Любопытная - Жозефен Пеладан

Он увел девушку на балкон.

Поль, несмотря на неловкость в своем нового амплуа распутника, казалось, искренне радовалась обществу Жанны.

– Вы любите музыку, мадемуазель?

– Очень, мсье! – ответила девушка.

Поль села за рояль и заиграла Шопена в собственной аранжировке. Старая Ортанс откупорила одну из бутылей и безмятежно пила шампанское.

Небо́, облокотившись на угол стола, улыбнулся, подумав о своей жизни среди этих людей, хмелеющих каждый на свой лад, в то время как он, неизменно полный идей и намерений, не знал ни забытья, ни бездействия.

Открылась дверь и вошла девушка. Она была очень красива, под плащом на ней было вечернее платье.

– Ромилли прислал меня к вам, – сказала она, увидев Небо́ одного в обществе двух пар.

Он смотрел на нее, не произнося ни слова.

– Я вам не нравлюсь? Говорите же прямо, я не стану раздевать вас против вашей воли!

– Вам не придется раздевать меня, милая бесстыдница, я буду лишь вашим соседом за ужином. Будучи рассеянным, я нередко неучтив, но и сам не требую внимания.

– Если я правильно вас понимаю, то для чего я здесь? Отужинать – и не более?

– Не более.

Девушка решилась сменить тему и тон голоса.

– Вас постигло несчастье – расскажите же мне о нем, – она села рядом и взяла его за руки.

– Вы меня не поймете, – ответил Небо́, отнимая руки.

– Расскажите все же.

– Мое несчастье заключается в том, что я принужден быть не ангелом, но смертным, – ответил Небо́ с улыбкой, не сочетавшейся с горечью его слов. – Меня печалят далекие звезды и очертания земли, бесчестные поступки, изъяны тел и несправедливость общественного устройства – они суть пороки, попирающие добро, и преступления против Бога, возвращающего их на землю дождем бедствий. Я чувствую себя в ответе за всякую низость, происходящую на моих глазах, и презираю себя за пустые забавы, занимающие людей. Столь же больно мне видеть вас.

– Но эти несчастья не касаются вас непосредственно…

– Я говорил, что вы меня не поймете – вы находитесь в плену своего тела. Я же причастен к боли всего человечества; мой разум истязают мучения всех произносящих имя Божье; мое сердце ранит предательство каждого; мой удел – нищета всего человечества. Всякая совершающаяся подлость пятнает мое имя смертного; позор эпохи краской стыда приливает к моим щекам; бессилие нашего века сообщается мне, уничтожая меня. Я подобен бронзовому сосуду, заполненному гениальностью и святостью, но не способному ни творить добро, ни создавать прекрасное. Я тлею, не порождая ни искр, ни тепла – белую глину моего тела размывают волшебные замыслы!

Он говорил бесстрастно словно Шакьямуни117 – его тон был спокоен, черты лица хранили волнующую умиротворенность, которой живописцы интуитивно наделили лики спустившихся на землю ангелов. Не желая прерывать движения своих мыслей, он продолжал говорить вслух, забыв о своей случайной слушательнице.

Все приглашенные явились одновременно. Представления были краткими. Порпората, одетая в платье с глубоким вырезом, отказалась занять место, указанное Кеаном, и села рядом с Поль. Едва ужин начался, намерения собравшихся стали очевидны. Знаменитая танцовщица обжигала долгими взглядами переодетую принцессу, изображавшую неутомимый интерес к Жанне. Кеан был увлечен Бертой. Мария утомляла Небо́ силой своего желания. Клемане размышляла о том, как покорить графа Нороски, казавшегося чудесным трофеем. Мисс Блоби, внимательно наблюдавшая за гостями, не слышала ни слова из истории, рассказываемой ей Женнетоном. Веселье не спешило занять за столом свое место – одна лишь старая Ортанс выглядела вполне счастливой, пьянея от созерцания оргии, походившей на самый пристойный ужин.

– Если бы здесь был герцог Нимский, он счел бы наше сборище недостаточно порочным, – отметил Ромилли.

– Не знаю, стали ли мужчины менее почтительными, но в былые времена присутствие женщин прибавляло им остроумия – ныне близость обнаженных женских плеч превращает их в глупцов. Предполагаю, что это помутнение мужского рассудка вызвано несправедливым презрением к женскому уму и нежеланием нарушать столь удобные традиции. Не желая никого обидеть, – продолжала мисс Блоби, – я убеждена: столь скучный вечер объясняется присутствием на нем влюбленных пар. Разве может получиться слаженный ансамбль, когда музыкантам не терпится исполнить дуэт?

– Позвольте восторжествовать справедливости Родерера118, – предложил Плеан. – Тогда веселье польется рекой.

– Вы неправы, – ответил Ромилли. – На ночной ужин полагается приходить навеселе.

