проиграли. — Карло мерил комнату своими пружинистыми шагами, словно какой-нибудь генерал-победитель, и я готова была задушить его в этот момент. — Генерал Паоли сделал еще кое-что: он принял решение об изгнании Бонапартов из нашего общества, их высылают с острова. Вот его распоряжение: «Настоящим, в соответствии с волей общественности, члены семьи Бонапарт подвергаются отныне позору и подлежат высылке с Корсики». — Карло торжествующе потер руки. — Бонапартам запрещено теперь находиться здесь, они изгоняются отсюда, лишаются родины.

— Как, они все? — спросила я оцепенело.

— Все до единого, — утвердительно кивнул Карло. — Если они немедленно не покинут остров, то будут арестованы.

Тут он, похоже, заметил выражение отчаяния на моем лице и сменил тон.

— Я знаю, Феличина, — сказал он более мягко, — что это известие явилось для тебя ударом. Ведь ты была привязана к тете Летиции и детям. Но они не стоили этого.

Он говорил о членах семьи Бонапарт в прошедшем времени, словно уже сбросил их со счетов. Я вскочила на ноги, и мой стул с шумом опрокинулся.

— Где они сейчас?! — воскликнула я.

— Ты чересчур мягкосердечна, — укоризненно сказал Карло. — Не надо больше думать об этом недостойном семействе. Займись лучше подготовкой к нашей свадьбе. — Он посмотрел на меня и снова чуть смягчился: — Ну, хорошо, я узнаю, что с ними произошло, если ты пообещаешь мне, что не будешь больше расстраиваться из-за этого.

Не помня себя, я бросилась мимо него в свою комнату и упала на кровать, ожидая, что слезы принесут мне облегчение. Но слез не было — моя душа, казалось, высохла и умерла. Если бы в тот раз я поехала не домой в Корте, а к Бонапартам в Аяччо, я была бы сейчас с ними и могла бы разделить их судьбу. Ничего не может быть хуже мучений от сознания неизвестности.

Теперь у меня было лишь одно утешение: Наполеон не погиб. В противном случае его семья ни за что не подверглась бы такому суровому наказанию. Он был жив, но где он? Смогу ли я когда-нибудь найти его? Как ни странно это звучит, но единственной путеводной нитью в этих поисках оставался для меня Карло. Вот почему я умылась, привела в порядок платье, волосы и отправилась к своему жениху обратно в гостиную.

Не помню уже, что я там говорила, но мое поведение, безусловно, успокоило Карло, и он уехал от нас в хорошем расположении духа, без малейшей тени сомнений.

Мне удавалось скрывать мои подлинные чувства. Я примеряла свадебное платье, следила за тем, как раскладывается по сундукам и корзинам мое приданое, и делала все, что от меня требовалось. Но при этом я была похожа на лунатика — мои открытые глаза ничего не видели, уши ничего не слышали, а голова и тело словно окаменели. Я не чувствовала ни беспокойства, ни возбуждения — мне казалось, я уже умерла. И все же, пребывая в этом состоянии оцепенения, я ждала какого-то сигнала или сообщения, способного вернуть меня к жизни.

Лючия молча наблюдала за мной. Она как будто обладала какой-то тайной способностью определять мое внутреннее состояние; ей, казалось, было известно все, что со мной произошло или должно произойти. И именно Лючия вывела меня из этого оцепенелого состояния. Однажды она пришла ко мне в комнату, взяла за руку и повела в сад.

— Подставляй свой фартук и собирай в него травы, которые я буду срезать, — предложила она. — Мне надо с тобой поговорить, а так мы не будем привлекать к себе внимания.

И вот я уже послушно следую за Лючией, а она бросает в мой фартук чабрец, купырь, мяту и, не отрываясь от дела и не поднимая головы, говорит мне:

— Бонапартам удалось благополучно уехать во Францию. Здесь остались только двое младших — Мария-Антуанетта и Джироламо. Они сейчас у своей бабушки, Минаны Феш. Когда Бонапарты найдут, где остановиться, какой-нибудь надежный человек переправит детей во Францию.