Голоса становились все тише, и каждый говорил о своем. Ромилли рассказывал Женнетону о новичке «Большого Круга», Клемане и мисс Блоби обсуждали наряды, Плелан всячески старался польстить Порпорате, пары были поглощены друг другом. Пробило два.

– Мне думалось, что уже позднее, – заметила Клемане, сдерживая зевоту.

– Когда на ужине присутствуют только мужчины, мы не расходимся до рассвета – два часа скуки вместо двух часов веселья длятся непереносимо долго. Но я ощущаю в воздухе нечто большее, чем сплин – я чувствую, что приближается гроза.

Она взглянула на Порпорату, чье лицо алело всякий раз, когда русский граф пренебрегал ее вниманием. Ромилли и Плелан с беспокойством наблюдали за поведением Поль – та поднимала бокал за бокалом и не переставала ухаживать за Жанной, едва скрывая возмущение дерзостью танцовщицы, чей животный облик вызывал у нее отвращение, и навязчивостью Марии, склонившейся к плечу Небо́ в надежде сорвать поцелуй.

Нахмурившись, философ достал из кармана жилета небольшой флакон и протянул его своей соседке:

– Попробуйте мой любимый аромат.

Едва вдохнув, Мария закрыла глаза, отодвинула тарелку с едой и, устроившись поудобнее, заснула.

Увидев, с какой легкостью Небо́ удалось избавиться от девушки, мисс Блоби встала и шепнула Ромилли:

– Берегите Порпорату!

– Меня не пугает этот миниатюрный русский граф.

– Я говорю о его высоком светловолосом спутнике.

Вернувшись на место, она встретилась взглядом с Небо́. Тот склонился к ней:

– Мисс Блоби, я слышу глазами.

– Что ж, – ответила она, – не было необходимости предостерегать вас, но я оказала вам услугу, предупредив Ромилли. Вечер неминуемо завершится апоплексическим ударом – или ударом ножом: Порпората едва ли выдержит еще два часа этого презрительного высокомерия.

– Не беспокойтесь, – ответил Небо́ с улыбкой, вызывавшей раздражение. – Если с головы графа Нороски упадет хоть один волос…

– Прекратите ваши домогательства, – внезапно воскликнула принцесса, повернувшись к танцовщице лицом. – Я терплю их уже целый час, и вы вынуждаете меня к непристойному замечанию.

– Наглец! – закричала Порпората и тотчас же велела Ромилли. – Ты убьешь его ради меня!

– Но… – запротестовал Ромилли.

– Ты – прежде всего мой подручный, лишь после – любовник. Твой долг – отомстить за меня, как только это требуется, таковы условия нашего соглашения! – выговорила танцовщица.

– Ладислас, – заговорил Небо́ властным тоном. – Вы могли ошибиться – мадам невольно коснулась вас и заслуживает извинений.

Поль на мгновение задумалась:

– Мсье Небо́ прав, я ошиблась и прошу прощения. Если бы я была уверена в своей правоте, вам бы досталась пощечина, а не замечание.

Лицо Порпораты горело огнем – не будучи в силах ничего ответить, она повернулась к Поль спиной. Ее обнаженная грудь бешено вздымалась под низким вырезом платья.

С этой минуты гости словно встрепенулись. Болезненное напряжение сдавило горло, дурное предчувствие терзало умы. Груди трепетали, взгляды не покидали переодетой принцессы и танцовщицы.

Никто не осмеливался возобновить беседу, и это молчание привело Порпорату в неистовство. Внезапно она отдернула руку от стола:

–  Corpo di Dio [20] ! – закричала она. – Это женщина!

Поль со всей силы дала ей пощечину, и танцовщица упала на руки Плеана. Итальянка схватила нож – закрывая Поль, Жанна бросилась вперед, и лезвие оцарапало ее плечо. Все вскочили с мест в невероятном волнении.

– Убей, убей ее! – кричала итальянка Ромилли, отнимавшему у нее нож.

Вне себя от гнева, она вцепилась в плечи любовника, отбросившего нож подальше от нее:

– Трус! Я расскажу всем, кто ты есть на самом деле! Этот граф, господа, целиком принадлежит мне, я плачу по всем его счетам, за мои деньги куплены все его имущество и его наряды. В моей власти – сорвать с него одежду, ведь она – моя!

– Замолчите! Замолчите, дьявольское создание! – умолял молодой мужчина – от стыда его лицо было белым как полотно.

– Не произносите ни слова, – предупредил Небо́ Поль. – За вас буду говорить я.

– Мсье Нороски, только трус способен ударить женщину! – заговорил наконец Ромилли.

– Будьте внимательны, – съязвил Небо́. – Если вы станете провоцировать меня, вы можете лишиться права выбрать пистолет.