Мои пальцы изо всей силы сжали фартук с лечебными травами, и я вдруг почувствовала их аромат и одновременно ощутила тепло солнечного света, увидела раскинувшееся надо мной голубое небо, услышала гудение пчел в поле и пение птиц. Ощущение полноты жизни проснулось во мне. Вот что я сделаю: я поеду во Францию с этими детьми. Таким образом, я смогу найти Наполеона и остаться рядом с ним. Никто и ничто не сможет отныне разлучить нас.

Лючия выразила вслух мои мысли:

— Я знаю, что ты хочешь поехать к нему и что в твоей крови кипит страсть. Что бы я ни говорила сейчас против него, все будет впустую. Хоть ты и собираешься действовать очертя голову, тебя уже не удержать. И все же послушайся моего совета: не уходи из дома тайно, как вор в ночи. Расскажи Карло все как есть — таким образом, ты выполнишь свой долг перед ним.

Я выпустила из рук свой фартук, шагнула вперед, наступая на упавшие лечебные травы, и обняла Лючию.

— Спасибо, — прошептала я сдавленно. — Спасибо тебе за все. — Я крепко поцеловала Лючию, коснувшись щекой ее сухой, обветренной кожи и колючих волосков над верхней губой. Это было наше прощание. Я могла уехать на следующий день или через неделю и наверняка еще не раз должна была встретиться с Лючией на кухне или в доме, но сейчас — в этот самый момент — я прощалась с ней, причиняя боль нам обеим.

На этот раз моя подготовка к побегу была более тщательной и продуманной. Ведь теперь я знала, что покидаю свой родной дом навсегда. Я собрала как можно больше одежды и белья в один узел — сколько могла унести — и засунула его под кровать. Затем, дождавшись подходящего момента, пробралась в кабинет отца, открыла ящик его письменного стола и набила золотыми монетами кожаный кошелек. Для долгого путешествия во Францию и для жизни там на первое время мне нужны будут деньги.

И это вовсе не было воровством, просто я взяла принадлежавшие мне деньги. У меня, конечно, не было права забирать также кинжал. Но этот кинжал, который отец всегда носил с собой, стал как бы частью его самого. Вот почему мне хотелось сохранить у себя эту вещь.

После этого осталось сделать еще кое-что — я должна была объясниться с Карло. Я сказала ему, что хочу с ним поговорить.

— Неужели это такой важный разговор, что его нельзя отложить? — спросил Карло, поддразнивая меня. — Ведь через какие-то две недели мы станем мужем и женой, и тогда ты сможешь разговаривать со мной хоть каждую ночь.

Он потянулся к моей руке, но я отдернула ее.

— То, что мне надо сказать тебе, не терпит отлагательств.

— Хорошо, я в твоем распоряжении, — подчеркнуто вежливо произнес он.

И вот мы снова сидим лицом друг к другу за письменным столом отца, и мои пальцы — в который уже раз — ощупывают его изрезанную кромку. Карло аккуратно сложил вместе ладони и стал ждать — его излюбленный прием состоял в том, чтобы заставить противоположную сторону потерять терпение и начать говорить. Наконец молчание было нарушено.

— Я не выйду за тебя замуж, — торопливо проговорила я и затем, проглотив комок в горле, добавила: — Потому что я не люблю тебя.

Карло вздохнул и положил руки на стол.

— Это что, девичьи фантазии, да? — спросил он. — Да что ты вообще знаешь о любви!

Я посмотрела ему прямо в глаза.

— Знаю — я люблю другого человека.

Брови Карло дрогнули, словно от внезапной боли, но он ничего не сказал. Он ждал продолжения моего признания, и я выпалила:

— Его зовут Наполеон Бонапарт.

Крепко сжатые кулаки стали единственным уязвимым местом, в чем проявилось его душевное волнение. Голос Карло оставался таким же спокойным и уравновешенным: